Стук в дверь прервал наши размышления. Громкие удары по деревянному каркасу раздались на весь дом, и героиня моих снов, бегло скрыв своё сокровище от посторонних глаз, убрала ключ и поспешила в коридор. Стук не прекращался: кому-то снаружи срочно требовалось попасть внутрь. Будто от этого зависела сама жизнь.
– Кайл? – Грейси Эванс удивилась визиту своего жениха не меньше моего.
А как же иначе! Ведь ещё утром они договорились встретиться лишь на церемонии, даже произнеся своеобразные клятвы. Дань традиции, но в их время это вдруг стало очень модным.
– У меня плохие новости, – Кайл не стал стоять в дверях и прошёл в гостиную, буквально на ходу скинув с себя сапоги и офицерскую шубу.
Он не был похож на себя. Да, порой с ним случались вспышки гнева, но на фоне всего остального это можно было списать на напряжённый график и многочисленные военные задания. И тайны, которые он не мог никому рассказать. А сейчас даже его взгляд говорил о том, что парень едва сдерживается, чтобы не начать кричать на всё вокруг себя.
– Что случилось? – испуг моей спутницы передался и мне. Не в силах ждать, я сама задала этот вопрос, но, конечно же, меня никто не услышал.
– Отец. Он умер. Только что.
Грейси дёрнуло от шока. Будто в этот момент тысячи хрустальных ангелов разом лопнули, распавшись на миллионы миллионов острых осколков стекла. Да, именно такая картина сейчас возникла в моей голове. И никакая другая.
– Как? – она встала напротив своего жениха, и, переждав тяжелейшую паузу, оба сели на диван у камина.
– Я не знаю… – губы Кайла дрожали, прерывистый голос не позволял произнести почти ни слова. – Сердце. Он всегда жаловался на него. Может, оно. Или ещё что-то. Я понятия не имею…
Грейси взяла его за руку и потянула к себе. Но и я, и она понимали, что сейчас ему не требовалась поддержка. Нет, именно в такие моменты людям необходимо хотя бы немного побыть наедине.
– Мы сумеем это преодолеть. Просто знай, что я всегда рядом, и…
– Это его всё равно не вернёт, Грейс, – жених убрал в сторону её руки и вздохнул, проглотив жёсткий комок внутри. Чтобы хоть как-то выговориться. – Ничто не вернёт. И это моя вина – я должен был всё время быть рядом. А я не смог ему помочь! И именно сейчас!..
Девушка молчала, сдерживая накатывающее напряжение. Она знала, чем закончится этот вечер, но всё ещё успокаивала себя призрачной надеждой на лучшее.
– Значит, завтра мы не?..
– Да, придётся всё отменить. Я… я не смогу стоять у алтаря после всего пережитого сегодня. Грейс, пойми, – Кайл взглянул в её глаза. Точно такие же, как у него. Наполненные отчаянием и болью. – Я сожалею, даже больше тебя, но так нужно. Мы поженимся позже, перенесём свадьбу. Сейчас – сейчас я должен побыть один.
– Я. Я понимаю, Кайл, – и она встала со своего места, мельком взглянув в сторону шкафа. – Пообещай, что это всё равно случится. Пожалуйста.
– Мы же давали клятвы, – почти шёпотом произнёс он и, встав вслед за невестой, потянулся к шубе, – мне надо идти. Я сам всех предупрежу и отменю мероприятия.
– Если что-то изменится, дай мне знать, хорошо? – стоя в стороне от него, сказала спутница.
– Конечно, – ответил Кайл, даже не посмотрев в её сторону. – Непременно…
Отчаяние вырвалось из плена, как только он переступил за порог дома. Тяжёлые слёзы потеки из глаз сломленной девушки, и она, упав на колени, во весь голос разрыдалась. В темноте вечерней гостиной, в свете огней новогодней ёлки, ярко освещавшей всё вокруг. Зимняя сказка неожиданно превратилась в кошмар. Я чувствовала всё то же, что и она. И так же не смогла выдержать этого. Заплакав, еле заметно, мне внезапно изо всех сил захотелось исправить произошедшее. Утешить Грейси или побежать за Кайлом. Поговорить, всё объяснить и убедить вернуться.
И, не сдерживая себя, я выбежала на улицу. Буквально за мгновение оказалась на едва освещённой дорожке, засыпанной сотней сугробов – тёмно-синих валунов, искрящихся в тусклом свете редких уличных гирлянд. И я заметила его. Молодого офицера, идущего уже на той стороне улицы. Поникшего, разбитого и молчаливого. Увидела там его и ещё одного человека, шедшего рядом с ним, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Молчаливого седого мужчину, одетого в старинный, чёрный как уголь костюм, не по погоде тонкий и холодный. Того самого старика.
В тот момент, когда прозвенел будильник, я услышала крик. Отчаянный, обречённый и, наверное, свой собственный. На счастье, надоедливая мелодия из новых часов, недавно купленных взамен старых, вовремя заглушила ночные кошмары, буквально за шкирку вернув меня в реальный мир. В дневной кошмар, если точнее: как только я поняла, что нахожусь в своей постели, а не на зимней улице пятидесятилетней давности за сотни километров отсюда, актуальные воспоминания тотчас загрузились в мой мозг.
Экзамен по истории… Не знаю, что лучше – это или встреча с загадочным призраком, похищающим у людей молодость. По мне, так одинаково. Я, с великой неохотой и желанием послать всё к чёрту, покинула уютную и тёплую постель, отправившись собираться. На эшафот, не иначе…
«Утро не может быть добрым, когда тебе куда-то надо». Так гласила старая нордумская пословица, не потерявшая актуальности и в наши дни. Ещё бы – с их погодой, непроходимыми болотами и постоянными штормами выходить из дома – чистое самоубийство. Когда там они напали на Агровакию? 7550-ый год? Нет, 7560-ый! Блин, за ночь даты запомнились только на половину… Окей, и то хорошо.
– Удачи тебе сегодня на экзамене, – мама собиралась на работу, уже проводив отца в его долгое шахтёрское приключение, и успела наделать мне пару бутербродов.
– Не, я сегодня на голодный желудок. Мне так лучше думается, – и всё, что я прихватила с кухни, оказалось кружкой горячего кофе. Единственным, что мне сейчас было необходимо.
Собирать вещи, одновременно умываясь, переодеваясь, короткими глотками попивая бодрящий напиток и повторяя лекции, должен уметь каждый студент. Не знаю как другие, а у меня это получалось сегодня весьма и весьма неплохо. Но долго рассиживаться на одном месте не было времени: завершив процедуру экипировки, я попросила мать закрыть дверь и, наконец покинув свою родную обитель, вышла в мир.
Хорош же сегодня был этот мир! Холодный леденящий ветер с прошлого вечера усилился многократно, а снег – детище монолитных серых облаков – заносил улицы нашего города пуще прежнего. В самое время устраивать Новый Год! А не тридцать первого декабря, когда на улице даже в полдень стоит непроглядный мрак, а наружу не выйдешь без дюжины слоёв тёплых шуб. Увы, но привычный порядок вещей на нашем свете суждено изменить далеко не мне.
Автобус добирался медленно, тащась по улице Совы как черепаха и лениво, с неохотой обгоняя машины впереди. Это ещё хорошо, что я вышла из дома вовремя – иначе бы точно опоздала! А Розетта Чейз вряд ли погладила бы меня за это по головке. Знаете, даже хотелось высказать водителю всё, что я думаю о его нерасторопности. Но, увидев на выходе за рулём тщедушного старичка, всем видом дававшего понять, что на лихачества он не способен в принципе, я не стала баламутить воду. Старших надо уважать – тем более что таких у нас становится всё больше и больше…
Да уж. Сколько их ещё будет, этих людей, лишившихся своей молодости? (В том, что так оно и есть, я убедила себя уже давно.) Вдруг когда-то такое случится и со мной? Недаром ведь ко мне постоянно является тот старик. Что ему вообще надо? Если эта страхолюдина так хочет похитить мою жизнь, почему не делает этого? Странно это всё… И чем больше времени проходит, тем чаще и дольше я думаю об этом. Однако до сих пор не могу ничего понять.
Наш третий корпус описывать снова нет нужды – за полтора месяца там не изменилось ровным счётом ничего. Только штукатурка местами отвалилась ещё больше. Часы на нашей башне совсем скоро уже должны были пробить одиннадцать, и я, быстро прошмыгнув мимо комендантши с открытым пропуском в руках, отправилась на второй этаж. Экзамен должен сегодня проходить именно там, в одной из аудиторий – самой большой, насколько я это поняла.
Да, номер я не запоминала – зачем, если и так понятно, что и как? Вот об этом я и пожалела, когда в лектории, заставленном уходящими ввысь партами, я никого не увидела. «Облом», – пронеслось в мыслях, и, пока мне не пришлось вновь осыпать саму себя проклятиями, я решила просто пройтись по этажу и заглянуть за каждую из дверей. Это ведь самый верный способ, да?
Первые пять комнат оказались обычными аудиториями, по пять-шесть рядов. Ещё две – кабинетами каких-то крупных институтских шишек. Наконец, впереди осталось всего две двери, и я, увидев на одной из них табличку «200», умозаключила, что нужная комната находится именно там.
Столы с кипами бумаг, переплетённых верёвками, куча книг, нагромождённых по всем пустующим местам, грязные минералы, куски металла и прочая старая утварь – нет, это точно не было моей аудиторией. Скорее уж какой-то архив, где пропыленные странички перебирают такие же пропыленные дяди и тёти. И я уже было решила попытать счастье у последней двери, когда из-за одного из шкафов услышала чью-то тихую речь.
Шёпот был едва различим, но за эти недели, всё время ожидая в наших коридорах чего-то страшного, я научилась к нему прислушиваться. Говорили двое. По голосу не было ясно, кто именно, но одно я поняла – оба о чём-то пытались договориться. На счастье, дверь из коридора открывалась практически бесшумно, иначе бы меня уже заметили. Хотя, о чём это я? Мне-то надо на экзамен! А не вслушиваться в таинственные секреты нашей исторической кафедры…
Но уйти я так и не ушла. «Одна минутка ничего не изменит», – эти слова часто играли в моей жизни решающую роль. Ещё чаще – роковую. Сделав несколько шагов внутрь, я закрыла дверь, аккуратно обошла заставленный «ненужным» хламом столик, лёгким беззвучным шагом прокралась к высокому шкафу и встала за ним. Так, чтобы меня уж точно не смогли увидеть. Буквально в тот же момент я сумела различить отдельные слова: