– Просто помни – страх порождает гнев. А когда мы впускаем его в свою душу, то меняемся. И тогда справиться с трудностями становится намного сложнее.
– Да-да, ты когда-то что-то подобное говорила. Кажется, высказывание Фредерика Стока?
– Моё собственное, – и я, подарив озадаченной подружке довольную улыбку, развернула голову к цели нашего воскресного путешествия.
Художественная галерея имени Рика Уорена по-прежнему притягивала к себе моё внимание. Уже одним своим видом! Высокие белые колонны, расписные мозаики, переливающиеся витражи на некоторых окнах. Никогда не удивлялась, что, посетив её в первый раз, многие дети изо всех сил стремились записаться хоть в какую-нибудь художественную школу. Я и сама не стала исключением.
Но с этим местом у нас с Шейной было связано не только далёкое детство. Нет, гораздо более близкое время – буквально четыре с половиной месяца назад. Наш выпускной вечер.
– Там всё ещё идёт выставка Бейкера? – подруга вошла в главный коридор, отделявший первый зал от входа, и принялась доставать свой кошелёк.
– Да, до конца года точно будет, – услышав имя любимого художника, я вновь вспомнила тот день, когда мы с ней сюда пришли. Интересно, каково сейчас Шейне? Если даже у меня такие сильные эмоции, то что сейчас происходит с ней?..
– Вот, два билета. Как и обещала, – и, протянув мне один из них, она первой вошла в просторное помещение, стены которого давным-давно стали пристанищем для многочисленных произведений искусства.
Картины! Мало кто представляет, какого это – быть художником. Насколько сложно работать с образами, рождая их в сознании и достраивая, порой даже перекраивая до основания! А затем создавать вновь, уже в нашем родном мире, штрих за штрихом. Уставая, тратя все свои силы, энергию. Вкладывая в них частицу себя. Своей собственной жизни, тем самым вдыхая в них эту жизнь. Ведь только живые картины могут пробудить в нас яркие эмоции. Именно они, а не рисунки на тех же рекламных стендах и плакатах, способны коснуться нашей души. Творчество – вот то, что, на мой взгляд, и делает нас людьми.
– Ты рада, что мы сюда пришли? – отвлёкшись от своих раздумий, я вернулась к подруге.
Та, всё ещё не решаясь подойти к первой картине, осматривала коридоры и потолок галереи. Да, Шейна всегда любила архитектуру. Рассказывала о ней, читала книги. Уж я-то как никто лучше знала этот интересный факт.
– Да, очень, – и она, продолжая рассматривать расписные потолки, направилась к первой стене. – Рик Уорен, Герой Полярной войны. Прошлый раз его здесь не было…
– Картины унесли на реставрацию, а сейчас вернули, – добавила я то, что услышала не так давно по телеканалу «Новости-24».
Шейна остановилась у одной из его лучших работ. «Взятие Войсдвига». Будучи участником тех самых событий, за последние годы своей жизни Рик написал множество картин, посвящённых войне. Похоже, в этот раз их выставили почти все – проходя вдоль стены, я увидела и «Мёртвую тишину», и «Танки», и «В пекле». Даже «Конвой», который считался выкупленным богатым коллекционером, висел в самом конце новой выставки.
– Потрясающие картины, не правда ли? Я знаю, ты любишь эту тематику.
– Да, очень, – подруга всё ещё стояла у первого пейзажа и не могла отвести от него глаз. – Я ведь видела этот город во сне. До сих пор вижу. И всё так похоже… Только война там ещё не началась, и город стоит целый и невредимый. А тут – почти одни руины. Копоть, пекло. Но всё равно тянет. Будто я там и вправду была…
Шейна часто мне рассказывала о своих снах. И мне, бывало, что-то такое снилось, но крайне редко. И точно не каждый день, с такой исторической точностью и реалистичностью.
– Порой сны являются отражениями наших мыслей. Воспоминаний и прошлого. Иногда будущего, которое нам суждено пережить или предотвратить. Бывает – воплощениями нашего воображения. Однако чаще всего – смесью всего этого, в тех или иных пропорциях.
– Это тоже твоё высказывание? – посмеялась подруга, наконец оторвавшись от «Взятия Войсдвига».
– Нет, это уже Роберт Уильямс. Но смысл его слов понять не трудно. «Нет на свете большей загадки, чем наши сновидения».
– Да, кроме чёрных дыр и кругов на полях, – и, не переставая разглядывать картины, Шейна проследовала к следующей выставке. – Карл Лин… Странно, что южанина поставили рядом с нашим героем, их разбившим.
– Лин ведь какое-то время жил у нас. Да и вряд ли кто-то мог предположить, что через полвека между соседями начнётся такая война…
– Это точно, – сказала она, остановившись рядом с его лучшей картиной «Замок Мессии» (на мой взгляд, конечно). – Вот что значит реализм. Не то, что наши современные художники. Как там того типа зовут? Сумасшедший который.
– Энди Гросберг, – добавила я, к своему сожалению, частично разделяя точку зрения подруги. – Как говорится, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними…
Шейна быстро обошла стороной картину «Охота под Войсдвигом» и остановилась возле пейзажа «Пустынный камень». Жёлто-белые тона не могли не поражать качеством своей прорисовки, даже несмотря на то, что перед нами был один из видов пустыни Погибель.
– Подожди. Получается, Карл умер в тридцать пять лет? Почему?
Я сама была удивлена, когда впервые увидела годы жизни этого художника. 8010–8045…
– Говорят, его лишили жизни из-за серьёзных долгов. Бедность – тяжкое бремя. Правда, некоторые из биографов твердят, что он ввязался в какой-то таинственный орден. Но сейчас мало кто в такое верит.
– Хех, – и моя спутница перешла к следующей выставке. – Вот чёрт! Айна, нам сегодня не везёт… Энди Гросберг прямо по курсу.
Для популярного современного художника, которому только в прошлом месяце исполнилось 38 лет, в этот раз выделили целый зал. Нет, я не стала бы отзываться о нём так, как подруга. Но его картины, равно как и творчество в целом, никогда не понимала и не любила. Современная живопись не так плоха, как о ней говорят: порой среди сотен новомодных работ можно найти поистине потрясающие. Даже в таком «новорождённом» стиле, как рисование в компьютерных программах (если бы ещё накопить деньги на это чудо техники…). Но вот конкретно Гросберг вызывал у меня не самые приятные эмоции.
Шейна полностью разделяла мою позицию, порой даже придерживаясь весьма радикальной точки зрения. Вот так, пройдя мимо таких картин, как «Разрывая плоть», «Сжёгшие душу» и «Падение чёрного города», она не пренебрегла целым возом колких замечаний. Как в адрес самого художника, так и всех, кто его спонсирует.
– О, а это что за картина? А, «Муть». Ясненько.
– Там написано «Мыши».
– Ну, мой вариант лучше отражает суть того, что здесь нарисовано.
И правда – чёрные пятна на красном фоне даже издалека напоминали чёрные пятна на красном фоне. Но никак не мышей.
– Пойдём-ка мы отсюда от греха подальше. А то я вновь начинаю сомневаться в адекватности жителей нашего прекрасного города, – и подруга поспешила в следующий зал.
Как раз в тот момент, когда я остановилась у одной из последних работ – пёстрой картины с эксцентричным названием «Состояние совести». «Может, мы всё-таки зря его недооцениваем?» – прозвучало у меня в голове, когда я направилась за своей спутницей. Иначе бы отстала на целый коридор…
И вот тот самый зал. Вроде бы совсем неброский, да и не такой большой, по сравнению с другими. Но во многом именно из-за него мы сегодня сюда и отправились.
– Наш старый друг Джек Бейкер…
– О да, – Шейна осторожно прошла мимо лавочек, и мне на секунду показалось, будто этих осенних месяцев и не было.
Словно мы снова две молодые выпускницы, только-только получившие свои аттестаты и отправившиеся посмотреть на старинные картины ушедших эпох.
– Кажется, что мы отсюда и не уходили, – сказала я, сразу же получив в знак согласия кивок подруги.
Бейкер рисовал не в самом популярном жанре своего времени. Сюрреализм, пусть и такой реалистичный, в начале девятого тысячелетия был мало популярен среди деятелей искусства. Но вот что значит принадлежать не своей эпохе, а вечности! С тех пор, как он написал свою первую картину, его работы становились всё более известными и обожаемыми, а вскоре он и сам получил крайне почётный титул – заслуженный деятель искусств Рапании. Как бы я хотела, чтобы и мои труды когда-нибудь признали шедеврами! Но время вряд ли позволит этому сбыться…
Сколько здесь было великолепных картин! «Перо души» с ярко-белыми красками, наполненными лёгкостью и полётом, «Янтарное солнце», название которой говорило само за себя. «Небесное море», поражающая своей идеей и прорисовкой! Милый «Лисёнок», притаившийся в тени могучих кедров. Даже величавая и невообразимая «Птица Бездны», которую и я бы не сумела придумать со всей своей богатой фантазией! Но самое главное ждало нас впереди.
– Знаешь, – вдруг обратилась ко мне подруга, – я рада, что мы с тобой всегда были вместе. Только благодаря тебе мой выпускной вечер запомнился именно приятными воспоминаниями. Да что там, если бы не ты, у меня бы вообще никого не было.
Я подошла к Шейне и улыбнулась ей. Сегодня мне вообще хотелось улыбаться как никогда чаще. Ведь кто знает, что может случиться завтра…
– Это был потрясающий вечер. Мы просидели тут часа полтора – не помню, чтобы даже я тратила так много времени на это место. Тишина, покой и умиротворение.
– А потом мы до двух часов ночи гуляли по набережной, – вздохнула подруга. – Было же время!
Да… То был наш выпускной бал. Именно тогда её друг Брайн решил с ней расстаться. Не знаю, что именно заставило его так поступить в тот вечер, да и никогда не хотела узнать. Это совсем не главное. Важнее другое. Я не могла не поддержать Шейну и, решив отвлечь её от случившегося, повела в Художественную галерею. Даже в тот момент мне не могло прийти в голову, что всё так хорошо закончится. И во многом я благодарна Джеку Бейкеру и его шедеврам. Что нужно покинутому и одинокому человеку, готовому вот-вот разочароваться в людях и целом мире? Красота. Настоящая и неповторимая.