— Отчасти, — прошелестела она. — Вам, наверное, лучше перенести остальные вещи вниз.
Я кивнул и отправился на чердак. Навстречу мне спускалась Верити, бережно неся на вытянутых руках шпалеру вязальщиков.
— Просто поразительно, — произнесла она голосом миссис Меринг, — какие сокровища пылятся порой на чердаках.
Рассмеявшись, я двинулся выше. Переправил вниз детский крест, блюдо для Святых Даров и, пыхтя, поволок деревянный ларь шестнадцатого века.
— Машина приехала! — крикнула Верити с первого этажа.
— Не солар? — уточнил я.
— Нет. Катафалк.
— С гробом?
— Без.
— Хорошо, тогда должно войти, — ответил я, вытаскивая ларь.
Катафалк оказался древним тарантасом на ископаемом топливе и выглядел так, словно его заездили в Пандемию, но зато он был вместительный и открывался сзади. Водитель во все глаза уставился на груду сокровищ.
— Барахолку устраиваете?
— Да, — ответил я, заталкивая ларь в кузов.
— Все не влезет, — предупредил водитель.
Поднатужившись, я протолкнул ларь как можно дальше и забрал у Верити серебряный подсвечник.
— Влезет. Я спец по загрузке. Теперь вот это.
Поместилось все, хотя статуэтку святого Михаила пришлось уложить на переднее сиденье.
— Миссис Биттнер можно устроить рядом с водителем, — сказал я Верити, — но нам с тобой придется ехать в кузове.
— А пенек куда?
— Возьму на колени.
Я вернулся в гостиную.
— Машина загружена. Вы готовы? — спросил я, хотя видно было, что не готова.
Миссис Биттнер сидела в цветочном кресле, не двигаясь с места.
— Все же останусь, — покачала она головой. — Бронхит…
— Останетесь? — удивилась возникшая в дверях Верити. — Но ведь это вы спасли все сокровища. Вы должны увидеть их в соборе!
— Я уже видела их в соборе. Краше, чем в ту ночь под огнем, они не станут.
— Ваш муж наверняка порадовался бы вашему присутствию на церемонии, — настаивала Верити. — Он любил этот собор.
— Это всего лишь символ чего-то более грандиозного, — ответила миссис Биттнер. — Как и континуум.
Водитель просунул голову в дверь.
— Вы вроде говорили, что торопитесь?
— Сейчас идем, — бросил я через плечо.
— Пожалуйста… — Верити опустилась на колени у кресла. — Вы должны там быть!
— Глупости, — не согласилась миссис Биттнер. — Разве разоблаченные сопровождали Гарриет и лорда Питера в свадебное путешествие? Нет. Разоблаченных оставляют поразмыслить над содеянным, осознать последствия своего проступка — этим я и займусь. Хотя в моем случае последствия оказались неожиданными. С ними еще нужно свыкнуться. Я-то столько лет носила власяницу и посыпала голову пеплом.
Она одарила нас мимолетной улыбкой — и я сразу понял, отчего теряли голову Джим Дануорти, Сёдзи Фудзисаки и Битти Биттнер.
— Вы точно не поедете? — спросила Верити сквозь подступающие слезы.
— На следующей неделе. Когда бронхит отступит. И тогда вы устроите мне персональную экскурсию.
— Кому-то к одиннадцати нужно быть в Оксфорде, — окликнул нас водитель. — Уже не получится.
— Получится, — заверил я, помогая миссис Биттнер подняться, чтобы она проводила нас до машины.
— С вами правда все будет в порядке? — забеспокоилась Верити.
Миссис Биттнер ласково похлопала ее по руке.
— В полном. Я и не надеялась, что все так счастливо разрешится. Союзники победили во Второй мировой, — она снова улыбнулась, как Зулейка Добсон, — а я избавила чердак от жуткого епископского пенька. Что может быть лучше?
— Крест загораживал мне заднее стекло, так что я перетащил его вперед, — предупредил водитель. — Вам обоим придется ехать в кузове.
Сказав миссис Биттнер «спасибо», я поцеловал ее в щеку и забрался в машину. Поданный водителем пенек я пристроил на колени, Верити уселась напротив меня, помахала миссис Биттнер, и мы понеслись.
Я включил наладонник и позвонил мистеру Дануорти.
— Мы едем. Будем минут через сорок. Передайте Финчу, чтобы еще потянул время. Грузчиков нашли?
— Да, — ответил мистер Дануорти.
— Хорошо. Архиепископ уже там?
— Нет, зато леди Шрапнелл бушует. Допытывается, где вы разыскали пенек и какие в него ставить цветы. Надо ведь внести в чинопоследование.
— Передайте, что желтые хризантемы.
Я отключился.
— Вот и все, — сообщил я Верити.
— Не совсем, Шерлок. — Она привалилась к борту катафалка, обхватив колени руками. — Кое-что еще требует объяснения.
— Пожалуй. Ты и в самом деле разгадала тайну «смежного задания» Финча? Чем он все-таки занимался?
— Возвращением несущественных для истории объектов.
— Да? Но ведь мы об этой возможности узнали только сейчас. И потом, несущественные объекты к нашему диссонансу отношения не имеют, как выяснилось.
— Правильно. Однако неделю с лишним мистер Дануорти и Ти-Джей думали иначе и перебирали способы выпутаться.
— Ни в Мачингс-Энде, ни в Иффли за время нашего пребывания ничего не сгорело. Что же Финч оттуда возит? Капусту?
Зазвонил наладонник.
— Нед, — рявкнула мне в ухо леди Шрапнелл, — где вы?
— Едем. Между… — Я наклонился к водителю. — Мы где?
— Между Банбери и Аддербери.
— Между Банбери и Аддербери, — повторил я в наладонник. — Спешим изо всех сил.
— Я так и не услышала внятных объяснений, почему нельзя отправить его в прошлое для чистки. Насколько было бы проще! Как он, не испортился?
Что на это ответить?
— Торопимся вовсю, — повторил я и отключил связь.
— Теперь моя очередь задавать вопросы, — воспользовалась моментом Верити. — И вот чего я не понимаю: каким образом появление Тосси в Ковентри пятнадцатого июня, созерцание епископского пенька и последующая любовь к Бейну устранили диссонанс?
— Это не они. Тосси нужна была там для другого.
— Но ведь именно она, восхитившись пеньком, вдохновила леди Шрапнелл восстановить собор и послать меня в прошлое читать дневник, благодаря чему я спасла Принцессу Арджуманд…
— Да, это все часть самокоррекции. Однако главное, зачем Тосси понадобилась там именно пятнадцатого, — чтобы ее застали за флиртом с преподобным Бредни.
— О! — догадалась Верити. — Та девушка с перочистками.
— Молодец, Гарриет! Девушка с перочистками. Которую звали мисс Гортензия Шарп.
— Руководительница цветочного комитета.
— Уже нет. Помнишь, как ее задело, что Тосси строит глазки преподобному? Обиженно подхватив свои перочистки, она гордо задрала длинный нос и удалилась по Бейли-лейн. Я видел перед самым отъездом, как преподобный кинулся за ней вдогонку. Дальше я могу лишь догадываться, но подозреваю, что не обошлось без объяснений и слез, и преподобный поспешил предложить ей руку и сердце. А женившись, он получил приход и стал викарием где-нибудь в сельской глуши.
— Поэтому ты просил список приходов?
— Замечательно, Гарриет! Бредни оказался даже расторопнее, чем я думал: женился на Гортензии в 1891-м, и уже на следующий год его определили викарием в Нортумберленд.
— А значит, вечером четырнадцатого ноября сорокового года нашей проныры в Ковентри и близко не было, — заключила Верити. — И она не интересовалась судьбой епископского пенька, занятая барахолками и сбором утиля в собственном приходе.
— И не писала писем в редакцию. А остальные просто решили, что пенек сгорел при пожаре.
— И за тайну «Ультры» можно было какое-то время не опасаться. — Верити наморщила лоб. — Получается, все это — и спасение Принцессы, и наша поездка в Оксфорд к мадам Иритоцкой, и то, что ты помешал Теренсу встретить Мод, зато одолжил ему денег на лодку, и сеанс, и все остальное — требовалось для самокоррекции? Все-все?
— Все, — подтвердил я, а потом задумался.
Насколько же сложной была самокоррекция, и до каких пределов доходит это «все»? Вражда профессоров Преддика и Оверфорса считается? А Общество психических исследований? А коробочка из-под засахаренных фиалок, пожертвованная на барахолку? А дамы в мехах из «Блэкуэлла»?
— Все равно не понимаю, — призналась Верити. — Есть куда более простые способы помешать Гортензии Шарп написать письмо в редакцию.
— Мы имеем дело с хаотической системой, — напомнил я. — Все взаимосвязано. Даже крохотное изменение требует глубокого вмешательства.
Хотя… Насколько глубокого? Люфтваффе тоже участвовало? А Агата Кристи? А погода?
— Нед, я знаю про хаос. Но ведь там бомбы сыпались! Если самокоррекция — автоматический процесс, то прямое попадание сгладило бы диссонанс куда быстрее и надежнее, чем какие-то хитроумные манипуляции с кошками и поездками в Ковентри.
Да, прямое попадание фугаса за секунду устранило бы любую угрозу тайне «Ультры» со стороны Гортензии Шарп, причем без всяких последствий. В ту ночь в Ковентри погибло больше пятисот человек.
— Может, Гортензии Шарп или кому-то из тех зевак у западного портала предназначалась еще какая-то роль в истории, — предположил я, думая о толстяке дежурном ПВО и женщине с двумя детьми.
— Да нет, я не про Гортензию. Я про епископский пенек. Прямое попадание в Кузнечную капеллу — и даже мисс Шарп охотно верит, что пенек погиб, и никаких писем не пишет. Либо прямой удар еще до переброски Лиззи Биттнер — тогда диссонансу просто не из чего возникать.
Верити права. Прямое попадание — и никаких забот. Разве что фугас натворил бы еще больших бед. Или епископский пенек еще не выполнил свою историческую функцию. Или у континуума нашлись другие, более веские и труднопостижимые причины именно для такой коррекции.
Планы, намерения, причины… «Так и знал! — раздался в ушах голос профессора Оверфорса. — Вы сторонник теории высшего замысла!»
Высшего замысла, который нам сложно постичь, поскольку мы сами являемся его частью. Высшего замысла, который приоткрывается нам лишь на миг, мимолетно. Высшего замысла, который охватывает весь ход истории, все время и пространство, весь континуум, по каким-то неведомым причинам предпочитающий действовать через кошек, крокет и перочистки. Не считая собаки. И жуткого образчика викторианского искусства. И нас.