Леонидас Бетанкур не страдал сентиментальностью. Она это знала. Пройдя страшную проверку на выживание, он превратился в еще более жесткого человека. Но… со шрамами на теле он стал… еще красивее. Он похож на холодную мраморную статую.
Сьюсан чувствовала, как он буквально поглощает ее.
А она больше не девочка-подросток. Она переросла волшебные сказки, которые скрашивали ей жизнь в школе, потому что ничего другого она не знала.
Но сейчас знает. Все, чего она хочет, — это быть свободной.
— Ты должна понимать, что развода быть не может, — сказал Леонидас. — Не так скоро после моего возвращения. — Он усмехнулся. — Подумай о последствиях.
— Разумеется, я представляю последствия. — Сьюсан похвалила себя за ровный голос. — Но я тоже хочу жить своей жизнью.
— Какой именно? Если мне память не изменяет — а скорее всего, изменяет, — то жизнь, которую ты вела до того, как вышла за меня, была не намного лучше тюремного заключения, правда, в красивой обертке. Тебя содержали строже, чем монахиню, охраняя твою невинность.
Сьюсан замерла.
— О чем ты говоришь?
— Удивительно, какие вещи остаются в памяти. И это притом, что имя главного финансиста улетучилось подобно дыму. — Леонидас прошелся по кабинету, даже не глядя на нее, но Сьюсан все равно чувствовала себя напряженно. — Твой отец пообещал выдать тебя за меня, когда ты была совсем юной. Ты должна это знать.
— Конечно, я знаю. Я никогда этого не забуду.
— Твой отец не отличался добротой, как я уверен, ты знаешь. — Леонидас налил себе выпить из бара — что-то темно-янтарное, — но пить не стал, лишь покрутил бокал в руке и уставился на содержимое. — И хорошим человеком тоже не был. Видишь ли, он подсластил мне пилюлю, когда я не выказал интереса к браку с тобой. — Леонидас поднял голову и посмотрел Сьюсан прямо в глаза тяжелым взглядом. Она поежилась. — Он просто продавал свою дочь. Он обещал мне, что ты будешь невинной девушкой. Так сказать, девственница, принесенная в жертву.
У Сьюсан не было причин для потрясения. Все сказанное Леонидасом ее не удивило. Но тогда почему у нее пересохло во рту, а сердце бешено заколотилось?
Да потому, что он говорил о ее жизни, о тех годах, которые она провела в закрытом пансионе, где царила строжайшая дисциплина, так что вопросов о ее целомудрии возникнуть не могло, и это можно было использовать для торга. Что и сделали ее родители.
— Каков мой отец — не имеет значения. — Сьюсан пожала плечами, надеясь, что ей удается выглядеть равнодушной. Какой смысл переживать из-за родителей? — Разговор обо мне. О том, чего хочу я.
Он продолжал неподвижно стоять, а Сьюсан стало трудно дышать.
— И чего же ты хочешь?
— Свободы, — мгновенно ответила она. Возможно, чересчур импульсивно. — Я хочу быть свободной.
— Как ты представляешь свободу для женщины, которая была вдовой Бетанкур? — спросил он. — Куда ты спрячешься от моей фамилии?
Сьюсан чувствовала, что попадает в ловушку, что слышит, как смыкается вокруг железная решетка. И… странное ощущение: она знает, что следует бежать, но сдвинуться с места не в состоянии. Что-то в насмешливом тоне его голоса и тяжелом взгляде лишало ее сил.
— Я больше не вдова, — напомнила ему она. — Ты стоишь прямо передо мной.
— Тем не менее ты по-прежнему в темной одежде, почти черной. Ты будто ждешь вторых похорон в любой момент.
— Темный цвет стройнит.
— Сьюсан, окружающие не готовы расстаться с таким излюбленным образом, как вдова Бетанкур. Тебе это, конечно, известно. Куда ты пойдешь? Прошлое тебя не оставит, будет идти следом, словно тень. Так бывает всегда.
— И это говорит человек, который четыре года жил без прошлого.
— Я не собираюсь с тобой спорить, — сурово произнес Леонидас.
Сьюсан были знакомы эти интонации. В мозгу всплыл разговор, когда они ехали из церкви на свадебный прием. Она вспомнила жесткий взгляд мужчины, только что ставшего ее мужем, резкие изгибы рта, вспомнила, что этот рот помимо воли притягивал ее.
Очень похоже на то, как смотрел на нее Граф со своего белого трона.
— Медового месяца не будет, — заявил ей Леонидас четыре года назад. — Я не могу потратить столько времени в ущерб бизнесу. — Когда она удивилась и покраснела, он лишь обдал ее холодом. — Я понимаю: ты юна, но вскоре ты поблагодаришь меня за то, что я не уступил твоим детским желаниям. Мы все должны взрослеть, Сьюсан. Даже избалованные маленькие девочки становятся женщинами.
Этот разговор с годами забылся.
А сейчас он как бы продолжил безжалостный разговор. И говорил таким тоном, словно все в его власти.
— Преимущество на твоей стороне. Но прежде всего, я не желаю, чтобы кто-либо узнал, что я потерял память. И еще меньше хочу, чтобы узнали, что память еще не до конца ко мне вернулась. Мы обсудили с тобой во время перелета из Айдахо все обстоятельства, все риски. Я имею в виду перспективы компании, моих родственников. Все.
— Я сочувствую тебе, но это ничего не меняет…
— Я не закончил.
Да он ее отчитал! С какой стати она это терпит? Тем не менее она замолкла.
Словно по команде… как собака.
— Если ты хочешь развестись со мной, Сьюсан, у меня нет возражений. — Слова прозвучали холодно, ровно и… бесчувственно.
Правильно ли она его расслышала? Сердце стучало так гулко, что заглушало его голос. Наконец до нее дошло.
Надо с ним поспорить, сказать что-то такое, чтобы он взял свои слова обратно. Или дотронуться до него…
Нет-нет. Вот этого она себе не позволит. Это — главное, а мысли как раз крутились вокруг этого, пока она сидела, сцепив пальцы, потому что боялась, как бы не коснуться его.
— О… я хочу сказать — хорошо. Значит, мы договорились.
— Я дам тебе развод, — повторил Леонидас. — Но не сейчас.
Он сказал это так, словно все зависело исключительно от него. Словно он бог и управляет всем и всеми.
— Тебе не удастся заставить меня остаться, — ответила она с излишней горячностью.
И совершила ошибку, потому что его глаза вспыхнули, весь он — разящее оружие.
Неожиданно он пожал плечами и равнодушно произнес:
— Ты хочешь быть свободной. А мне необходима твоя помощь, и я готов отпустить тебя после того, когда в твоей помощи не будет нужды.
— Почему на моей свободе проставлен ценник?
— Потому что таков мир, в котором мы живем, малышка. — Глаза у него потемнели. — Не понимаю, почему мы не можем помочь друг другу. Если для тебя это невозможно, то у меня не останется другого выбора, как использовать иные средства.
Она не спросила, что это за средства, потому что знала: он найдет способ ее задержать. За четыре года она изучила эту породу людей. Умение добиваться своего у них в крови.
— Замечательно, — помолчав, сказала она, полностью овладев собой. Сьюсан была уверена, что выглядит такой же хладнокровной, как и он. — Я старалась забыть, какой ты на самом деле. Мне хотелось думать, что ты жертва. Я почти что начала тебя жалеть, но, слава богу, все прояснилось — ты напомнил мне, кто же ты.
— Твой любимый муж? — усмехнулся он. — Тот, кого ты горько оплакивала столько лет?
— Ты не просто Бетанкур. Ты — самый худший из них.
На красивом лице Леонидаса появилось хищное выражение. Сьюсан это почему-то не испугало, поскольку для него вызывать страх так же естественно, как дышать. Ее скорее волновало другое: пробежавшее по телу и угнездившееся в животе томление. И еще то, что он наверняка знает это.
— Похоже, что мы договорились, — заявил он.
И улыбнулся.
Глава 6
Прошел долгий и утомительный месяц. Сьюсан сидела на заднем сиденье автомобиля, несущегося по мокрым от дождя улицам Парижа.
«Хоть бы голова не раскалывалась от боли!»
Она не ждала ничего хорошего от предстоящего вечера, и единственное, чего ей хотелось, — так это выскочить из машины, пробежать под дождем сквозь толпы модно одетых парижан и найти покой в собственной постели под одеялом. Но сегодня — ежегодный благотворительный бал, который «Фонд Бетанкуров» дает в честь официального появления в свете Леонидаса после его столь долгого отсутствия.
Прессе сказали следующее: то, что Леонидас не погиб в крушении самолета, сначала не было никому известно; его похороны были искренним выражением горя и траура, а не циничным спектаклем, в то время как семья выясняла, жив ли он; когда семья узнала, что он выжил, то его состояние внушало серьезные опасения, поэтому о том, что он жив, не говорилось, чтобы не создавать паники в корпорации.
— Разумеется, я ничего так не хотела, как ринуться к нему, — заявила Сьюсан въедливому американскому репортеру. — Но мой муж — Бетанкур. Я знала, что он захотел бы, чтобы я занималась делами его компании, пока он лечится.
Такое заявление Сьюсан представило в ином свете ее упрямое нежелание передать кому-то другому бразды правления. И теперь уже газеты восхваляли «железную волю» и «деловую хватку» Сьюсан, в отличие от менее комплиментарных слов в ее адрес еще несколько месяцев назад.
Но бал — это совсем другое. Обычно бал являл собой ошеломляющее зрелище, где царила семья Бетанкур. Сьюсан ожидала, что возвращение из мертвых наследника Бетанкуров превратит бал в безумный спектакль.
Одна лишь мысль об этом угнетала, но, по крайней мере, в этом году ей не придется выслушивать предложения о браке.
Леонидас откинулся на мягких сиденьях рядом с Сьюсан и разговаривал по мобильнику. Сьюсан достаточно хорошо знала немецкий, чтобы понять: разговор шел об одном из курортов, принадлежавших корпорации в южной части Тихого океана. А по тону Леонидаса было ясно, что разговор принимает угрожающий оборот. Это ее не занимало, и она смотрела в окна на блестевшие под дождем улицы Парижа и нервно поправляла и теребила платье. Платье глубокого зеленого цвета было прислано ей миланским кутюрье Леонидаса как подарок. Сьюсан прекрасно сознавала, что это вовсе не подарок — это требование. Леонидас не хочет, чтобы она впредь носила черное, потому что она больше не вдова Бетанкур, а его жена, и ее гардероб должен это продемонстрировать. Она впервые после свадьбы оделась во что-то яркое, а не темно-синее или темно-серое.