Леонидас с трудом удержался от улыбки.
— Ты слишком добра, если учесть то, что у тебя мало опыта в светских танцах. Ты можешь попасть в невыгодное положение.
— Спасибо, но я хорошо танцую.
— Ты же не практиковалась со школы. Что, если ты забыла все фигуры?
— Я не представляла, что ты эксперт моих танцевальных способностей, — надменно произнесла она, — но, видишь ли, я вполне могла танцевать день и ночь в твое отсутствие.
— В черных нарядах, чтобы почтить мою память? Сомневаюсь. — Он улыбнулся и удивился тому, что получает удовольствие от их пикировки. Первые приятные моменты с тех пор, как он вошел в зал. — Насколько я могу судить, единственный партнер, который у тебя был, — это я. На нашей свадьбе.
Он не знал, зачем он это сказал. Хотел заявить на нее свои права? Она же восприняла его слова спокойно, голубые глаза смотрели серьезно. У Леонидаса, как в автомобиле и как у дверей зала, по коже пролетел электрический разряд. Если он сейчас же не дотронется до нее, то… этот разряд его спалит.
Ему удалось овладеть собой. Он взял ее за руку и провел на середину зала. Пары расступались, с любопытством глядя на них. Но Леонидасу было все равно. Ему было все равно, что Сьюсан прижалась к нему не оттого, что сгорает от желания, — может все-таки желание у нее есть? — а потому, что хочет избежать неприятного разговора со своими родителями. Что ж, пусть все в зале думают, что ожила волшебная сказка: Бетанкур и его очаровательная молодая жена наконец вместе.
Но стоило Леонидасу заключить ее в объятия, наклонить голову, встретиться с ней глазами и начать танцевать, как все отошло на второй план.
Была только музыка. Музыка и женщина, которую он обнимал, шелест зеленого платья и эти голубые глаза… Не существовало ничего, кроме Сьюсан и взгляда ее голубых глаз — она смотрела на него так же, как в тот день в его спальне, в поселке на горе, когда они лежали в постели, и он овладел ею.
Леонидас уже привык просыпаться среди ночи от жарких снов — ему снились те пьянящие, восхитительные минуты, испытанные им тогда. Сны накатывали на него и не отпускали. Ему снилось, как она касается его, как насыщается его телом и дарит еще большее наслаждение, позволяя ему насытиться ею. Много раз, пока не растворится в нем.
И каждый раз он просыпался один.
Он умел справляться с диким желанием: душ, железный самоконтроль. Но он не мог не вдыхать запаха ее кожи, не замечать движения ее ног, когда она, сидя в кресле, скрещивала их, не ощущать нежного дыхания, задевавшего ему шею, когда она наклонялась к нему во время совещаний, чтобы шепнуть на ухо.
А сейчас он обнимает ее в танце. И пусть это общепринято, но объятия не кажутся ему формальными, и он не желает отнимать от нее рук. Никогда.
Сьюсан — единственный близкий ему человек, она спасала его — из культовой общины, от себя самого, от провалов в памяти.
Она подчинилась ему, отдалась ему, и он не мог этого не оценить.
Она отдала ему себя как подарок, но у него было такое ощущение, что это она владеет им.
Как подобрать слова, чтобы сказать ей это? Да он и не был уверен, что сказал бы. Поэтому он просто танцевал с ней.
Леонидас кружил ее по всей ширине бального зала. Было не важно, помнит ли он, как танцуют, или нет, потому что тело само это знало и хорошо справлялось.
Он держал Сьюсан в объятиях, прижимая к груди, словно драгоценность. Словно она значила для него все самое дорогое на свете.
Словно она принадлежит ему.
— Сьюсан… — Голос у него дрогнул, потому что он увидел в ее глазах что-то еще помимо загоревшегося желания. Она сглотнула слюну, красиво очерченные губы приоткрылись. Что за чувства ее переполняют?
— Ты обещал, — прошептала она. — Ты обещал мне, что это временно.
— Сьюсан… — Он не узнал собственного голоса. — Ты должна знать…
— Это нужно прекратить, — оборвала его она.
Слова прозвучали как гром, как удар, хотя она сказала их очень тихо.
— Разумеется, — натянуто ответил он, мгновенно превратившись в камень. — Тебе достаточно лишь попросить.
— Леонидас… — В глазах у нее такое… отчаяние. Он почувствовал, как ее пальцы впились ему в плечо, а рука стиснула ему руку. — Леонидас, ты должен понять…
— Не должен, — ответил он с каменным лицом. Он заставлял себя быть недоступным для этой женщины, которая все еще излучает невинность и продолжает смотреть на него, словно он на самом деле бог. — Я не должен ничего понимать. У нас с тобой уговор. И я — самый ужасный из Бетанкуров — могу сдержать слово, уверяю тебя, Сьюсан.
Леонидас остановился, не отпуская ее и продолжая прижимать к груди. Они стояли под ярким светом люстр на глазах у всех, кто был в зале. Подол платья волнами обвился вокруг его ног, и у Леонидаса в голове пронеслось, что он тонет.
«Твердость», — приказал он себе.
— Я именно такой, каким ты меня представляешь, и даже хуже, малышка. Я съем тебя живьем и сделаю это с удовольствием. Беги от меня прочь. От меня и от этой помойки, которую я называю своим бизнесом. И моей семьей. Это самое правильное, что ты можешь сделать.
— Леонидас, пожалуйста…
— Ты была моей вдовой четыре года, — тихо, но жестко сказал он. Каждое слово оставляло отметину у нее в душе. — Все, что мне необходимо, — это еще несколько часов. Ты на это способна?
Она беспомощно смотрела на него.
— Конечно. И это не обязательно должно закончиться сегодня. Просто должно закончиться.
Леонидас не мог ничего с собой поделать. Кипящее внутри неистовое желание, жажда обладать ею соединились во всепоглощающей силе, которая не хотела отпускать ее.
Он точно знал, чего он хочет получить от нее сегодня ночью.
— Сегодня, — прохрипел он. — Сегодня или никогда. Выбор за тобой. Но когда ты сделаешь этот выбор, Сьюсан, пути назад не будет. Я не умею прощать, независимо от того, кто я: Бетанкур или Граф. Ты меня поняла?
У нее затрепетали ноздри и расширились зрачки, жилка на шее часто-часто забилась. Она слегка покраснела, и ей не удалось побороть дрожь.
Но она ничего не сказала, а просто кивнула. Взгляд был прикован к Леонидасу.
Ничего не говоря, он развернулся и увел ее с танцпола, не собираясь выглядеть джентльменом. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не перекинуть Сьюсан через плечо, как добычу, и, подобно зверю, не отнести в свое логово.
«Еще есть время это сделать», — мрачно сказал он себе.
Ночь не закончена.
Глава 8
Сьюсан совершенно забыла о своих родителях, как только Леонидас обнял ее. Она забыла обо всем. О благотворительном бале. О том, что они не одни.
Все исчезло. Ничего и никого нет, только Леонидас, звуки музыки, танец… И сладостное, пугающее ощущение, которое растет и мешает продохнуть. Жар охватил все тело. Она была уверена, что Леонидас догадывается о ее состоянии.
В день их свадьбы Сьюсан была полна ожиданий, смешных и глупых, независимо от множества наставлений, выслушанных от родителей. Она шла к алтарю с дрожью в ногах, предвкушая прекрасное. Но Леонидас, подняв ей вуаль, посмотрел на нее холодным, оценивающим взглядом. Потом он поцеловал ее в губы, словно скреплял печатью одно из своих очень значительных приобретений. А его полное равнодушие к ней во время свадебного приема — он разговаривал со своими компаньонами — потрясло и больно задело Сьюсан.
После всех этих явных указаний на то, что этому человеку она безразлична, разумная девушка поняла бы, что ей нечего рассчитывать на другое отношение. Но Сьюсан была совсем юной, неопытной.
А затем был танец. Единственный танец новобрачных. Когда она очутилась в объятиях Леонидаса, то ничего не замечала вокруг — только его сильные руки и уверенные движения, словно танцем он показывал ей, что в их жизни всем будет управлять он. И ею тоже. У нее кружилась голова, перехватывало дыхание.
Зачем она вспоминает эти терзающие душу детали? Проигрывает в голове снова и снова, как делала все годы? Тот танец заставил ее потом думать о нем, о мужчине, которого она так быстро потеряла. Как все происходило бы, будь у них настоящая брачная ночь? Если бы он не полетел на том самолете, а пришел к ней в спальню?
Теперь она знала.
От сегодняшнего танца сердце снова заболело и заныло, правда, по другим причинам. Потому что теперь она знала слишком много. Она знала его и знала себя. Знала, что, как бы сильно она ни хотела остаться, она должна уйти.
Или… не уйти.
Душа у нее разрывалась от сомнений, когда Леонидас вел ее из зала. Его горячая рука по-прежнему лежала на ее руке и обжигала. Надо выдернуть руку и отодвинуться от него. Сейчас же! Пока не поздно.
Но прежде чем она успела поступить правильно, они оказались лицом к лицу с ее родителями.
Родители не поддержали превращения Сьюсан из послушной пешки в их игре во влиятельную вдову, потому что уже не могли контролировать каждый ее шаг. Они подталкивали ее снова выйти замуж, и как можно скорее, желательно за человека по их выбору. И были крайне недовольны, когда она им сказала, что одного брака по расчету ей вполне достаточно. Больше всего родителей злило, что она прекратила отвечать на их звонки.
— Ты — неблагодарная дочь! — гремел отец. — Если бы не я, то ты не была бы там, где ты сейчас!
— Если бы я слушала тебя, то вышла бы за старого маразматика, дядю Леонидаса, когда он сделал мне предложение три года назад, — ответила она, радуясь тому, что целая Европа отделяет ее от дома родителей в пригороде Лондона. — Я смогу прожить одна и справиться с последствиями того выбора, который сделала, став вдовой Бетанкур.
Разговор на этом закончился.
Но бал Бетанкуров очень престижный, и нельзя было не включить в список приглашенных собственных родителей.
А вот как она умудрилась забыть о том, что они сегодня появятся?
«У тебя в голове исключительно Леонидас, ты и свое имя едва помнишь», — попеняла себе Сьюсан.
Это еще одна из причин, почему ей следует держаться от него подальше. А иначе недалек тот день, когда она не захочет уйти, а он успеет устать от нее и отдалится сам.