…Герой, очевидец, мученик, жертва — вот слова, наиболее часто употреблявшиеся в армянской исторической летописи.
Много отважных героев-патриотов у армянского народа, память о которых стала легендой, песней, — начиная от Ара Прекрасного, жившего во времена образования Армении, от героя отечественной войны 451 года против персидских завоевателей Вардана Мамиконяна до известных и безымянных героев Сардарапатского сражения 1918 года, где горстка спасшихся от резни армян остановила турецкие орды, нацелившиеся на уничтожение русской Армении.
Но странно… Странно и печально — все они, славные герои истории Армении, побеждали, умирая. Умирая, победил ассирийскую царицу Семирамиду Ара Прекрасный; умирая, одержали победу над персидским войском «Красный Вардан» и его соратники; умирая, побеждали герои Сардарапатской битвы, ибо не было другого выхода, история не предоставила иной возможности.
Жертвенное это геройство стало законом нашей истории, фатальным явлением, а смерть — как бы необходимым условием победы. Чуть ли не крамольной казалась даже сама мысль о том, что можно и нужно побеждая — жить.
Это было еще непривычно для нас, еще казалось чудом, подобным легенде о птице Феникс, воскресшей из пепла. И нужны были многие годы для того, чтобы это представление о геройстве, освященное веками и кажущееся единственно возможным, изменить в корне, а следовательно, изменить и характер нашего патриотизма: от слов вдохновенных и прекрасных перейти к пусть и неприметным внешне, но действительно нужным для народа спасительным делам.
Да, много раз наш народ умирал и воскресал в течение своей долгой и трудной истории. Но после резни 1915 года, с перебитым хребтом, разъятый на части ятаганом, захлебнувшийся в крови, он не только не умер, не только продолжал жить — он возродился.
Создать прекрасную могучую страну, страну богатой культуры, и все это за несколько десятилетий, на пепле и руинах, — это ли не чудо?
При виде этого чуда заговорил не только весь мир, но и сами камни Армении.
Послушаем их.
ПЕСНЬ О КАМНЕ
Много разных камней в Армении, но здесь почти не найдешь камней неграмотных. Поскреби любой из них, и ты обнаружишь на нем то клинопись, то армянские письмена, то орнамент или барельеф.
Армяне свою страну называют «страной армян», Айастаном. Но есть и другое, созвучное этому слово — Карастан, «страна камней».
Воистину Армения — страна камней. Более двадцати горных хребтов пересекают ее, свыше девятисот больших и малых вершин возвышаются над ней, примерно две трети нынешней территории Армении занимают горы — сплошной камень. А остальная земля в течение веков так была затоптана конскими копытами чужеземных завоевателей, что тоже затвердела, как камень.
Поля и горные склоны Армении до того каменисты, что кажется, будто заросли они когда-то каменным лесом, который потом вырубили, оставив лишь пни да кочки.
Народное предание гласит, что бог, создавая «твердь и хлябь», стоял на вершинах наших гор. Сотворенное им месиво он просеивал через огромное сито и чистую, мягкую землю ссыпал в одну сторону, а оставшиеся на дне камни — в другую, на место нынешней Армении.
Кажется, будто здесь, на этой земле, некогда был гигантский каменный столп — памятник Армении и армянскому народу, но потом его разрушили, и камни, рассыпанные по всей Армении, не что иное, как осколки этого памятника…
Права Мариэтта Шагинян, уподобляя старую Армению нищему из лермонтовского стихотворения, в протянутую руку которого вместо хлеба вложили камень.
Орущих камней государство —
Армения,
Армения! —
воскликнул поэт Осип Мандельштам, впервые увидев Армению.
О чем «орали» они, эти камни? Ведь камни могут заговорить лишь, когда от невыносимого страдания немеют люди…
Они кричали об адской жизни этой страны, лежавшей, по преданию, на месте библейского рая. О том, что исстрадавшийся от войн и нашествий народ даже во время мирных передышек не мог обрабатывать свою обильно политую кровью землю, потому что земли-то не было, потому что это была страна камней, Карастан. В течение веков камень был несчастьем нашего народа, армянский крестьянин веками «выжимал» из камня хлеб, единоборствовал с ним, смягчая его потом и кровью.
Лава, столетиями извергавшаяся из вулканов, превратила Армению в уникальный открытый музей строительных камней. Нет такого строительного камня, которого не было бы в Армении, — будь то мрамор, базальт, гранит, туф или пемза.
Но в этой изобилующей камнем стране добротными каменными домами от века владели лишь Христос да горстка богачей, а народ жил в сложенных начерно лачугах. Так жили люди, создавшие чудеса архитектуры, — Гарни и Звартноц, Гегард и Рипсиме, Ахтамар и Текор…
Много разных камней в Армении, но здесь почти не найдешь неграмотных камней.
Осторожно ступай по этой земле, осторожно обращайся с каждым камнем — хоть с виду грубым и рябым, покрытым сухим мхом и лишайником.
Осторожно — потому что стоит соскрести кусочек мха, и можно обнаружить или рисунок первобытного человека, или арамейскую, хеттскую, халдо-урартскую клинопись, орнамент или барельеф, а начиная с конца IV века — и те, похожие на железные скобы, крепкие и выносливые буквы, которые неотделимы от этих камней уже более 1600 лет… Камни эти не просто грамотны — на них наша подпись, они наши…
На каждом из них есть печать самобытности нашего народа, так же как на этой земле — тяжелая каменная печать нашей самобытности в виде наших архитектурных свершений.
В каждом открывающемся ландшафте, в каждой долине, ущелье, на вершине горы увидишь то каменный монастырь, то хачкар[23], то мост, то старинное гостинное подворье — каменную «печать», свидетельствующую о том, что это наша земля…
И не случайно каждый новый враг и завоеватель старался прежде всего разрушить наши архитектурные памятники, разбить хачкары, то есть стереть с земли нашу подпись, соскрести печать нашей самобытности.
Армения, страна камней, Карастан…
От непрерывных войн и нашествий разрушились, обратились в пыль и многие из этих архитектурных памятников.
В течение девяноста лет своего владычества в Армении русский царь сложил из черного туфа лишь несколько казарм и канцелярий, которые впоследствии тоже были разрушены турецкими янычарами.
В 1920 году наш народ, имевший тридцативековую историю, получил в наследство только разрушенные века или годы назад здания и памятники. Их трудно было отличить друг от друга — развалины не имеют возраста…
От времени и вековечного ужаса войн «онемели» и превратились в камень даже некоторые армянские рукописи. Окаменела будто сама история.
После трагических событий 1915–1920 годов казалось, что даже в этой камнеобильной стране не хватит камней для могильных плит. Казалось, будто престарелому каменотесу доведется в конце концов огранить последнюю могильную плиту и высечь на ней: «Здесь покоится Армения».
Но этого не случилось.
Армянский народ, хоть и истекающий кровью, хоть и на малой части своей земли, обрел государственность, получил возможность строить свой родной дом, и тогда, подобно вулкану, вырвалась наружу заглушаемая веками жажда созидания.
Сколько понадобилось времени, чтобы восстановить то, что разрушалось веками?
Оказалось, всего несколько десятков лет новой жизни.
Старому каменщику, еще недавно тесавшему могильные плиты, новорожденная Армения заказала постройку родильного дома и школы; вместо казарм и тюрем велела строить жилой дом и клуб, библиотеку и университет.
Всюду возводились стены, стены покрывались кровлями. Это были простые стены, крытые пока только плоскими крышами, но их было так много, что казалось — не хватит камня на них.
Камень начал служить народу. Теперь он вновь жаждал обрести дар речи, мечтал превратиться в барельеф и капитель, колоннаду и карниз, статую и родник, стать Оперным театром и Домом правительства, Матенадараном и памятником жертвам геноцида.
Страна строилась… Неиссякаемые залежи Артиктуфа еле успевали удовлетворять потребность в камне для новых зданий новой Армении.
Камни мечтали обрести речь, и они заговорили. Заговорили и позвали на родину своего чародея — архитектора Александра Таманяна, уже известного в России своими прекрасными сооружениями.
Он был счастливейшим из зодчих — может ли быть для архитектора счастье выше, чем жить в стране, где всегда и всюду строят?
Тот, кто проходил по грязным, узким улицам тогдашнего Еревана, не знал, что — правда, еще только на ватмане и кальке — в городе уже есть площадь Ленина, Дом правительства, здание Оперного театра.
Многие не видели этого даже тогда, когда стали уже сносить ветхие домишки и рыть котлованы под фундаменты этих памятников нового Еревана. Им, очевидно, застилала глаза пыль от разрушаемых домишек…
Ереван — жалкий провинциальный полугород-полудеревня. Вот как описывает его в 1882 году один из царских чиновников: «Дома с плоскими глиняными крышами, глиняные улицы, окруженные глинобитными стенами площади. Повсюду — глина, глина, глина…»
Поздно увидел я Ереван — в 1927 году (хоть и заслуженно считаюсь «старым ереванцем») и, однако, увидел его почти таким же, каким он был в 1882 году.
Арба, на которой я сидел, переезжая с семьей из Аш-тарака в Ереван, проехала по нынешней улице Шаумяна, потом по самому центру и остановилась где-то в окрестностях нынешнего кинотеатра «Москва» перед одним из глинобитных домишек. Кривые, узкие улочки, словно поссорившиеся с миром и повернувшиеся к нему спиной дома с высокими глухими стенами. Пыль, жара, грязь, тоска…
Как сказал Егише Чаренц:
Эривань.