— Да! — Я выскочил из кровати как подброшенный.
Насчет одежды я тоже беспокоился напрасно. Бейн застегнул мне и подтяжки, и воротник, и галстук повязал, и даже ботинки зашнуровал бы, но я ему не позволил. Не знаю, из благодарности он так расстарался или по обязанности — надо будет спросить у Верити.
— А где накрывают завтрак? — уточнил я.
— В комнате для завтрака, сэр. Первая дверь слева.
Окрыленный, я почти вприпрыжку поспешил вниз. Старый добрый английский завтрак — яичница с беконом, апельсиновый джем, прислуживающий за столом дворецкий… Есть что предвкушать, да и день такой чудесный! Солнце золотило балясины перил и озаряло портреты. Даже елизаветинская пра-пра-пра леди Шрапнелл выглядела благосклоннее.
Я открыл первую дверь слева. Наверное, Бейн ошибся. За дверью оказалась столовая, которую почти целиком занимали массивный стол красного дерева и еще более массивный буфет с шеренгой блюд под серебряными колпаками.
На столе стояли чашки и лежали приборы, но тарелок не наблюдалось. Как и людей в комнате. Я попятился, собираясь отправиться на поиски комнаты для завтрака, — и чуть не наступил на ногу Верити.
— Доброе утро, мистер Генри. Как спалось?
На ней было бледно-зеленое платье с мелкой плиссировкой по корсажу, а забранные наверх медно-каштановые волосы перехватывала зеленая лента. Мне еще отсыпаться и отсыпаться, чтобы наваждение потеряло надо мной власть. Даже едва заметные тени под ореховыми глазами не мешали ей оставаться самым прекрасным созданием на свете.
— Завтрак накрывается здесь, мистер Генри, — пояснила она, подходя к буфету и беря из высокой стопки тарелку с цветочным ободком. — Остальные скоро спустятся.
Верити наклонилась поближе, подавая мне тарелку.
— Прости, что я сдала тебя леди Шрапнелл с этим пеньком. Наверное, перебросочная эйфория совсем мне мозги затуманила, но это не оправдание, поэтому обещаю, я сделаю все, чтобы помочь тебе в поисках. Когда его видели в последний раз?
— Я лично — в субботу девятого ноября 1940 года после молебна за ВВС и базара выпечки.
— А после? Никто?
— После никто не мог попасть в этот временной промежуток — до самого окончания налета. Увеличение сдвигов, помнишь?
Вошла Джейн с горшочком апельсинового джема, поставила его на стол, сделала книксен и удалилась. Верити шагнула к первому из блюд — под колпаком с ручкой в виде бьющейся рыбы.
— В развалинах после налета его тоже не нашли? — Она ухватилась за рыбу и подняла колпак.
— Нет. Боже, что это? — Я уставился на ослепительно желтый рис с вкраплениями какого-то белого мяса.
— Кеджери, — пояснила Верити, откладывая немного себе на тарелку. — Рис в карри и копченая рыба.
— На завтрак?
— Индийское блюдо. Полковник обожает. — Она вернула колпак на место. — И никто из тамошних не говорил, что видел его в промежутке с девятого до после налета?
— Он значится в чинопоследовании на воскресенье, десятое ноября, в графе «цветочные композиции», так что, надо полагать, во время службы он был в соборе.
Верити перешла к следующему блюду. У этого ручка была в виде оленя с рогами, и я уже заподозрил некую систему условных обозначений, однако третий колпак — с оскалившимся волком — заставил меня усомниться.
— А девятого ноября, — продолжала расспросы Верити, — ты в нем ничего необычного не заметил?
— Необычного? Ты хорошо себе представляешь епископский пенек?
— В смысле… его не передвигали? Не повредили? Никто рядом с ним не отирался подозрительный?
— Ты до сих пор не отошла от переброски? — догадался я.
— Вот еще! — оскорбилась она. — Епископский пенек пропал, но не мог же он раствориться в воздухе. Значит, кто-то его забрал, а если кто-то его забрал, то должны остаться улики. Ты никого рядом с ним не наблюдал?
— Нет.
— Эркюль Пуаро говорит, какая-то зацепка всегда есть, просто мы упускаем ее из виду или не придаем значения.
Она приподняла «Трубящего оленя». Под колпаком обнаружилось загадочное пряно пахнущее месиво из коричневых кусочков.
— А это что?
— Почки, припущенные в остром соусе, — чатни с горчицей. У Эркюля Пуаро всегда есть какая-нибудь деталь, которая никуда не вписывается, вот она-то и становится ключом к разгадке. — Верити взяла за рога разъяренного быка. — А это холодная куропатка.
— А яичницы с беконом нет?
Она покачала головой:
— Яичница — это мещанство. Копченую сельдь? — Верити протянула мне кусок мореной рыбы на вилке.
Я ограничился овсянкой.
Верити, наполнив свою тарелку, устроилась у дальнего конца огромного стола и жестом пригласила меня сесть напротив.
— А после налета? Никаких следов того, что пенек побывал в огне?
Я уже собирался сказать: «Так ведь собор был разрушен подчистую», — но осекся.
— Вообще-то есть кое-что, — нахмурился я. — Обгоревший цветочный стебель. И еще мы нашли кованую подставку.
— Стебель от такого же цветка, что значился в чинопоследовании? — уточнила Верити.
Я хотел ответить, что по нему не разберешь, но тут вошла Джейн и, присев в реверансе, спросила:
— Чаю, мэм?
— Да, Колин, благодарю, — кивнула Верити.
— Почему ты зовешь ее Колин? — в замешательстве спросил я, едва горничная вышла.
— Потому что ее так зовут. Но миссис Меринг считает, что для служанки это слишком простецкое имя. Чересчур ирландское. Сейчас в моде английская прислуга.
— И она велела сменить имя?
— Обычное дело. Миссис Каттисборн зовет всех своих горничных Глэдис, чтобы не утруждать себя запоминанием. Тебе разве не говорили на подготовке?
— У меня вообще не было подготовки. Два часа гипнотической лекции — без гипноза, — половину которой я не расслышал из-за перебросочной болезни. В основном об угнетенном положении женщин. И рыбных вилках.
— Тебя отправили необученным? — ужаснулась Верити. — В викторианскую эпоху все строго регламентировано, и нарушение этикета смерти подобно. — Она посмотрела на меня с любопытством. — Как же ты до сих пор продержался?
— Предыдущие два дня я провел на реке с оксфордским профессором, цитирующим Геродота; влюбленным молодым человеком, цитирующим Теннисона; а еще бульдогом и кошкой. Действовал по наитию.
— Так вот, здесь этот номер не пройдет. Нужно тебя как-то натаскать. Ладно, — она наклонилась через стол, — вот тебе краткий курс. Главное — соблюдать условности. Никаких «что на уме, то и на языке». Балом правят эвфемизмы и экивоки. Никаких физических контактов между противоположными полами. Мужчине, впрочем, позволено взять даму под локоть, помочь ей перебраться через перелаз в изгороди или взойти по лестнице в вагон. Неженатые и незамужние не должны находиться наедине, — сообщила она, словно мы не сидели с ней одни в пустой столовой. — Обязательно должен присутствовать кто-то третий.
Как по заказу возникла Джейн с двумя чашками чая и поставила их перед нами.
— Слуг называют по имени, — продолжила Верити, как только горничная вышла. — Кроме дворецкого. Его зовут мистер Бейн или Бейн. А кухарка всегда миссис, независимо от матримониального положения, так что не спрашивай миссис Поузи, как здоровье супруга. В здешнем штате, помимо горничной — Колин, то есть Джейн, — имеются еще судомойка, кухарка, лакей, конюх, дворецкий и садовник. Были еще «верхняя» горничная, личная горничная хозяйки и коридорный, но их украла герцогиня Ландри.
— Украла? — Я потянулся за сахаром.
— Сахар в кашу не кладут. И нужно было позвонить в звонок, чтобы сахар тебе подал слуга. Переманивать чужую прислугу — главное развлечение викторианской знати. Миссис Меринг переманила Бейна у миссис Каттисборн и сейчас переманивает коридорного. Молоко тоже не наливают. И никаких бранных слов и чертыхания в присутствии дам.
— А как же «чушь собачья»? И «пфуй»?
— Пфуй, мистер Генри? — В столовую вплыла миссис Меринг. — На что это вы фыркаете? Уж не на церковную ли ярмарку? Надеюсь, нет. Средства пойдут в восстановительный фонд, самое благое дело, мистер Генри. Наша бедная приходская церковь отчаянно нуждается в восстановлении. Подумать только, крестильную купель с 1262 года не меняли! А окна? Отсталое Средневековье! Если ярмарка удастся, купим все новое!
Завалив тарелку копченой сельдью, олениной и волчатиной, она уселась и расстелила на коленях салфетку со стола.
— Проект восстановления — целиком и полностью заслуга нашего младшего священника, мистера Арбитиджа. Пока он не появился, викарий и мысли не допускал ни о каких реставрациях. Боюсь, он несколько зашорен. Даже слышать не желает про общение с духами.
И молодец.
— А вот мистер Арбитидж — совсем другое дело: и идею спиритизма принимает, и разговоры с усопшими близкими приветствует. Как вы полагаете, возможен контакт с тем светом, мистер Генри?
— Мистер Генри как раз интересовался церковной ярмаркой, — вступила в беседу Верити. — Я собиралась рассказать ему о вашей замечательной задумке с барахолкой.
— О! — Миссис Меринг расцвела польщенно. — Вы бывали на ярмарках, мистер Генри?
— Доводилось, — кивнул я.
— Тогда вы знаете, что там будет: разные милые сувениры, и желе, и рукоделие. А я еще придумала, что можно отдать вещи, которые нам уже без надобности, — самые разные: посуду, безделушки, книги… Будет такой пестрый базар, барахолка!
Я смотрел на нее в ужасе. Вот, оказывается, кто всему виной, вот кто развел этот благотворительный кошмар, из которого мне никак не выбраться.
— Вы не представляете, мистер Генри, какие сокровища пылятся на чердаках и в кладовых. Да что там, я сама обнаружила на собственном чердаке бульотку и прелестную селедочницу. Бейн, вам удалось выправить вмятины на бульотке?
— Да, мэм, — ответил Бейн, наливая ей кофе.
— Желаете кофе, мистер Генри? — предложила миссис Меринг.
Я удивлялся про себя неожиданной благосклонности хозяйки. Наверное, это и есть та самая формальная учтивость, о которой говорила Верити.
Вошла Тосси с Принцессой Арджуманд на руках. На шее у кошки красовался пышный розовый бант.