Пыль в глаза…
Все в пыли…
Виноград,
И толпа,
И стены домов,
И рев:
«A-и, а-и-и!» —
Осла,
Ослицы,
Ослов.
Над мостовой
Лень и зной,
Зной и мгла;
Ало-серая мгла;
Лень, словно в летнюю рань,
Сон счастливый осла…
Эривань!
Эривань!
Эривань![24]
Самым распространенным видом транспорта были тогда фаэтоны и ослики.
Маленький Ереван, который начинался и кончался улицей Астафян, был едва заметен на дне котлована, окруженного горами. По вечерам с голых склонов этих гор и холмов ветер наносил в город столько песку и пыли, что в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть.
— Чтоб ты провалился в преисподнюю! — в сердцах проклинали свой город в такие часы старики и просили нас, детей, полить хотя бы двор, чтобы осела пыль.
«Заграничное» стекло единственных городских часов давно разбилось, и вороны, свободно садившиеся на стрелки, передвигали их по своему усмотрению: то останавливали время, то поворачивали его вспять… Жизнь тоже остановилась, как эти часы, и казалось, так ничто и не изменится в этом сонном городе.
Впоследствии Чаренц поведал нам о том, как Еревану чудятся настоящие большие города, и он рассказывает поэту о своей тоске:
Говорит:
«Як смерти готов».
Шар земной опоясали звенья
Звонкой цепи больших городов.
Там начищены, как гуталином,
Тротуары,
И вместо телег
Там моторы на радость витринам
Ускоряют свой плавный бег.
Светят зарева издалека мне,
Фонари унизали мосты.
У других — драгоценные камни,
Ничего у меня, сироты.
Мой Чаренц, умереть мне слаще,
Чем дремать другим не под стать.
Если ты поэт настоящий,
Помоги страну подымать.
Пусть мостами протянутся строки,
И под арками их на бегу
Прогремят столетий потоки,
Чередой впадая в Зангу.
Если можешь —
Неведомый, новый,
Полный света город построй[25].
И этот город родился…
Через несколько лет новорожденный Ереван уже давал о себе знать в своей пыльной колыбели. Взамен простых стен и плоских крыш появились базальтовые фундаменты и цоколи, мраморные колоннады, а на капителях колонн и стенах новых туфовых зданий красовались первые высеченные из камня лани и расцветали первые каменные розы.
Сколько людей в свое время называли романтиком и даже фантазером старого архитектора Таманяна!
Они имели основания для этого. Ведь в 1924 году в Ереване было всего 30 тысяч жителей, а Таманян проектировал город на двести тысяч!
Вы снисходительно улыбаетесь, жители сегодняшнего Еревана, насчитывающего около миллиона населения? Да, невиданные до сих пор темпы развития нашей жизни превратили в обыденное самые смелые мечты и планы.
Старому архитектору пришлось трижды менять и расширять генеральный план города. Что ему оставалось делать?
Веками лежавший на дне котлована Ереван вдруг так «закипел», что поднялся по склонам гор, перевалил через них на соседнее плато, дошел до Канакера и Норка.
Теперь на юге он половодьем стремится к Араксу и Арарату, а на севере карабкается вверх, к озеру Севан.
В Ереване уже в 40-х годах ежегодно строилось столько домов, сколько было их в 1920 году во всем городе!
Камень «заговорил», «запел»…
Если б Мандельштам увидел Армению в это время, он, может быть, сказал бы иначе:
Поющих камней государство —
Армения,
Армения!..
Новые здания и памятники Еревана уже могли тягаться с лучшими архитектурными памятниками прошлого и нередко превосходили их.
В новом Ереване построено больше, чем было разрушено за все времена, плюс то, о чем в прежние времена и мечтать было невозможно…
Приехавший в Ереван незнакомец чувствует, что попал в своеобразную, имеющую свою историю, свой стиль, свой облик страну.
Ереван стал одним из красивейших городов. Площадь Ленина — один из интереснейших архитектурных ансамблей в Советском Союзе.
…Много было городов в Армении в течение веков, среди них и такой, как освященный сиянием легенды Ани[26], но не было и не могло быть города, построенного всего за несколько десятков лет и такого красивого, как Ереван.
Ровесник Вавилона и Рима, он не столько наш предок или отец, сколько сын и внук, взращенный нами самими.
Ведь то, что сейчас называется Ереваном, — площадь Ленина, сооружающийся Главный проспект, огромные кварталы на севере и на юго-западе размером с город двадцатых годов, новые широкие улицы, Матенадаран, памятник Давиду Сасунци — несравненно моложе ровесников Советской Армении, а кое-что моложе и наших детей и внуков…
…Не так давно с большой торжественностью было отпраздновано 2750-летие Еревана. Гости, прибывшие со всех концов света на это празднество, пили армянское терпкое вино и холодное пиво. Пили, вряд ли осознавая, что лет этак две с половиной тысячи тому назад на этом же месте сидели первые обитатели и первые гости города-крепости Эребуни. Они пили вино, выжатое из гроздей лозы, которую, весьма возможно, посадила еще рука праотца Ноя, и прохлаждались пивом, которое лишь некоторое время спустя. здесь попробовал и описал в своем «Анабасисе» отец истории Ксенофонт. Остается добавить, что и съеденная ими форель вполне могла быть выловлена из только что схлынувших вод потопа…
А голуби?.. Голуби не изменились. Они лишь дали новое потомство. Первым был тот, которого праотец Ной выпустил из ковчега на вершине Арарата, чтобы проверить, кончился ли потоп и не видно ли где суши.
Тот голубь, созданный господом голубь номер один, спланировал над водами потопа и опустился на влажную землю… как раз в том месте, где теперь расположена площадь Ленина, и оттуда принес в клюве зеленую веточку Ною. В память об этом «историческом событии» на площади и сегодня клюют зерно его крылатые потомки…
Стар, очень стар Ереван. Иногда старики, замечая благоговейное удивление окружающих по поводу их почтенного возраста, любят накинуть себе годы… И если верить одному из старых толкований названия нашего города, то это был первый кусок суши, который увидел Ной после потопа. «Еревац, еревац» (виднеется), — радостно возгласил он при виде этой суши, окрестив таким образом наш город именем «Ереван».
Но не по легенде и сказке мы отпраздновали юбилей Еревана, а по его достоверному клинописному свидетельству о рождении.
На это празднество, кажется, прибыли гости и из Рима, но не могло быть никого из Карфагена, Ниневии, Вавилона, потому что они, увы, обратились в прах, давно уже не существуют, как и многие старшие и младшие сверстники Еревана… И, раз уж пришлось к слову, добавим, что мы отпраздновали юбилей не только старого Еревана, но воздали честь новому, возрожденному, поистине прекрасному…
Ведь, как уже было сказано, то, что сегодня зовется Ереваном, создали мы, новые жители и творцы Еревана, и каждый из нас мог бы, подобно царю Аргишти, высечь на каком-либо здании или памятнике такую примерно надпись:
Если до последнего времени Ереван раздавался лишь «вширь», волнообразными кольцами, грозя добраться до подножия Арарата, то теперь он тянется ввысь, стремясь поравняться с его вершиной…
В городе появилось уже множество девяти- и восемнадцатиэтажных зданий, которые кое-где закрывают вид даже на самый величественный монумент — Арарат…
Но сколько бы ни было в городе новых высотных зданий, самым характерным для его силуэта являются журавли подъемных кранов — вестники будущего Еревана.
Подъемные краны, незавершенные новостройки и… пыль, вечная ереванская пыль, которая есть всегда и лишь меняет свое происхождение и характер…
Боюсь, что долго еще будет колыхаться над Ереваном эта пыль (которую поэты, чтобы утешить ереванцев и пустить им «пыль в глаза», называют «золотой»). Ведь сколько еще старых домов и районов надо разрушить, сколько построить новых зданий…
Итак, строительная пыль, подъемные краны и незавершенные здания…
Однако, несмотря на это, для Еревана гораздо более характерны особая ухоженность, какой-то домашний уют.
Впечатление это создают не только зелень, искусственные озерца и архитектура малых форм, не только небольшие кафе и фонтанчики с питьевой водой, настенная роспись и памятники в нишах, огромные вазы в траве и мемориальные камни, но и…
Кажется, будто каждый куст и дерево, каждый дом и памятник ухожены, приласканы нашими руками и, как все предметы в доме хорошей хозяйки, хранят в себе их тепло, причем тепло не только наших рук, но рук тех полутора миллионов армян-изгнанников, которые со всех концов света совершают паломничество в Ереван, как фанатичные христиане — в Иерусалим и магометане — в Мекку…
Ереван — всего лишь город, но, выражаясь с восточной велеречивостью, в нем есть тысяча разных городов и тысяча разных оттенков ереванцев — от старых ереванцев и переселенцев из армянских деревень до бейрутцев и ньюйоркцев, халебцев и марсельцев, тегеранцев и афинцев, миланцев и каирцев…
Каждый из них по-своему «недоволен» Ереваном, не находя в нем того, что довелось видеть в «своем» городе, и каждый старается сделать так, чтобы то хорошее, что было в Халебе и Марселе, Париже и Нью-Йорке, Сан-Пауло и Бейруте, непременно появилось и в Ереване.
Не потому ли еще Ереван день ото дня становится краше и больше?
Да и как ему не расти и не благоустраиваться, когда, впервые за свою многовековую историю, уже более полувека он не разрушается, а застраивается, не подвергается грабежам, а богатеет?