Имоджин бросила на него грозный взгляд и удалилась. На тротуаре перед участком уже собрались зеваки, которые смотрели на нее, не произнося ни единого слова. Для мисс Мак-Картри это молчание было хуже любых оскорблении. Ну что она им плохого сделала? Неужели трудно понять, что это ради них она рисковала собственной жизнью?! О, эта неблагодарность толпы… Вернувшись к себе, Имоджин застала там миссис Элрой, которая вроде нарочно ее поджидала.
— Вы решили вернуться, миссис Элрой?
— Да, мисс Мак-Картри, я вернулась, чтобы сказать вам, что ухожу.
— Все-таки уходите?
— Я ведь вас предупреждала! Мне только что рассказали, во что вы превратили в Троссахах этого беднягу…
— Да он же преступник!
— Моя мама, она всегда говорила: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты…» Так вот, если бы покойный капитан видел…
— Если бы покойный капитан видел, как идиотка вроде вас лезет не в свои дела и пытается судить о том, в чем ровно ничего не смыслит, он не поленился бы выйти из могилы, чтобы задать вам хорошую трепку!
Миссис Элрой чуть не проглотила свои вставные челюсти. Впервые за семьдесят лет кто-то осмелился разговаривать с ней в подобном тоне! У нее нашлось бы что ответить, но воинственный вид Имоджин удержал экономку от этого рискованного шага.
— Вы должны мне два фунта и шесть пенсов, — только и произнесла она.
— Вот, держите, — бросила мисс Мак-Картри, порывшись в сумочке, — а теперь убирайтесь!
— Да ноги моей здесь больше не будет! Кто же это, интересно, согласится по доброй воле служить у такой, с позволения сказать, девицы?
В крайнем раздражении миссис Элрой покинула дом, а Имоджин поднялась к себе и разрыдалась. Троица ангелов-хранителей — Роберт Брюс, Вальтер Скотт да собственный папаша — уже не оказывала своим присутствием никакого морального содействия. Ну что такое поддержка бесплотных духов перед жестокостью живых?.. Униженная, оскорбленная, Имоджин, казалось, совсем уж дошла до точки, как вдруг ее, словно какой-то светлый луч, пронзила одна мысль, и все сразу предстало в ином — ласковом и теплом — свете. Ведь если ни Линдсей, ни Росс не писали ей любовных записок, значит, это сделал Аллан Каннингхэм!.. Аллан!.. Милый Аллан, при мысли о котором сердце Имоджин забилось, как трепетало некогда сердечко Джульетты при одном только имени Ромео… пусть даже по возрасту наша новоявленная Джульетта годилась бы возлюбленному в лучшем случае в тетки… Дата, зафиксированная в ее свидетельстве о рождении, несколько охладила любовный пыл дочери капитана индийской армии, но ей быстро удалось убедить себя, что сердце не стареет — особенно если им никогда по-настоящему не пользовались… Наверняка переживший какую-то душевную драму, Аллан, конечно же, ищет покоя подле женщины, которая могла бы стать ему сестрой, матерью… И возлюбленной… А мисс Мак-Картри, безусловно, чувствовала в себе достаточно сил, чтобы, не дрогнув, принять на себя все эти три роли. Бедняжечка, как он там, должно быть, скучает в окружении пустоголовых певиц и танцовщиц в этой своей «Розе без шипов»… Наверное, думает, что она о нем забыла? Вот глупышка!.. Она представила, как он будет гордиться своей Имоджин, когда узнает, что ей пришлось пережить, чтобы разоблачить двух шпионов, которых он по своей доверчивости принимал за друзей… Единственный, кто способен оградить ее от бед, пока сэр Генри Уордлоу не соизволит наконец вернуться на виллу «Вереск», это тот, кому суждено стать ее законным защитником, и имя ему — Аллан Каннингхэм.
Не откладывая в долгий ящик, Имоджин тут же решила ему написать, дабы рыцарь немедля поспешил ей на помощь. Письмецо получилось премилое: ни в чем не греша против целомудренной скромности (которую юноша, конечно же, не преминет оценить), она давала понять, что он не должен терять надежды получить в один прекрасный день то, о чем так страстно мечтает, и, кто знает, может, этот день даже ближе, чем он смеет рассчитывать…
Покончив с письмом, которое наша шотландка рассматривала как первое в жизни любовное послание, она обнаружила, что даже не знает точного адреса своего Ромео. Но такой пустяк ее не остановил: как и все романтики, она свято верила в доброту этого мира, который непременно позаботится об их любви. А потому, не долго думая, размашистым почерком написала на конверте:
Мистеру АЛЛАНУ КАННИНГХЭМУ
Заведение «Роза без шипов»
Вверяется заботам почтальона
ЭДИНБУРГ (Шотландия)
Вновь став самой собой, мисс Мак-Картри твердой поступью вышла из дому, чтобы поскорее отнести на почту письмо, а когда вернулась, то обнаружила у себя в саду Нэнси Нанкетт.
Глава десятая
По натуре не слишком склонная к бурному проявлению чувств, Имоджин, едва справившись с удивлением, тут же заключила подружку в объятия и нежно ее расцеловала. Потом провела в дом и, стряпая легкий ужин, принялась расспрашивать:
— Какими же судьбами, милая Нэнси, вы вдруг оказались у нас в Калландере?
— Это все из-за ваших писем…
— Моих писем?
— Ну конечно. Я так перепугалась, просто места себе не находила! Кто-то все время на вас нападает, а потом вы писали, что и сами кого-то там убили, да еще с таким хладнокровием, просто ужас какой-то!.. Вот я и подумала, что нельзя вам больше оставаться одной. Дженис Льюис уступила мне свою очередь на отпуск, я вскочила в первый попавшийся поезд, который мог довезти меня до Калландера, и вот я здесь…
— Нэнси, — произнесла мисс Мак-Кар — три задрожавшим от благодарности голосом, ставя перед гостьей тарелку овсяной каши, — я никогда не забуду, что вы для меня сделали!
— Но ведь и вы, Имоджин, всегда были так добры ко мне.
— Ну, это же не повод, чтобы вот так транжирить свой отпуск!
— Не беспокойтесь, я вовсе и не собираюсь его транжирить. Я надеюсь воспользоваться поездкой и попросить вас показать мне Хайландию.
— Обещаю вам, Нэнси, что, как только я выполню задание — а теперь уже, уверяю вас, ждать осталось совсем недолго, — мы с вами объедем всю Хайландию, и по возвращении в Лондон вы будете знать эти места не хуже любого коренного горца!
Когда они перешли в гостиную, Имоджин, не слушая возражений Нэнси, открыла бутылку виски, объявив, что после всех своих приключений она напрочь утратила вкус к вечернему чаю, а портвейн все же несколько слабоват для тех, кто ежечасно играет со смертью. И потрясенная Нэнси уже больше не рискнула сопротивляться. До поздней ночи мисс Мак-Картри рассказывала подруге все, что с ней приключилось с того момента, когда она покинула Лондон. Она доверительно сообщила ей — ведь надо же было хоть кому-нибудь это доверить, тем более вот-вот должен был вернуться сэр Генри, а тогда уж и подавно не останется никаких причин хранить секрет, — в чем именно заключалось ее задание и где, в каком тайнике, спрятаны драгоценные документы.
В характере мисс Нанкетт не было ровно ничего от вечно готовой к сражениям воинственной амазонки. Обычно не испытывая ни малейшего пристрастия к виски, на сей раз она то и дело прикладывалась к стакану — настолько ужасал и одновременно волновал ее рассказ подруги. Как только ей было позволено изложить свое мнение, Нэнси выразила уверенность, что беспощадные противники Имоджин — и в особенности тот голубоглазый с тюленьими усами — ни за что не сдадутся и будут бороться до последнего, пока окончательно не уверятся, что партия проиграна. И раз в калландерской полиции сидят такие непроходимые бездари, то не разумнее ли, не теряя времени даром, попросить помощи из Лондона? Тут мисс Мак-Картри пришлось поведать, что она как раз ждет приезда Аллана Каннингхэма. Воспользовавшись случаем, Имоджин разоткровенничалась и о других своих любовных похождениях, которые разворачивались на фоне героических свершений. Впрочем, первое явно вызвало у Нэнси куда более живой интерес, чем второе. Имоджин со всеми подробностями пересказала историю с любовным посланием, которое тут же, дабы не быть голословной, извлекла из шкафа. Объяснила, что сперва из осторожности приписала авторство Эндрю Линдсею, а потом Гоуэну Россу, но когда двое из трех благодаря ее стараниям оказались выведены из строя, стало совершенно ясно: записку написал Аллан Каннингхэм. Будучи в нее влюблен, он из робости не нашел иного способа признаться в своих чувствах. Уступая настойчивым просьбам Нэнси, мисс Мак-Картри в весьма восторженных тонах обрисовала ей портрет Аллана и настолько в том преуспела, что девушка не смогла удержаться от реплики:
— Но… но ведь он же совсем молодой…
— Ну, не так уж он молод, — покраснела Имоджин. — Думаю, Аллану должно быть уже где-нибудь под сорок…
— Но ведь меньше сорока?
— Да, пожалуй… Ах, Нэнси, я понимаю, что вы хотите сказать…
— О нет, уверяю вас, я ничего такого не думала…
— Да-да, Нэнси, это вполне нормально… Конечно, странно, что такой молодой человек мог увлечься женщиной, которая уже… не первой молодости, да? Как вы догадываетесь, я тоже не раз задавала себе тот же самый вопрос. Но, знаете ли, пути любви неисповедимы, и к тому же, благодарение Богу, есть еще на свете мужчины, для которых внутренняя красота важнее внешней. К тому же ведь Аллан постоянно имеет дело с артистами и ему, должно быть, уже до смерти надоели всякие безмозглые красотки… Так или иначе, но факт есть факт. А раз так, согласитесь, какой смысл ломать себе над этим голову?
Утро уже давно наступило, когда Имоджин приготовила поднос с обильным завтраком и понесла его в комнату гостьи, встретившей ее с нежностью и некоторым смущением. Усевшись у изголовья кровати, мисс Мак-Картри наблюдала, как Нанси ест, и излагала программу дня. Главное место в развлечениях отводилось осмотру мест трагических событий, пережитых ею в последнее время. Она все еще была увлечена воспоминаниями, когда у калитки сада настойчиво зазвонил колокольчик, приведенный в действие чьей-то явно твердой рукой.
— Это Аллан! — Имоджин вскочила, сразу же, чувствуя на себе слегка удивленный и растроганный взгляд Нэнси, устремилась к зеркалу и лишь потом направилась отрывать калитку. — Должно быть, я очень смешна?