— Поезд вот-вот отправится, мэм, — запротестовал проводник.
— Я уже сошла. И наймите нам коляску. С приличным извозчиком.
Проводник в отчаянии оглянулся на поезд, выпускавший огромные клубы пара.
— Мэм, я обязан находиться в вагоне во время отправления. Иначе потеряю работу.
Я хотел было вызваться поискать экипаж, но передумал — чего доброго тетушка примет меня за Джека-потрошителя. Или это анахронизм? Орудовал ли Джек в 1888 году?
— Вздор! Работу вы потеряете, если я сообщу начальству о вашей безалаберности, — пообещала тетушка. — К какой дороге вы относитесь?
— К Большой западной, мэм.
— Так вот, она скоро изрядно измельчает, если будет и дальше позволять сотрудникам бросать багаж пассажиров на перроне на растерзание мелким жуликам. — Еще один подозрительный взгляд в мою сторону. — И отказывать в помощи слабым пожилым дамам.
Носильщик, явно несогласный с эпитетом «слабый», посмотрел на паровоз, который уже вращал шатунами, потом на дверь станции, словно прикидывая расстояние, затем козырнул и покатил тележку к камере хранения.
— Пойдем, Мод. — Тетушка зашуршала юбками, поднимаясь из своего кринолинового гнезда.
— А если приедет дядюшка? — усомнилась Мод. — Мы разминемся.
— Научится не опаздывать, — отрезала тетушка и двинулась вперед.
Мод пристроилась в кильватере, кинув мне напоследок извиняющийся взгляд.
Поезд тронулся и начал набирать ход, огромные колеса вращались все быстрее. Я встревоженно оглянулся на дверь станции, но бедняга проводник не показывался. Медленно проплыли мимо пассажирские вагоны, потом зеленый багажный. Нет, не успеет. Наконец, покачивая фонарем, проехал вагон охраны — а за ним, вылетев пулей из распахнутой двери, промчался проводник и махнул тигриным прыжком с края перрона. Я вскочил.
Ухватившись за уплывающий поручень, он приземлился на нижнюю подножку и скорчился там, тяжело дыша. А потом погрозил кулаком в сторону оставшегося позади вокзала.
Наверняка в будущем он станет социалистом и примется пропихивать лейбористов в парламент.
А тетушка? Эта как пить дать переживет всю родню, но слуг в завещании не упомянет ни единым словом. Надеюсь, она благополучно дотянула до двадцатых, где ей как следует отравили существование сигареты и чарльстон. А Мод, хочется верить, встретила подходящую партию — хотя, боюсь, под неусыпным тетушкиным оком ее шансы равны нулю.
Я посидел на скамье еще немного, размышляя над их будущим и над своим собственным, которое казалось куда более туманным. Следующий поезд только в двенадцать тридцать шесть — из Бирмингема. Мне ждать связного здесь? Или предполагалось добраться в Оксфорд и отыскать его там? Кажется, мистер Дануорти что-то говорил про конку. Но откуда здесь конка? «Связной», — отчетливо произнес голос мистера Дануорти.
Тут станционная дверь распахнулась, и на перрон со скоростью догонявшего поезд проводника вылетел молодой человек. Одет как я, в белый фланелевый костюм, и усы тоже кривоватые, а в руках канотье. Выскочив на платформу, он стремительно прошагал в дальний конец, явно кого-то ища.
Вот он мой связной! Не встретил меня, потому что задержался. Словно в подтверждение, он вытащил карманные часы и с завидной ловкостью щелкнул крышкой.
— Опоздал, — констатировал он, захлопывая «луковицу».
Если это связной, он сам себя как-то обозначит, или мне полагается шепнуть ему: «Кхм, я от Дануорти»? А может, я должен знать отзыв на какой-нибудь пароль? Он мне: «Мармозетка отчаливает в полночь», а я в ответ: «Воробей уже на елке»?
Пока я прикидывал, что лучше: «Луна заходит во вторник» или «Простите, вы, часом, не из будущего?» — он развернулся, скользнул по мне мимолетным взглядом, прошел на другой конец перрона и уставился на рельсы.
— Скажите, — обратился он ко мне, возвращаясь, — лондонский одиннадцатичасовой уже был?
— Да. Отошел пять минут назад.
«Отошел» — это правильно? Не анахронизм? Может, надо было сказать «отправился»?
Видимо, нет, поскольку молодой человек, пробормотав «так и знал», нахлобучил канотье и скрылся в здании станции.
Минуту спустя он появился снова.
— Скажите, вы не видели тут старых перечниц?
— Перечниц? — На меня повеяло барахолками.
— Парочку вдовушек — ну, у которых «путь земной сошел под сень сухих и желтых листьев»[2], согбенные, убеленные сединами, старость не радость — в таком духе. Должны были приехать лондонским поездом. В бомбазине и агатах, не иначе. — Он наконец заметил мое замешательство. — Две дамы в летах. Меня прислали их встретить. Не могли же они сами уехать? — Он растерянно повертел головой.
Наверняка подразумевались виденные мной две пассажирки, но молодой человек никак не годился в тетушкины братья, а к Мод не подходил эпитет «в летах».
— Обе пожилые? — уточнил я.
— Седая старина. Я их уже встречал как-то… в осеннем триместре. Не видели? Одна скорее всего в вязаном и в фишю. А другая — типичная старая дева: сухопарая, востроносая, идейный синий чулок. Амелия Блумер и Бетси Тротвуд.
Нет, точно не они. И имена другие, и мелькнувшие на миг чулки точно были не синие.
— Нет, — уверенно ответил я. — Не видел. Была молодая барышня и…
Он мотнул головой.
— Не мои. Мои абсолютно допотопные — если кто-то еще верит в Потоп. Интересно, куда бы их определил Дарвин? Допеласгические? Раннетрилобитские? Опять старик поезда перепутал, как пить дать.
Молодой человек подошел к расписанию и досадливо крякнул.
— Тьфу, пропасть! — (Еще одно выражение, до этого встречавшееся лишь в книгах). — Следующий из Лондона только в три восемнадцать, а это уже слишком поздно.
Он хлопнул шляпой по ноге.
— Ну, значит, пиши пропало. Разве только выцыганю что-нибудь у Мэгс в «Митре». На крону-другую она всегда расщедрится. Жаль, Сирила нет. Она от Сирила млеет.
Надев канотье, молодой человек удалился внутрь станции.
Вот тебе и связной. Тьфу, пропасть!
Ближайший поезд не раньше двенадцати тридцати шести. Может, нужно было дождаться связного в точке переброски? Взять багаж и вернуться к тому месту на путях? Найти бы его еще, это место… Эх, не додумался платком отметить.
Или встреча назначена у реки? Вдруг к связному надо приплыть на лодке? Я зажмурился. Мистер Дануорти что-то говорил насчет колледжа Иисуса. Нет, это он давал распоряжения Финчу насчет реквизита. А мне: «Самое главное, что от вас требуется…» — потом про реку, крокет, Дизраэли и… Я зажмурился еще крепче, словно выжимая из себя воспоминание.
— Скажите… — раздался голос над ухом. — Не хочу показаться назойливым…
Я открыл глаза. Рядом стоял молодой человек, упустивший своих перечниц.
— Скажите, вы, часом, не на реку собирались? Ну, разумеется, куда же еще — канотье, блейзер, фланель, на сессию в таком не ходят, — а больше в Оксфорде в это время делать нечего. Бритва Оккама, как учит профессор Преддик. Я имею в виду, вы планировали прокатиться с друзьями — узким кругом, как говорится, — или в одиночку?
— Я…
Может, он все-таки связной, и это некая хитрая шифровка?
— Хотя нет, — спохватился он. — Я как-то не с того конца начал. Мы ведь не представлены. — Стянув левой рукой канотье с головы, он подал мне правую. — Теренс Сент-Трейвис.
Я пожал руку.
— Нед Генри.
— Вы из какого колледжа?
Банальнейший вопрос застал меня врасплох, потому что я усиленно вспоминал, фигурировал ли в наставлениях Дануорти какой-нибудь Теренс Сент-Трейвис.
— Из Баллиола.
Только бы он не оказался из Брейзноуза или Кибла…
— Так и знал! — обрадовался Теренс. — Баллиольца сразу видно. У Джоуэтта все как на подбор. А наставник у вас кто?
Кто преподавал в Баллиоле в 1888 году? Джоуэтт — ректор, в подопечные никого брать не мог. Рескин? Нет, он из Крайст-Черча. Эллис?
— Я этот год проболел, — решил я перестраховаться. — Возвращаюсь осенью.
— А пока врач порекомендовал вам речную прогулку, — понимающе кивнул Теренс. — Свежий воздух, покой, моцион и прочая дребедень. «Невинный отдых, распускающий клубок заботы»[3].
— Да, именно. — Как, интересно, он догадался? Может, он все-таки и есть связной? — Буквально нынешним утром он меня сюда и направил, — уточнил я на случай, если Теренс ждет кодовых слов. — Из Ковентри.
— Ковентри? Это где святой Фома Бекет похоронен? «Избавит меня кто-нибудь от этого мятежного попа?»
— Нет, это в Кентербери.
— А в Ковентри тогда что? Да, точно, леди Годива, — просиял Теренс. — И любопытный Том.
Что ж, значит, не связной. Но все равно приятно оказаться во времени, когда Ковентри ассоциируется с леди Годивой, а не с разрушенными соборами и леди Шрапнелл.
— Так вот, — вернулся к теме Теренс, присаживаясь на скамью. — Мы с Сирилом собирались утром отправиться по реке — наняли лодку, отдали девятку залога, снарядились, и тут профессор просит встретить свой антиквариат, потому что ему самому недосуг — нужно писать про Саламинское сражение. Понятное дело, наставнику не откажешь, даже если у самого пожар, тем более когда ты ему обязан по гроб жизни за ту заварушку с памятником Мученикам, — он молоток, что отцу не сообщил, эх… Поэтому я оставил Сирила у моста Фолли присматривать за вещами, ну и за Джавицем заодно, чтобы не сплавил нашу лодку на сторону — с него станется, были случаи, и на залог не посмотрит, как в тот раз, когда к Рашфорту сестра приехала на гонки восьмерок, — а сам пулей по Сент-Олдейт. Уже понятно было, что опоздаю, поэтому от Пембрука нанял пролетку. Денег осталось едва-едва в обрез за лодку заплатить, но я надеялся, что перечницы подкинут. Только вот старик перепутал поезда, а из содержания на следующий квартал тоже не возьмешь, потому что я все поставил на Бифштекса на дерби, а Джавиц с какой-то стати студентам в долг не верит. И вот я тут, в прострации, как Марианна в тоске по Анджело, а Сирил там, «как статуя Терпения застыв»…