Сардарапат…
Здесь вчера вновь повторился
Новый Аварайр битвы за свободу,
Здесь настал предел терпению,
Но Мгер[30] не вышел из пещеры…
Здесь не было ни храброго Вардана,
Ни Егише, ни Гевонда Ереца,
Была лишь горстка сирот,
лишь горстка беженцев
И битва, подстегивающая сама себя…
Здесь камень сам породил Мгеров,
Безвыходность создала новый выход,
И не то что враг — сам аллах
Возопил бы в страхе перед этим чудом…
Здесь земля сама ринулась в бой
И погибла в неравном бою,
Превратилась в солончак от крови и слез…
Был Сардарапат — стал анапат[31].
Все колокола деревенских церквей Араратской долины день и ночь тревожно били в набат, сзывая народ на поле боя. И со всех концов Армении, вооруженные винтовками и вилами, косами, лопатами и камнями, спешили в Сардарапат мужчины и женщины, старики и дети…
Многие понимали, что их ждет верная смерть, и не случайно некоторые отряды так и назывались — «саванщики»…
В старину перед решающими сражениями армянские военачальники и воины отправлялись в Эчмиадзин приложиться к руке католикоса и испросить у него благословения…
На этот раз, в нарушение традиции, католикос сам прибыл в Сардарапат и, обливаясь слезами, обходил ряды и целовал измазанные землей, мозолистые руки крестьян-воинов…
И чудо свершилось.
Истекающий кровью армянский народ преградил путь турецким ордам.
Целью захватчиков в этот раз было не только завое-вание Армении и уничтожение армянского народа.
Эти кровавые орды стремились тогда к Баку, чтобы вместе с прусскими войсками как можно скорее захватить бакинскую нефть, задушить в крови легендарную Бакинскую коммуну и новорожденную Советскую Россию…
В Сардарапатской битве наш народ не только завоевал себе право на жизнь, но и пришел на помощь Бакинской коммуне и молодой Стране Советов.
И хотя захватчики все же прорвались к Баку, но, по свидетельству начальника генерального штаба германской армии фон Людендорфа, из-за «этих проклятых армян» сильно опоздали с захватом нефти… Они вынуждены были в конце 1918 года капитулировать.
Когда из окна поезда теперь глядишь на последние клочки каменистой пустыни и солончаков около станции Октемберян (бывший Сардарапат), то невольно думаешь: неужели в этой стране совсем не было воды?
Но достаточно побывать в Лорийском ущелье и услышать журчание горного Девбеда, вспомнить синий плеск севанской волны, рокот водопада Шаки, шум Раздана, Воротана и тихое бормотание Аракса…
Вода была. Но ручейки и реки, рожденные в армянских горах, низвергаясь с бешеной силой вниз, проносились мимо нашей жаждущей земли и устремлялись туда, где и без них воды было вдосталь, — в степи, к большим рекам, к морю.
Как сказал бы мой друг Расул Гамзатов:
Горной речки глупая вода,
Здесь без влаги трескаются скалы,
Почему же ты спешишь туда,
Где и без тебя воды немало?[32]
…Бурны и мутны бывают горные реки, а наши помутнели еще и от ярости и горя… Легко ли безвозвратно покидать отчизну, да еще не принеся ей никакой пользы…
И как они могли приносить пользу, если на том коротком отрезке пути, что протекали по родной земле, были они упрятаны на дне глубоких ущелий.
Самое большее, что можно было делать, — брать воду из рек для орошения жалких, похожих на заплаты, прибрежных полей, садов и огородов или заставлять ее вертеть мельничное колесо.
Как дождь, обойдя иногда стороной высохшие от зноя поля, проливается в море, так и вода здесь в течение веков, закипая от злости, лишь рыла и углубляла собственное русло, обнажая пожелтевшие корни ив. А в нескольких шагах от берега иссыхали от жажды поля и сады, трескалась земля. Бесплодную землю эту народ назвал словом наподобие вороньего крика — «крр» (пустошь).
В ущельях рек воды было хоть отбавляй, а чуть подальше она ценилась на вес золота. Не случайно вода здесь испокон веков была предметом поклонения. От чудотворной воды Катнахбюра — «Молочного родника» — зачала героиня нашего эпоса Цовинар и родила богатырей Санасара и Багдасара — предков Давида Сасунци…
Хвалой воде и родникам полна наша поэзия с древнейших времен до наших дней.
На журчание чистой родниковой воды похожа средневековая армянская песня «Юноша и вода», до сих пор живущая в народе:
С высоких гор, угрюмых гор
Вода сбегает на простор.
Вот юноша пришел к воде,
Помылся юноша в воде,
Лицо и руки мыл в воде,
Так юноша сказал воде:
— С какой горы ты, ключ, бежишь,
Мой сладкий ключ, студеный ключ?
— Я с той горы струюсь, бегу,
Где новый снег, где старый снег.
…………………………………………
— К бахче какой ты, ключ, бежишь,
Мой сладкий ключ, студеный ключ?
— Я в ту бахчу струюсь, бегу,
Садовник где хозяин сам.
…………………………………………
— В какую ж реку ты бежишь.
Мой сладкий ключ, студеный ключ?
— Я в ту реку струюсь, бегу,
Куда приходит яр твоя,
Там воду пьет она, а я,
Пока она твердит «люблю»,
Ее уста волной ловлю![33]
В этой песне не только хвала животворной воде, не только тоска о чистой, как родниковая вода, любви, но и затаенная мечта труженика о том, чтобы садовник сам стал хозяином своей земли…
О древнем культе воды свидетельствует и армянская языческая богиня Нар, или Нурин, до сих пор почитаемая в деревнях, а также сохранившиеся и поныне на склонах горы Арагац каменные драконы — «вишапы» и крепости, сооружавшиеся у истоков рек для их охраны.
Но в какое сравнение могли идти эти разбросанные по берегам рек каменные чудища с настоящими драконами земли армянской — чужеземными завоевателями или своими заправилами!.. Это они сидели у истоков рек, а внизу, на полях и в долинах, люди орошали свои сады и посевы слезами, потом и кровью.
Говорят, в Котайкском районе сохранился до наших дней камень, на котором высечено: «Эта вода принадлежит Мелику. Да будет проклят со всем своим потомством тот, кто воспользуется этой водой».
А на кладбище села Аштарак есть могильный камень, повествующий о том, что здесь лежит человек, убитый соседом из-за воды…
На этом сухом, как земля Армении, и покрытом лишайником камне нет даже имени покойного, но есть тут самое главное, за что бедняга положил жизнь, — вкривь и вкось выдолблены на камне наделы двух соседей с грядками, межа между ними, водораздельная линия и то место, где было совершено убийство.
Как объяснить ребятишкам, которые сегодня в Ереване затевают веселую возню у фонтанчиков с прозрачной питьевой водой и, прижав палец к отверстию, щедро разбрызгивают ее вокруг, как объяснить им, что такое «водяной камень».
Водяной камень… Это установленный на деревянных подпорках сосуд из туфа, напоминающий опрокинутый церковный купол, — туда с утра наливали мутную речную воду, чтобы процедить ее и получить воду для питья.
В глиняный кувшин, подставленный под камень, вода натекала по капле, подобно волшебной живой воде или слезам. Надо было обладать терпением сказочных великанов, чтобы набрать немного воды и утолить жажду в жаркий летний день.
И какой-нибудь мудрый старец, сидя в задымленной комнате ветхого дома, сложил бы еще не одну легенду об этой стране и ее народе, умирающем от жажды, если б не изменилось течение самой большой реки — Истории — и не был бы уничтожен засевший у ее истоков дракон.
Грохот последних залпов войны в Армении смешался с грохотом строительства первых каналов. И с тех пор не проходило года, чтобы в Армении не открылся новый канал. Эчмиадзинский канал, Октемберянский канал, Ширакский канал, канал в Гарни, Сисиане, Талине, Арзни-Шамирамский канал, Котайкский канал…
Не счесть всех больших и малых каналов, построенных в Армении за последние десятилетия, как не счесть кровеносных сосудов в теле.
Есть среди них и два убеленных сединами старца — это Шамирамский и Аштаракский каналы, которые века назад орошали владения урартских царей, а теперь без устали орошают аштаракские и эчмиадзинские общественные угодья.
В своем письме от 14 апреля 1921 года Ленин, горячо приветствуя республики Кавказа, писал, что самое главное для нас — орошение. А приехавший на открытие Ширакского канала Фритьоф Нансен сказал, что народ, который стоял перед опасностью исчезновения и перспективой превратиться лишь в историческое воспоминание, теперь орошает зеленое древо своего возрождения…
Надо ли объяснять армянскому крестьянину или рабочему, интеллигенту — выходцам из того же крестьянства, — что такое новый канал, что такое вода для иссохшей от вековой жажды земли?
Говорят, армянский виноград и фрукты так вкусны еще и потому, что пропитавшаяся горечью земля впервые полита не кровью, а водой и теперь отдает нам накопившуюся за века сладость.
Верю этому, клянусь в том и удостоверяю — на этой земле все сладостно…
И знаете почему? Потому что соленым-пресоленым потом добыто все из этой земли — из этих камней…
Но вода — это не только поле, новый сад или родник-памятник.
В новые красивые поселки с каменными домами, построенные на берегу Талинского канала, переселяются сейчас сасунцы, осевшие в свое время в бедных деревушках на склонах Арагаца.
Почему они когда-то выбрали для жилья высокие горы, может рассказать вам наша вековая судьба — история бесконечных страданий от войн и нашествий.
Разве мог армянский крестьянин, видевший ужасы Тер-Зора и Зейтуна, Андока и Муса-горы, разве мог он не выбрать для своего жилья наиболее недоступное место и не построить крепость?! Вокруг одной только деревни Мегри на высоких горах возвышаются четыре крепости, предназначавшиеся для ее защиты. Историческими памятниками они стали лишь с 1920 года…