— Для моего блага, да?! А о ребенке вы подумали? Его что, на помойку, да? Он что, не человек?!
— А это ты выбрось из головы! — Отец подходит ко мне. — В нашем доме…
— Меня не интересует ваш дом, ясно?! — бросаю я и бегу к двери.
Мать кричит мне что-то вслед, хватает за руку, но я вырываюсь и убегаю.
Вхожу в палату в тот самый момент, когда Димо выходит за водой для цветов. Слышу, Милка почему-то плачет. «А эта чего ревет?» — думаю с неприязнью и бросаю зло:
— Ты-то чего?
Милка умолкает — мой тон, видимо, удивил ее, ведь я никогда не разговаривала с ней так. Мне становится стыдно, и я пытаюсь загладить неловкость:
— У тебя же все хорошо, чего еще надо?
— Что хорошо? — шепчет она.
— Как — что? — произношу я и чувствую, как завожусь. — Поженитесь, заберете ребенка. По крайней мере ты знаешь, что ждет тебя впереди.
— Ничего я не знаю, — шепчет Милка. — Однажды надоест ему все это: больница, посещения. Ведь у нас все на взаимном доверии держится, не больше.
— А вдруг выиграете по лотерее трехкомнатную квартиру?! — бросаю я злобно, хотя и понимаю, что это бессердечно с моей стороны.
Да ведь и со мной тоже никто не церемонится. Каждый только о себе думает. Никому и дела нет, что, может быть, ты тоже нуждаешься в понимании, сочувствии, помощи. Ну ладно, допустим, им наплевать на меня, но зачем же афишировать все это? Ведь понятно, что и Жора, и мои родители приезжали сюда не ради меня. Главное, что их волнует, — как бы самим выйти сухими из воды. Взять, например, Жору. Если бы он сразу же сказал мне, что, мол, у него нет намерения жениться и что я должна устраиваться со всеми делами сама, я бы не надеялась на него, и, наверное, мне было бы легче сейчас. Не хочет жениться — не надо, никто не заставляет. Так нет же, устроил цирк… Ведь я так верила ему, готова была идти за ним на край света! А теперь? Да разве я теперь поверю кому-нибудь, если знаю, какие они, эти мужчины? Вот она — любовь. Поиграли — и бросили, а что будет с тобой потом — наплевать.
Или взять, например, моих родителей. Говорят, возвращайся домой, мол, тяжело им без меня и т. д. и т. п., а на самом деле оказывается, что все дело в Стоянчо и в его цветном телевизоре, который он обещал устроить. Но самое ужасное то, что их больше всего волнует не судьба ребенка, а то, что скажут люди! Ну а если так, то смотрите свой цветной телевизор с этой макакой. Не нужны вы мне такие… Видите ли, я — ничтожество. А как же тогда, извините, величать людей, которые отрекаются от своего ребенка?
С момента визита, который нанесли мне родители, прошло уже немало дней, а я все еще не могу успокоиться. Чуть только вспомню все это — и Жору тоже, между прочим, — выть хочется. А тут еще успокаивай Милку, терпи истерики Гены, которые она устраивает по каждому пустяку, потому что, похоже, ее дядька от нее открестился. И еще это однообразие: завтрак, обед, ужин, бессонные ночи, дежурства на кухне, глупые разговоры, ссоры, идиотские мысли. И так — каждый день. Хорошо, Кина не забывает, пишет письма. Они-то и помогают мне хоть ненадолго отключаться от всего, что происходит здесь. А пишет Кина, надо сказать, довольно часто. Постоянно передает приветы от моих коллег. Правда, в последнем письме написала, что приболела — почки, лежала в больнице — и что теперь ее перевели на более легкую работу, на пикап. На днях звонила мне по телефону и сказала, что с разрешения нашего начальника Дамянова приедет навестить меня с Огняном, Митко, Стефаном и еще с кем-то. Поэтому мы сегодня носимся как угорелые, готовимся к приезду гостей. Все, кроме Милки, навили кудри — накрутили на ночь бумажные бигуди. А Матушка даже маску сделала — наляпала на лицо целую банку кислого молока. Гена и Ани малюются вовсю, а я — нет. Правда, Милка уговорила меня сделать маникюр и покрыть ногти каким-то импортным лаком с блестками, который, по ее словам, сейчас в моде…
Да, мы, женщины, совсем потерянный народ. Как только услышим, что появится какой-то мужик, пусть самый завалящий, — из кожи вон лезем, чтобы произвести впечатление. Вероятно, суетность — врожденное качество каждой женщины. Удивительное дело: даже если и презираем мужчину, все равно хотим нравиться ему! Наверное, это происходит от небольшого ума, я так думаю.
Послышался шум мотора, и мы, потеряв всякое терпение, бросились к окну. Из пикапа, остановившегося у ворот, вышли Кина, Митко, Огнян, Стефчо и Васо. Я окликнула их, и они, увидев меня, закричали:
— Ленок, спускайся к нам!
И тут как по команде из окон высунулись девчата.
— Мои ж вы мужчинки! — прокричала радостно Матушка. — Сейчас, сейчас выходим! — заверила она приехавших и потащила нас всех вниз.
Еще накануне встречи я думала о том, что надо держаться, но, как только Кина обняла меня, заплакала. Не знаю, от радости ли, от жалости ли к себе. Словом, рассопливилась. Начала всех обнимать и целовать и только потом вспомнила, что не познакомила еще никого со своими девчатами. Но представлять Матушку не было нужды, ее сразу же все узнали (в своих письмах к Кине я рассказывала о ней), да и она уже начала командовать парадом. Мы решили устроить небольшой пикник прямо в саду. Расстелили на траве газеты, на которых вскоре появилась целая гора апельсинов, шоколада, фисташек и прочих лакомств и на которые переключилось все внимание присутствующих. Кина воспользовалась этим и отвела меня в сторонку.
— Во-первых, тебе шлют привет все-все-все рабочие рудника, — начала она. — Во-вторых, его величество доигралось: Дамянов перевел его на кухню мыть котлы и сказал, что продержит на этой работе, пока ты лежишь в больнице, а там видно будет. А недавно заявил, что уходит с рудника. Но трудовой книжки не взял, да и как возьмет, ведь Дамянов пригрозил уволить по статье…
— Он меня не интересует, — прервала я Кину. — Скажи лучше, построили новое общежитие или нет.
— Построили, но только для семейных. Не общежитие, а мечта: и отопление, и теплая вода, и планировка чудная.
— Спроси у Дамянова, дадут мне квартиру, если…
— Ты решила забрать ребенка?!
— Почти что…
— Молодец! — обнимает она меня, и я чувствую, что глаза мои снова на мокром месте. — Вдвоем воспитаем! — заверяет меня подруга, и от ее слов у меня на душе становится легко.
Присоединяемся к собравшимся, и я замечаю, что наши парни чувствуют себя не в своей тарелке: несут какую-то несусветную чушь.
— Я служил здесь когда-то, — говорит Стефан Ани, и я предвкушаю Матушкино выступление относительно женщин и армии, но она на этот раз не реагирует, поскольку занята беседой с Огняном и Васо.
— А как назовете его? — доносится до меня вопрос Митко, адресованный Гене: видно, ему, горемыке, совсем не о чем говорить.
— Не знаю. — Гена старается изобразить улыбку. — Да и потом, я не буду… Им позже дают имена.
— Вы курите? — совсем смутившись, спрашивает он и предлагает Гене закурить.
— Да, но сейчас нельзя.
— Ах да, сейчас вредно! — соображает Митко с некоторым опозданием и умолкает.
Одни только Матушка, Огнян и Васо ведут себя как ни в чем не бывало.
Мы с Киной присоединяемся к ним.
— Как дела? Готовишься к экзаменам? — спрашивает меня Огнян. И, поскольку я изображаю соответствующую мину, продолжает: — Я тоже передумал поступать. Нет никакого смысла.
Молчим. Не представляю даже, о чем говорить с ним. Но Огнян, помолчав, продолжает:
— А я теперь уже работаю в Софии в таксопарке. Квартиру дали, но пока один живу. Мать решила помочь старшему брату поставить детей на ноги. Ну а я один, — повторяет он, глядя на меня, и, если бы не мое теперешнее положение, можно было бы подумать, что это намек на что-то. — Почему бы тебе не прийти ко мне жить? — говорит он вдруг.
— Но я, как видишь, не одна! — придя в себя, пытаюсь я отшутиться.
— А я приглашаю обоих — или обеих…
— Зачем мы тебе? — спрашиваю я, стараясь унять волнение.
— Как — зачем? Для жизни, семья будет. Что, разве я не гожусь в мужья и в отцы?
— Чужому ребенку?
— Чужому? Твоему.
— Но он не твой ведь.
— Это не имеет значения. Твой — значит, и мой.
Слушая Огняна, невольно думаю о том, что его предложение — удачный, в общем-то, для меня вариант приобрести и мужа, и отца ребенку. Да только вот вряд ли Огнян понимает, какая это жертва с его стороны. Я знаю, что он любит меня, но принять его предложение не могу.
— Не понимаю, что за стих нашел на тебя, — снова перевожу все в шутку. — Прилично зарабатываешь, вокруг полно всяких разных дам, имеешь квартиру — и на тебе: в жены берешь женщину с ребенком. Не дури, Огнян.
— Скажи, ты согласна? А все остальное — мои проблемы.
Чувствую, как в затылке и в висках возникает страшный шум. В последнее время подобное случается довольно часто. Дикая боль разламывает голову.
— Послушайте, — доносится до меня голос Кины, когда головная боль утихает немного. — Огнян приглашает нас к себе на новоселье. Может, поедем? Прямо сейчас садимся в пикап и едем, а завтра я вас привезу обратно.
Матушка и Гена принимают предложение восторженно. Я тоже соглашаюсь. Лишь одна Ани заявляет, что она отсюда, из Дома, — ни ногой. Просим ребят, чтобы они подождали нас минут десять, пока мы соберем вещи, и поднимаемся наверх.
— Мой сегодня должен все решить окончательно, — говорит Гена. — Вот я и поеду, помогу ему разрешить сомнения.
Входим в палату и начинаем лихорадочно складывать необходимые вещи.
— Леночка, возьмите и меня с собой! — доносится до меня Милкин голос.
— Да ты что, мне и то небезопасно трястись, а тебе и подавно.
— Не могу уже больше лежать колодиной, не могу. Сил никаких нет, — со слезами произносит Милка. — Леночка, очень прошу тебя, возьмите меня.
Смотрю на Матушку, что она скажет.
— Опасно, конечно, но здесь еще хуже, вообще свихнуться можно. А что, пожалуй, если лечь на заднее сиденье, ничего не будет, — говорит Матушка.
Помогаем Милке одеться и выходим из палаты. Гена идет впереди, как разведчик, чтобы не нарваться на кого-нибудь из врачей.