Нет, ярких личностей в Оксфорде хватало всегда. Преподаватель логики Кук Вильсон, заявивший на третьем часу непрерывной лекции: «А теперь, после краткого вступления…» Преподаватель математики Чарльз Доджсон, который на просьбу пришедшей в восторг от «Алисы в Стране чудес» королевы Виктории прислать свою следующую книгу отправил ей математический трактат «Конденсация определителей». Преподаватель древних языков, вешавший барометр горизонтально, потому что «так он лучше смотрится».
И разумеется, Бакленд со своим домашним зверинцем и ручным орлом, который вышагивал, полурасправив крылья, по проходу крайст-черчского собора на утренних службах. (Вот тогда, наверное, в церковь народ валил валом. Надо было епископу Биттнеру подумать о зверинце в Ковентрийском соборе, когда ряды прихожан начали редеть. Или научиться говорить спунеризмами.)
Однако встретить живого чудака во плоти я даже не чаял — и тем не менее вот он передо мной, великолепный экземпляр, с любопытством разглядывает плавающую в конфедератке рыбку и разглагольствует на исторические темы.
— Оверфорс утверждает, что пора перестать относиться к истории как к череде правлений, битв и отдельных событий, — объяснил профессор Преддик. — Дарвин, мол, совершил переворот в биологии…
Дарвин. Тот самый Дарвин, которого профессор Оверфорс научил лазить по деревьям?
— …а значит, пора перевернуть и историю. Довольно видеть в ней лишь набор дат, фактов и частностей. Для истории они значат примерно столько же, сколько какой-нибудь зяблик или окаменелость для эволюции.
«Ну нет, — возразил я мысленно, — в них-то вся и суть».
— Важны лишь основополагающие исторические законы, сиречь законы природы.
— А как же события, определяющие так или иначе ход истории? — уточнил я.
— А никак! События не имеют значения, талдычит Оверфорс. Убийство Юлия Цезаря! Подвиг Леонида в Фермопилах! Несущественны, вообразите!
— Значит, вы рыбачили на берегу, — подытожил Теренс, расстилая профессорскую мантию на груде багажа для просушки. — А профессор Оверфорс подошел и столкнул вас?
— Именно. — Профессор Преддик разулся. — Я стоял под ивой, насаживая червя на крючок, — пескари предпочитают мотыля, но сойдут и мучнистые, — когда этот дуралей Дарвин спрыгнул с дерева, слетел на меня, словно темный ангел, которого Бог «разгневанный стремглав низверг объятого пламенем»[11], и плюхнулся в воду так громко, что я выронил удилище. — Профессор мрачно посмотрел на Сирила. — Ох уж эти собаки!
Собака. У меня отлегло от сердца. Дарвином зовут собаку профессора Оверфорса. Но все равно непонятно, что она делает на деревьях.
— Рано или поздно он кого-нибудь прикончит. — Профессор Преддик снял носки, выжал и надел обратно. — В прошлый вторник спрыгнул с дерева на Брод-стрит и повалил казначея Тринити-колледжа. Оверфорс совсем стыд потерял, возомнил себя вторым Баклендом, но Бакленд, при всех его недостатках, не учил своего медведя прыгать на прохожих с деревьев. Тиглатпаласар вел себя безукоризненно, равно как и шакалы, хотя ужинать у Бакленда было изрядным испытанием для гостя. Могли попотчевать крокодилятиной — помню один званый обед, на котором подавали полевок. Зато у него имелись два несравненных золотых карася!
— Так, значит, из-за Дарвина вы уронили удочку… — напомнил Теренс, пытаясь вернуть профессора в прежнее русло.
— Да, и когда обернулся, увидел Оверфорса, хохочущего, словно баклендовская гиена. «Рыбачите? — спрашивает. — Не видать вам хавилендовской кафедры, если будете так бездарно тратить время». «Размышляю над последствиями уловки Фемистокла при Саламине», — объяснил я, а он мне: «Это еще бессмысленнее, чем рыбалка. Историю нельзя воспринимать как хронику тривиальных событий. Это наука». — «Тривиальных событий?! — изумился я. — По-вашему, победа греков над персидским флотом — тривиальное событие? Да она определила развитие цивилизации на ближайшую сотню лет!» Оверфорс эдак небрежно отмахнулся: «События для исторической науки несущественны». — «И битва при Азенкуре несущественна? И Крымская война? И казнь Марии Стюарт?» — «Частности! — фыркнул он. — Разве Дарвин или Ньютон интересовались частностями?»
Вообще-то интересовались. Да и леди Шрапнелл не зря твердит, что Господь в мелочах.
— «Дарвин! Ньютон!» — продолжал профессор Преддик. — «Вы сами себе противоречите, приводя их в пример. Историю творят личности, а не масса. И отнюдь не природные силы. А как же доблесть, и честь, и верность? А подлость, а трусость, а алчность?»
— И любовь, — вставил Теренс.
— Именно, — кивнул профессор. — «Как же любовь Антония и Клеопатры? Неужто никак не повлияла на историю?» Этот вопрос я адресовал ему уже в реку. «Как же коварство Ричарда Третьего? А пламенная вера Жанны д’Арк? Нет, историю творят личности, а не массы!»
— В реку?.. — переспросил я озадаченно.
— Вы толкнули профессора Оверфорса в реку? — одновременно со мной изумился Теренс.
— Толчок — тривиальное событие, частность, а значит, по теории Оверфорса, ни на что не влияет. Это я ему и сообщил в ответ на крики о помощи. «Силы природы действуют только на массы», — говорю я ему.
— Боже правый! — Теренс побледнел. — Разворачивайте лодку, Нед, срочно возвращаемся. Надеюсь, он еще не утонул.
— Утонул? Как бы не так! По его теории, утопление ничего не значит, даже если тонет Георг Плантагенет в бочке мальвазии. «А что насчет убийств? — спросил я его, пока он там барахтался, размахивая руками и вопя. — А помощь? Они ведь тоже невозможны, поскольку требуют поступка и неких душевных свойств, которые вы отрицаете. Где в вашей теории цель, план и замысел?» — «Так и знал! — выкрикнул Оверфорс, отчаянно плещась. — Вы сторонник теории высшего замысла!» — «А разве нет свидетельств в пользу высшего замысла? — парировал я, подавая ему руку. — Ваша теория признает только случай? Никакой свободы воли? Никаких добрых поступков? — Я вытащил его на берег. — Ну, теперь-то вы признаете, что личность и деяния для истории не пустой звук?» А этот негодяй возьми и толкни меня в воду!
— Но с ним все в порядке? — с тревогой уточнил Теренс.
— В порядке? — возмутился профессор. — Он невежественный, косный, заносчивый, узколобый, инфантильный и необузданный негодяй! Что здесь порядочного?
— Я хотел сказать, он уже не тонет?
— Разумеется, нет. Наверняка отправился излагать свои завиральные теории перед хавилендовской комиссией. А меня оставил тонуть! Если бы не вы двое, я повторил бы судьбу Георга Плантагенета. А негодяй Оверфорс получил бы хавилендовскую кафедру.
— Ну что ж, по крайней мере никто никого не прикончил, — выдохнул Теренс и обеспокоенно посмотрел на часы. — Нед, беритесь за рули. Нужно поторопиться, иначе не успеем засветло отвезти профессора и добраться до Иффли.
Отлично! Когда пристанем у моста Фолли, я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы не плыть в Иффли с Теренсом — морскую болезнь или рецидив, например, — и вернусь на станцию. Лишь бы связной меня дождался…
— Иффли! — воодушевился профессор. — То, что надо! Там отменно ловится плотва. Таттл-младший говорил, что видел радужного погонихта полумилей выше Иффлийского шлюза.
— Разве вам не нужно домой? — огорченно протянул Теренс. — Переодеться в сухое?
— Нонсенс! Я уже почти высох. Нельзя упускать такую возможность. У вас ведь найдутся удочки и наживка?
— А как же профессор Оверфорс? — вмешался я. — Он вас не будет разыскивать?
— Ха! Ему не до того, он пишет про массы и учит пса кататься на велосипеде. Массы! Историю творят личности, а не массы! Лорд Нельсон, Катерина Медичи, Галилей!
Теренс с тоской посмотрел на часы.
— Если вы не боитесь подхватить простуду… Дело в том, что в два часа у меня в Иффли встреча.
— Тогда «Вперед! Покуда силы есть!» Vestigia nulla retrorsum [12].
Теренс решительно взялся за весла. Ивняк перешел в кусты, затем в луга, и за длинным изгибом реки показалась серая колокольня. Иффли.
Я вытащил часы и подсчитал римское время. Без пяти II. Теренс все-таки успевает на встречу. Хорошо бы и мне успеть на свою.
— Стойте! — Профессор вскочил.
— Не надо… — Теренс со стуком уронил весла. Я попытался ухватить профессора, но уцепил только падающее к его ногам одеяло. Лодка угрожающе закачалась, вода плеснула через борт. Сирил, сонно моргая и пошатываясь, поднялся — и это нас спасло.
— Сидеть! — скомандовал я.
Профессор Преддик, оглянувшись в замешательстве, послушно уселся.
— Сент-Трейвис, немедленно правьте к берегу! — велел он, показывая пальцем. — Вы только взгляните!
Все, не исключая Сирила, посмотрели на зеленый луг, усыпанный лютиками и затканный белым кружевом купыря.
— Точь-в-точь бленхеймское поле, — возвестил профессор. — Видите, вон там селение Зондерхайм, а там — ручей Небель. Какие еще нужны доказательства моей правоты? Слепые силы природы? Как бы не так! Победу вырвал герцог Мальборо своей собственной рукой! У вас найдется тетрадь? И удочка.
— Не лучше ли вернуться позже? После Иффли?
— Маршал Таллард отразил удар в середине дня, как раз при таком свете, — возразил профессор Преддик, натягивая туфли. — Какая у вас наживка?
— Сейчас нам некогда, — отбивался Теренс. — У меня встреча…
— Omnia aliena sunt, tempus tantum nostrum est, — процитировал профессор. — Ничто нам не принадлежит, кроме времени.
Я нагнулся к Теренсу.
— Можете оставить нас тут, вернетесь после встречи.
Он кивнул, оживляясь, и повел лодку к берегу.
— Но вы мне нужны, иначе некому будет сидеть на руле. Профессор Преддик, я вас высажу изучать битву, а мы спустимся к Иффли и потом приплывем за вами. — Теренс принялся выискивать, где бы пристать.
У нас ушла вечность, чтобы найти достаточно пологий для профессора участок, и еще вечность с лишним, чтобы откопать рыболовные снасти. Теренс рылся в «гладстоне», ежесекундно глядя на часы, а я ворошил содержимое жестянки, ища удочку и коробку с мухами.