Не надо думать о риске! Все, чего она хочет, — это узнать, что случилось с Леонидасом.
Как ни печально признать, но она, скорее всего, единственный человек, кому это небезразлично.
Она твердила, что ей небезразлично лишь потому, что, отыскав его, она освободит себя.
Сьюсан решительно пошла к воротам, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Она знала, что видеокамеры направлены на нее, но боялась кое-чего похуже слежки — снайперов. Сомнительно, чтобы люди в лесах построили укрепление без намерения защититься.
— Стойте там!
Сьюсан не могла понять, откуда раздался голос, но остановилась и подняла руки, хотя и не над головой.
— Я здесь, чтобы увидеть Графа! — крикнула она.
Ничего не произошло. Неужели ничего и не произойдет? Но тут медленно распахнулась дверь сбоку от ворот.
Она затаила дыхание. Это все-таки Леонидас?
Из двери вышел мужчина, но это не Леонидас. Невысокого роста, через плечо висело полуавтоматическое ружье, выражение круглого лица далеко от приветливого.
— Вам следует уйти с нашей горы, — заявил он, махнув ружьем.
Но он недоуменно сдвинул брови, и Сьюсан поняла: его озадачила ее одежда. Потому что она не была одета так, как мог бы одет тот, кто собрался напасть на поселение. Да и для ходьбы по лесу тоже.
— У меня нет особенного желания здесь находиться, — твердо произнесла она. — Я хочу лишь увидеть Графа.
— Граф встречается с теми, кого хочет видеть, — злобным голосом объявил мужчина, будто не мог поверить, что у нее хватило смелости предположить, что она может предстать перед таким великим человеком.
Но ей это могло и показаться. Что она знает о членах общины?
Она склонила голову и сказала:
— Он захочет увидеть меня.
— Граф занятой человек. У него нет времени для странных женщин, которые появляются из ниоткуда, рискуя быть подстреленной.
А это уже можно расценить прямой угрозой. Сердце у Сьюсан выбивало в груди дробь. У людей, обитающих среди бескрайней дикой природы, другие представления об оружии. И об угрозах.
— Я не жажду быть застреленной, — насколько могла спокойно ответила она. — Но Граф захочет меня увидеть — я уверена. — Ни в чем она не уверена. То, что Леонидас запер себя в таком месте, назвался дурацким именем, говорило о том, что он не желает быть обнаруженным. Никогда. — Почему бы вам не отвести меня к нему? Он сам вам это скажет.
— Леди, я не буду вам повторять. Уходите. Уходите отсюда и больше сюда не возвращайтесь.
— Я не собираюсь уходить, — отрезала Сьюсан стальным тоном, который освоила за четыре прошедших года. Словно ожидая, что ее приказы просто выполнят лишь потому, что она их отдает. Словно она — Леонидас, а не его молодая вдова, которую он и не помышлял оставить ответственной за что-либо, и уж точно не за его состояние. Но Сьюсан сделала как раз то, что велела ей мать. Она взяла фамилию Леонидаса и одновременно его авторитет. Она ставила в тупик людей в мире концернов и корпораций точно так же, как это делал он. И это продолжалось не один год. — Я должна увидеть Графа.
— Послушайте, леди…
— Есть только два варианта: впустить или застрелить, — равнодушно произнесла она.
Мужчина растерянно заморгал. Сьюсан не винила его. Она не съежилась, не переминалась с ноги на ногу, не показывала, что дрожит от страха. Она просто стояла, словно совершенно естественно находиться на горе, на высоте тысячи метров в дикой глуши Айдахо. Она не отводила глаз и ждала с невозмутимым видом, будто каждый день совершает переход к дверям культовой общины и требует впустить ее.
Сьюсан сверлила его взглядом, пока ему не стало неловко. Ему, а не ей.
— Кто вы, черт возьми?! — наконец спросил он.
— Рада, что вы поинтересовались. — Сьюсан даже улыбнулась, слегка и уже не так холодно. И пустила в ход свое оружие: — Я жена Графа.
Глава 2
Жена? У него нет жены.
Или ее не было, насколько он мог помнить… но беда в том, что он не мог ничего вспомнить. Последние дни это все больше его мучило. Он не мог вспомнить очень многое.
Он мало что помнил, гораздо больше вещей он не мог вспомнить. Того, что произошло за прошедшие четыре года.
Люди в селении рассказывали истории о том, как они нашли это место. Как они пришли сюда, каждый своей собственной дорогой в горах. Они говорили о том, что оставили позади: о людях, о местах, где жили раньше, о вещах, о мечтах и ожиданиях.
Но Граф знал только этот лагерь-поселение.
Его первое воспоминание: он просыпается в просторных комнатах — эти комнаты он до сих пор занимает. Он очень долго лечился. Потом учился сидеть, потом стоять, потом ходить. И даже когда, наконец, стал ходить самостоятельно, он не чувствовал, что это его тело. А каким оно было? Он не мог сказать.
Ушло полтора года, прежде чем его здоровье более или менее восстановилось.
И еще полтора года ушло, чтобы понять: не важно, кто он, потому что окружавшие его люди очень волновались, когда он не изображал культового божества.
Он уже не знал, что такое быть нормальным. Потому что так и не вспомнил ничего, кроме того, что есть здесь и сейчас.
Люди убедили, что его появление было предопределено. Они сказали ему, что это — часть великого плана: они собрались вместе, молились, и у них появился правитель в том лесу, где они жили. Вот и вся история.
Граф согласился с ними, потому что не было причин не согласиться.
Он чувствовал себя лидером. Чувствовал с первого момента, как только открывал глаза. Когда он отдавал приказ, то люди кидались исполнять его. И это не казалось ему чем-то новым. Это было ему знакомо. Ему это нравилось. Это правильно и хорошо.
Любое его желание исполнялось. Люди собирались, чтобы послушать, что он скажет. Они беспокоились о его здоровье. Они кормили его, одевали его и слушались его. Чего больше мог желать человек?
И вот появляется женщина, заявляющая, что она его жена. Граф почувствовал, что в нем что-то треснуло и раскрылось.
— Она настырная, — неохотно сказал Роберт, его ближайший помощник. И уж совсем неодобрительно добавил: — Она говорит, что давно искала вас.
— И все-таки у меня нет жены, — ответил Граф. — Разве ты мне это не говорил с самого начала?
Роберт был единственный, кто подошел вместе с ним к мониторам, чтобы взглянуть на женщину. Граф ждал, когда ощутит что-то похожее на узнавание, но, как и все в его жизни, воспоминаний не было. Памяти нет.
Иногда он говорил своим людям, что благодарен за то, что его ум — чистый холст. Но бывало и такое, когда вещи, которых он не знал, атаковали его подобно зимней буре.
— Конечно, у вас нет жены! — Голос Роберта звучал возмущенно. — Это не ваш путь. Это путь не таких великих мужчин.
Это место — место чистоты и непорочности. Графа никогда не посещало искушение сойти с этого пути. Мужчины и женщины или следовали правилам непорочности, или уходили прочь. Те, кто были женаты, освобождались от этого обета.
За все время Граф ни разу не взглянул на женщину с вожделением, не почувствовал ничего, кроме чистых помыслов.
До сего момента.
За минуту он понял, что же с ним происходит. Ему следует ужаснуться, но он не ужаснулся. Похоть, оказывается, ему знакома, но почему-то его это не испугало. Он сказал себе, что искушение — это хорошо, поскольку делает его сильнее, чтобы справиться со страшным наваждением. Он убеждал себя, что это не больше чем проверка.
Женщина на экранах монитора выглядела нетерпеливой. Это первое, что отличало ее от женщин, живущих здесь. И еще она выглядела… хрупкой. Не загорелой и крепкой, как все его люди. Она выглядит нежной.
Граф сам не знал, почему он хочет коснуться ее и понять, такая же она нежная, как выглядит.
На ней была одежда, которую бессмысленно носить здесь, в горах. Граф, конечно, не помнил, чтобы когда-нибудь спускался вниз с горы, но он знал, что за пределами поселения находится другой мир. Ему об этом говорили. Черная одежда явно из дорогой материи, красиво облегающая стройную маленькую фигуру, заставила его подумать о городах.
Он никогда не думал о городах. А сейчас, когда подумал, то все они пронеслись в голове подобно кинокадрам.
«Нью-Йорк. Лондон. Шанхай. Нью-Дели. Берлин. Каир. Окленд».
Словно он бывал в каждом из них.
Он отбросил эту странную мысль и переключился на женщину. Ее привели вглубь поселения и поместили в изолированную комнату. Кельей эту комнату не называли, но, по сути, это была келья. Там стоял старый диван, туалет за ширмой в углу и камеры на стенах.
Если женщина и чувствовала себя неуютно, то ничем это не выдала. Она сидела с таким видом, будто готова сидеть вечно на этом диване. Лицо совершенно невозмутимое, голубые ясные глаза смотрят спокойно. И она… непостижимо прекрасна.
Правда, у него нет опыта сравнивать ее с кем-то. Но почему-то Граф знал, что, если поставить в ряд всех женщин на свете, он все равно не нашел бы такую же потрясающую.
Ноги у нее были длинные и красивой формы, что видно даже под сапогами. Она аккуратно скрестила ноги, не обращая внимания на то, что сапоги измазаны грязью. На ее левой руке только одно довольно большое кольцо, в котором отражался свет. Ее рот… он породил в Графе желание, внутри перекатывался ком. Он стал смотреть на ее блестящие светлые волосы, зачесанные назад и уложенные в замысловатую прическу на затылке.
«Шиньон», — вдруг пришло на ум.
Он же не знает такого слова. Но это подходящее определение ее прически. Необъяснимым образом ему известны те вещи, о которых не нужно знать.
— Приведи ее ко мне, — внезапно распорядился он.
— Она не ваша жена, — сердито произнес Роберт. — У вас нет жены. Вы Граф, правитель, ведущий по великой тропе верных вам последователей!
— Да, да, — отмахнулся Граф. Роберт ведь не знает, жена ли она ему. И он тоже не знает. Что он знает про себя? Не мог же он просто появиться из ниоткуда в огненном дожде, как заявляли все. Это ему разъяснили с самого начала. Но если он просто появился в ореоле огня, то ему не понадобилось бы столько времени, чтобы поправиться.