– Возможно. Но дарю ему взамен десять новых. – Маша посмотрела на часы. – Пап, мне пора на работу.
Любимов вздохнул:
– Как всегда. Все бегаешь, бегаешь… Черт меня дернул посоветовать тебе поступать на юридический. Пошла бы лучше в балерины.
Маша улыбнулась и поцеловала отца в щеку.
– Пап, у меня самая лучшая работа в мире. Честное слово!
– Да-да, знаю, – усмехнулся он. – Работа с людьми и на свежем воздухе. Что может быть приятнее? А то, что пули летают и мертвецы всплывают – это издержки. Главное, конечно, свежий воздух.
– Что-то ты сегодня особенно ворчлив, – заметила Маша.
– Наоборот, – сказал Любимов. – Сегодня я просто ангел. Кстати, насчет твоего таинственного грабителя. Ты знаешь, кто мой сосед?
– Сосед? Ты говоришь про дядю Гришу?
Любимов кивнул:
– Да.
– Ну… он военный в отставке. Так, по крайней мере, я слышала.
– Военный. – Любимов усмехнулся. – Да он отродясь в руках пистолета и автомата не держал. Он работал в КГБ.
– Да ладно, – недоверчиво сказала Маша. – Он не похож на кагэбэшника.
– Он и не был им – в полном смысле слова. Резидентов не засылал, шпионов не отлавливал… Так, занимался всякой мелочью вроде установления прослушки или доставки документов. Мне кажется, тебе было бы полезно с ним поговорить. Сейчас я ему звякну, чтобы пришел.
Любимов потянулся за телефоном. Маша посмотрела на часы.
– Пап, не думаю, что у меня есть время…
– У тебя никогда нет времени, – отрезал Любимов, набирая номер. – Вечно пытаешься бежать впереди паровоза.
– Но я…
– Сойди с колеи и отдохни. Авось что-нибудь полезное узнаешь. Алло, Григорий Иваныч?.. Любимов беспокоит. Как здоровье, еще скрипишь?.. Ну, молодец, молодец! Слушай, у меня тут дочка сидит… Да, Маруся. Так вот, она хочет с тобой поговорить… Что? Нет, это не займет много времени, она и сама торопится. Да. Хорошо, жду!
Отец положил трубку на рычаг и торжествующе посмотрел на Машу.
– Ну, вот. Сейчас он придет и все тебе объяснит. А ты пока приготовь нам кофе.
– Никакого кофе! – отрезала Маша.
– Тогда чай, – смиренно произнес Любимов.
3
Григорий Иванович Федосов, низкорослый, седовласый, едва скинув дубленку, распростер руки и воскликнул:
– Марусенька! Боже, как ты выросла! Настоящая красавица!
Маша улыбнулась:
– Дядя Гриша, мне давно за тридцать.
Федосов обнял Машу и прижал ее к груди. Затем отстранил от себя, взглянул на ее тонкое, бледное лицо и сказал с улыбкой:
– Что такое тридцать лет? Да мне бы сейчас мои тридцать – я бы мир перевернул!
– Садитесь за стол, дядя Гриша, а я принесу чай и сладости.
Вскоре все трое сидели за стареньким круглым столом и пили чай с печеньем и конфетами.
– Так что конкретно тебя интересует, Маруся? – спросил Федосов после того, как Любимов вкратце обрисовал ему ситуацию.
– Стратегические научные исследования, которые курировал Комитет госбезопасности, – ответила Маша.
– А ты уверена, что в этом деле замешаны органы?
Маша качнула головой:
– Совсем нет. У меня этого и в мыслях не было. Эта версия принадлежит моему отцу, и он на ней настаивает.
Григорий Иванович покосился на Любимова, вздохнул и снова посмотрел на Машу.
– Марусь, не знаю, что тебе наговорил этот рыболов-любитель, но я не владею никакими государственными тайнами.
На этот раз на Любимова покосилась уже Маша. Он лишь пожал плечами и взял из вазочки шоколадную конфету.
– Ладно, – снова заговорил Федосов. – Я расскажу, что знаю. На исходе восьмидесятых КГБ курировал множество исследовательских программ. Помнится, мы тогда собирались лететь на Марс. И дальше – к звездам! Так что вполне можно сказать, что научные исследования носили стратегический характер. Никто ведь не знал, что через пару лет Советский Союз развалится.
Федосов отхлебнул чая, почмокал по-стариковски губами и продолжил:
– В КГБ был особый подотдел, который этим занимался. Кажется, им руководил полковник Родионов.
– Родионов?
– Да. После развала Союза он где-то мелькал… Бизнес-шмизнес, туда-сюда… Тогда все бегали по «пепелищу», подбирая то, что еще не собрали до них. Родионов тоже чем-то таким занимался. Но, кажется, не совсем удачно. Впрочем, я точно не знаю.
– Вы сказали, что подотдел Родионова курировал научно-исследовательские программы. Какие, например?
– Я же сказал – что-то, связанное с покорением космоса. И с выявлением пределов человеческих возможностей. Точнее я сказать не могу, поскольку сам не в курсе. В Комитете я был чем-то вроде обслуживающего персонала… Хотя носил офицерские погоны. – Старик усмехнулся. – Мы там все носили погоны. Даже чистильщицы сортиров.
Старик снова отхлебнул чая. Маша обдумала его слова и сказала:
– Давайте сузим тему. Меня интересуют разработки, связанные с ментальным воздействием на людей. С чем-то вроде нынешнего нейролингвистического программирования.
– Гм… – Старик Федосов поскреб ногтями дряблую морщинистую щеку. – Было и такое направление. Насколько я помню, в формулярах это так и называлось – воздействие. Но об этом я совсем ничего не знаю. Но… – Федосов прищурился. – Я много раз видел полковника Родионова с одним типом. Кажется, его фамилия была Лайков. Точно! Доктор Лайков. Редкий был подонок.
Маша усмехнулась:
– Дядь Гриш, вижу, ваша привычка называть вещи своими именами никуда не делась.
– Но это правда, – пожал плечами старик. – Лайков был настоящим подонком. Злобным. Мстительным. Он работал в какой-то научной лаборатории и был довольно важной персоной. Только не спрашивай меня, чем конкретно он занимался под крылом Родионова. Этого я тебе сказать не могу. Но могу сказать, чем он занимался в девяностых, после развала Союза. Если, конечно, тебе нужна эта информация.
– И чем он занимался? – спросила Маша, отпив чая.
Старик Федосов усмехнулся:
– Пытался обессмертить толстосумов, чтобы разбогатеть за их счет.
– То есть?
– Крионика!
– Крионика?
– Да. В девяностых годах это была довольно модная тема. Тогда еще ученые не осознавали всю неразрешимость проблемы разморозки биологического тела. Заморозить человеческое тело просто, но в процессе этого клеточная цитоплазма обращается в лед, а при разморозке, когда цитоплазма тает, она разрушает межклеточные мембраны, и поделать с этим ничего нельзя.
– А кто финансировал его исследования по крионике?
– Насколько я помню, он получал деньги от разных фондов. Ну и, конечно, были частные инвестиции от очень состоятельных людей.
– Ясно.
Маша хотела задать следующий вопрос, но в сумочке у нее зазвонил мобильный телефон. Прежде чем ответить, Маша взглянула на циферблат наручных часов и нахмурилась.
– С работы? – осведомился отец.
Она кивнула:
– Да.
Затем включила связь и поднесла трубку к уху.
– Марусь, ты сейчас где? – услышала она басок Толи Волохова.
– У отца. А что?
– Старик вызывает всех на оперативное совещание. Через час… нет, уже через пятьдесят пять минут нужно быть у него.
– Я не уверена, что успею.
– Если будешь опаздывать, позвони ему и предупреди.
– Ладно.
Маша убрала телефон в сумку, виновато взглянула на Федосова и сказала:
– Дядя Гриша, я была рада с вами встретиться, но сейчас мне нужно бежать.
– Мне тоже пора, – сказал старик Федосов. – Моя жена больна, и я стараюсь не оставлять ее без присмотра.
– Ты всегда был подкаблучником, – проворчал Любимов.
Федосов улыбнулся:
– Что делать! Не всем же быть такими крутыми стариканами, как ты. Рад был увидеться, Марусенька. И спасибо, что вытянула меня сюда. Мы с этим старым хрычом живем в двух шагах друг от друга, а видимся раз в неделю.
– И даже так успеваем друг другу надоесть, – проворчал Любимов.
…В прихожей, провожая Машу, отец негромко сказал:
– Пообещай мне, что дашь Глебу еще один шанс. Он хороший парень.
– Я знаю, пап. Но не хочу больше рисковать. На моей памяти его несколько раз пытались убить, и происходило это из-за карт.
– Значит, не дашь?
– Чего?
– Шанса.
Маша покачала головой:
– Нет, папа. И чем реже ты будешь говорить о Глебе, тем быстрее я его забуду.
Любимов вздохнул:
– Какая ты у меня еще глупая! Ладно. Беги к своим уголовникам. А насчет Митьки подумай: я ему и в Москве оленью упряжку найду, и ледяной скульптурой сам прикинусь.
– Хорошо, пап, я подумаю. Ну все, пока! Не болей!
Она еще чмокнула отца в щеку и вышла из дома на мороз.
4
– Зря ты это делаешь, – сказал Толя, глядя на то, как Стас счищает ножом кожуру с яблока.
Стас посмотрел на яблоко, которое держал в руке, снова на Толю и уточнил:
– Почему?
– В кожуре много железа, – со знанием дела ответил Волохов. – А это очень полезно.
Стас усмехнулся:
– Если я захочу железа, я пососу гвоздь. Твое здоровье!
Он отложил нож и со смачным хрустом откусил кусок яблока.
– Ты, Анатоль, слишком подвержен влиянию средств массовой информации, – сказал Стас с набитым ртом. – Бери пример с меня – я полагаюсь только на собственные инстинкты. И они меня никогда не подводят.
– Знаю я твои инстинкты, – проворчал Волохов. – Они у тебя срабатывают, только когда ты бегаешь за женщинами.
Стас откусил еще кусок.
– Вот тут ты ошибаешься, дружок, – прошамкал он. – Я не бегаю за женщинами. Это они за мной бегают. Запиши это у себя на низком неандертальском лбу, йети.
– За йети ответишь!
– Отвечу, отвечу. И за эти, и за те.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошла запыхавшаяся Маша.
– Наконец-то! – воскликнул Толя, шагнув ей навстречу и помогая снять пальто. – Через пять минут к Старику – он собирается что-то нам сообщить.
– О чем?
– Не знаю. Он не сказал.
– Опять сюрпризы. – Маша поморщилась. – Не люблю я сюрпризы.
– Да уж, – иронично проговорил Стас, – на приятный сюрприз от Старика рассчитывать не приходится. Кстати, привет, Марусь!