— Что?
— Наша лодка! — Теренс сложил ладони рупором. — Не проходила! Через шлюз!
— Что? — проревел смотритель.
— Лодка! — Теренс изобразил руками лодку. — Не проходила! — Он энергично загреб воображаемыми веслами. — Через шлюз! — Он театральным жестом указал на ворота.
— Лодки проходят через шлюз? — догадался смотритель. — Разумеется, проходят. Иначе что в нем толку?
Я оглянулся по сторонам — вдруг кто видел, куда подевалась лодка? — однако Иффли совершенно обезлюдел. Не наблюдалось даже церковного старосты, торопливо втыкающего таблички «Не кричать!» Ну да, Тосси ведь говорила, что он чаевничает.
— Нет! Наша лодка! — уточнил Теренс, показывая сперва на себя, потом на меня. — Наша лодка не проходила через шлюз?
Смотритель возмущенно сдвинул брови.
— Ни в коем разе! Вплавь через шлюз проходить нельзя! Ишь чего удумали!
— Нет! — крикнул Теренс. — У нас угнали лодку, взятую напрокат!
— Аппарат? — Смотритель покачал головой. — Ближайший телеграф в Абингдоне.
— Нет, не аппарат! Напрокат!
— Супостат? — Смотритель угрожающе взмахнул багром. — Это кто еще тут супостат?
— Никто, никто. — Теренс попятился. — Напрокат! Лодку напрокат!..
Смотритель снова помотал головой.
— Это вам к мосту Фолли. Лодками Джавиц заправляет.
Мы с Сирилом отступили назад к мосту, и я, облокотившись на парапет, принялся размышлять об услышанном от Верити. Она спасла кошку из реки, потом вошла с ней в сеть, и сеть их пропустила.
Значит, диссонанс возник не из-за нее, потому что в таком случае сеть попросту не открылась бы. Как в первые десять раз, что Лейбовиц пытался убить Гитлера. На одиннадцатой попытке его выкинуло в Бозмен, штат Монтана, в 1946 году. Точно такую же глухую оборону сеть держала вокруг театра Форда, Перл-Харбора и мартовских ид. И Ковентри.
Наверное, Ти-Джей и мистер Дануорти правы насчет причины увеличения сдвигов вокруг Ковентри. Странно только, почему мы сами раньше не додумались, там ведь очевидный очаг напряжения.
И дело не в воздушном налете как таковом. Самолеты люфтваффе повредили — даже не уничтожили — только авиастроительные предприятия и военные заводы, да и те через три месяца были запущены снова. Еще, разумеется, немцы разрушили собор, вызвав волну гнева и сочувствия в Соединенных Штатах, но и это не сыграло решающую роль. Американцы всколыхнулись уже после лондонского блица, ну и до Перл-Харбора оставалось всего три недели.
Нет, очаг напряжения создала «Ультра» — тайная программа с участием шифровальной машины, которую мы контрабандой протащили из Польши и использовали для расшифровки немецких текстов. Рассекреть ее немцы, изменился бы ход всей войны.
Именно благодаря «Ультре» мы узнали о грядущем налете на Ковентри — причем лишь косвенно и только к вечеру четырнадцатого, поэтому предпринять уже почти ничего не удавалось, разве что известить командование и на скорую руку наладить оборону. Меры эти (поскольку история действует по законам хаоса) оказались взаимоисключающими. Командование вопреки разведдонесениям решило, что главный удар немцев обрушится на Лондон, и отправило авиацию туда, тогда как попытки заглушить помехами радиопеленг немецких самолетов наведения провалились из-за ошибок в расчетах.
Секретность — вот из-за чего возникает зона риска. Неосторожное слово могло поставить под угрозу всю дальнейшую деятельность разведки. И если бы хоть какая-то малость насторожила фашистов — например, чудесное спасение собора или внезапное появление над Ковентри массовых сил Королевской авиации, или просто чей-то болтливый язык («Болтун — находка для шпиона»), они моментально перекодировали бы свои шифровальные машины. И мы проиграли бы сражения при Эль-Аламейне и в Северной Атлантике. А с ними и Вторую мировую.
Вот почему и Каррадерса, и новичка, и меня раз за разом выкидывало на кабачковые поля и груды щебня. Потому что в очаге напряжения любая мелочь раздувается до гигантских размеров. Последствия растут как снежный ком, и любой пустяк — пропущенный телефонный звонок, зажженная во время затемнения спичка, оброненный клочок бумаги — способен в конечном итоге погубить империю.
Шофер эрцгерцога Фердинанда по ошибке свернул на улицу Франца Иосифа, и это привело к мировой войне. Телохранитель Авраама Линкольна отлучился покурить — и прощай, надежда на спокойствие после едва отгремевшей Гражданской. Гитлер в приступе мигрени распоряжается, чтобы его не беспокоили, и узнает о высадке союзных войск с роковой задержкой в восемнадцать часов. Лейтенант не делает на телеграмме пометку «срочно», и адмиралу Киммелю не докладывают о надвигающейся атаке японцев. «Враг вступает в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя».
Вокруг таких вот очагов и возникают области увеличения сдвигов и закрытия сети.
А значит, Мачингс-Энд к таковым не принадлежит, и кошка ход истории не изменила, тем более что для предотвращения инцидента хватило бы нескольких минут. Даже не пришлось бы забрасывать Верити в Монтану. Пятью минутами позже — и кошка уже утонула; пятью минутами раньше — и Верити уходит в дом, минуя место будущей расправы.
К тому же это самая заурядная кошка, не принадлежащая ни королеве Виктории (несмотря на августейшую кличку), ни Гладстону, ни Оскару Уайльду. Вряд ли она способна повлиять на мировые события, да и 1888-й был вполне мирным годом. Восстание сипаев в Индии закончилось в 1859-м, а до Бурской войны еще одиннадцать лет.
— Это всего лишь кошка… — произнес я вслух.
Сирил встревоженно поднял голову.
— Нет, здесь ее нет, — успокоил его я. — Наверное, она уже благополучно вернулась в Мачингс-Энд.
Но Сирил вскочил и начал настороженно озираться.
— Да нет же! Воры, не творог! — донесся до нас крик Теренса. — Воры!
— Шоры? — проревел в ответ смотритель. — Это шлюз, а не конюшня!
В конце концов он махнул на Теренса рукой и скрылся в сторожке. Теренс поспешил к нам.
— Похоже, ее угнали по течению. Смотритель показал туда.
Вот уж не факт. На мой взгляд, его жест означал: «Полно мне с вами лясы точить» или даже «Катитесь-ка вы отсюда подобру-поздорову!» И потом, противоположное направление куда вернее уводило Теренса от Тосси.
— Точно? — спросил я. — Мне показалось, он махал в обратную сторону.
— Нет-нет. — Теренс уже бежал по мосту.
— Давай-ка поторопимся, — сказал я Сирилу, — иначе рискуем потеряться.
Мы поспешили за Теренсом по бечевнику, мимо череды сельских домишек и вереницы тополей, а оттуда на пригорок, с которого виднелся длинный отрезок реки. На серебрящейся ленте не было ни пятнышка.
— Вы уверены?
Теренс кивнул, не сбавляя шага.
— Догоним их и вернем лодку. Нам с Тосси суждено быть вместе назло всем препонам. Мы предназначены друг другу судьбой, как Тристан и Изольда, как Ромео и Джульетта, как Элоиза и Абеляр.
О том, что эти пары плохо кончили, я ему напоминать не отважился, бросив все силы на то, чтобы не отстать. Сирил, пыхтя, переваливался позади.
— Когда догоним, вернемся за профессором, отвезем его в Оксфорд, потом догребем до Абингдона и там заночуем. Это всего в трех шлюзах отсюда. Если приналяжем, назавтра к чаю будем в Мачингс-Энде.
Ну уж дудки.
— Не слишком ли изнурительно? — высказался я. — Мне врач запретил переутомление.
— Можете вздремнуть, пока я гребу. К чаю — вернее всего, тогда обычно зовут посидеть с ними, а поскольку это не ужин, то официального приглашения и парадной одежды не требуется. Нужно будет пройти Рединг к полудню.
— Хотелось бы посмотреть по дороге что-нибудь интересное, — упирался я, судорожно вспоминая подходящие достопримечательности. Хэмптон-Корт? Нет, это за Хенли. Виндзорский замок тоже. Что там осматривали трое в лодке? Могилы! Харрис не пропускал ни одного кладбища. — Я думал полюбоваться надгробиями.
— Надгробиями? — удивился Теренс. — Здесь вдоль реки ничего интересного нет, разве что плита Ричарда Тичелла в Хэмптонской церкви. Он выбросился из окна Хэмптон-Кортского дворца, но Хэмптонская церковь в любом случае дальше Мачингс-Энда. Если мы расположим к себе полковника Меринга, может, он и к ужину нас пригласит. Вы знаете что-нибудь о Японии?
— О Японии?
— Оттуда вся рыба, — напустил туману Теренс. — Лучше всего, конечно, если бы нас оставили на недельку, но он не любит долгих гостей, это, мол, ей во вред. Рыбе то есть. Что взять с кембриджца… Не притвориться ли нам медиумами? Миссис Меринг без ума от духов. Вы фрак с собой взяли?
Кажется, перебросочная болезнь навалилась с новой силой.
— А что, медиумы ходят во фраках?
— Нет, у них обычно какие-нибудь хламиды или мантии с широкими рукавами, чтобы прятать бубны, марлю и прочий арсенал. Фрак для ужина, если нас пригласят.
Хороший вопрос, найдется ли в моем багаже вечерний наряд. Когда догоним лодку — если догоним, — нужно будет перебрать поклажу и посмотреть, чем снабдили меня Уордер с Финчем.
— Досадно, что мы не нашли Принцессу Арджуманд, — посетовал Теренс. — Тогда бы нас непременно позвали остаться. Заблудшая овечка, жирный телец и прочее. Помните, как Тосси бежала к нам в надежде, что кошка отыскалась? Прелестнейшее создание на свете! Золотые кудри, а глаза «голубые, как лен, и щеки румяней зари». Нет, даже еще алее, словно гвоздики, нет, розы!
Мы торопливо шагали вдоль берега. Теренс попеременно сравнивал черты Тосси с лилиями, вишнями, жемчугом и золотым руном, Сирил с тоской мечтал о теньке, а я размышлял о Людовике XVI.
Да, Принцесса Арджуманд не принадлежит королеве Виктории, а Мачингс-Энд не атолл Мидуэй, но вспомните Друэ. Он тоже был никем, неграмотный французский крестьянин, который при другом раскладе ни за что не оставил бы след в истории.
Если бы не удиравший из Франции с Марией Антуанеттой Людовик XVI, высунувшийся из окна кареты спросить дорогу, а потом (вот он, тот пустяк, что меняет ход событий) в благодарность сунувший Друэ купюру. Со своим портретом.