– А Теодор Фрайер контролировал эти поставки, так надо понимать? – произнесла Амелия шепотом. .
– Теодор Фрайер методически изымал для себя деньги из выплат по этим контрактам.
– А обвинен был твой отец, – сказала Амелия со свойственной ей непостижимой проницательностью.
– Разумеется, – глухо отозвался Уинтер. – Фрайер неделя за неделей подделывал подпись отца, снимал деньги со счета компании Джонса и переводил их на свое имя в банк соседнего графства.
– Но с отчетностью все было в порядке, – вставила Долли.
Взбешенный Лукас удостоил ее ледяным взглядом.
– Потому-то мой отец и нанял его на службу, – сухо проговорил он. – Моя мать была от Фрайера в восторге за его английское происхождение и тонкие манеры. – Он предпочел не заметить выражение раскаяния на ее лице – слишком уж ныла в эти минуты старая душевная рана. – Пушки отливали, рабочим и служащим исправно платили, а груды счетов за приобретенные материалы никто не замечал и не оплачивал. – Уинтер снова повернулся к Дороти: – Потом ваш брат сбежал, оставив после себя гору финансовых обязательств и фальшивые подписи моего отца на банковских документах. Морское министерство и компания «Джонс шиппинг» начали преследовать отца, ибо полагали, что он в сговоре с Фрайером. Они травили его до тех пор, пока он не передал компании Джонса свое собственное, дорогое его сердцу предприятие в порядке возмещения за понесенные убытки. Мало того, он продал с молотка все имевшее хоть какую-то цену, все любимые им вещи и однажды совершил то, что считал единственно правильным при сложившихся обстоятельствах. Он... он...
– Повесился, – очень тихо проговорила Амелия.
Лукас посмотрел в лицо жене:
– Да. Мать постоянно выражала ему величайшее презрение за то, что он позволил себя ограбить. Меня отец считал безусловно погибшим. Ему больше незачем было жить. Незачем.
Лорд Тови выглядел совершенно потрясенным.
– Если бы не брат моей жены, то вы унаследовали бы компанию вашего отца. Не американскому морскому министерству, которому эти деньги принадлежали, и даже не компании Джонса должны быть возвращены эти деньги, а вам. Только вам.
– Я ничуть не пекусь о деньгах! – прорычал Уинтер. – И ровным счетом ничего не хочу для себя лично.
– За исключением Теодора Фрайера, – сказала Амелия.
– О да. Я хочу всей душой, чтобы Фрайер болтался в петле, как и мой отец. Я хочу справедливого возмездия за то, что он сотворил с моей семьей. Я заслуживаю справедливости.
– Конечно, заслуживаешь, – сказала Амелия. – И у тебя есть право отомстить. Ему – а не Долли. Но ты не можешь повесить мертвого человека, Лукас.
– О том, что он мертв, у меня есть только утверждение твоей мачехи.
Уинтер не хотел, чтобы Фрайер и в самом деле оказался мертвым. Чтобы он избежал унижения суда, пытки публичной казни. Это несправедливо, будь оно проклято!
Амелия показала рукой на свою мачеху:
– Послушай, Лукас, ты ведь не можешь всерьез думать, что Долли способна устроить целый заговор с целью скрыть, где находится ее брат...
– Она оказалась способной лгать с целью защитить его, разве не так? – Уинтера приводило в ярость, что жена продолжает оставаться на стороне мачехи. – И если я должен буду отвезти ее в Америку, чтобы доказать, что она лгала, я это сделаю.
– Ты просто хочешь причинить страдания ей, потому что не можешь причинить их ему. Она виновата лишь в том, что по своему неразумению верила беспутному брату.
– А ты достаточно неразумна, чтобы верить ей, Амелия, – со злостью произнес Лукас, хотя в словах его жены заключался вполне здравый смысл. – Стоило бы, между прочим, признать, что ты не самый лучший судья, когда речь идет об оценке характера человека. Ты ведь считала Помроя вполне безопасным.
– Ты прав, я в этом плохой судья. – Голос ее понизился до почти болезненного шепота. – Во всяком случае, я была достаточно глупа, чтобы довериться тебе. Но больше этого не будет. О нет!
Амелия резко повернулась и пошла к двери, а Лукас смотрел ей вслед. Не будет? Что это, черт побери, значит?
Он двинулся было за ней, но остановился, чтобы сказать тестю:
– С вашего позволения мы продолжим этот разговор завтра утром. Я представлю вам свои доказательства и хотел бы увидеть свидетельство о смерти, которое, как утверждает ваша супруга, у нее имеется. – Когда лорд Тови согласно кивнул, Лукас добавил: – Если ваша жена до завтра исчезнет или сделает попытку связаться с братом, я привлеку к ответу вас, ясно?
– Мы оба завтра будем здесь, уверяю вас, – сухо ответил граф.
Уинтер вышел следом за женой.
Увидев, как она почти бегом поднимается по лестнице, он бросился за ней.
– Куда ты идешь?
– В свою комнату.
– Ты хочешь сказать – в нашу комнату?
– Я иду в свою комнату, – повторила она, – и велю кому-нибудь из слуг перенести туда мои вещи.
– Ты этого не сделаешь. – Лукас был вынужден ускорить шаги, чтобы поравняться с ней; она бежала так, будто за ней гнались охотничьи собаки. – Между нами ничего не изменилось.
– Изменилось абсолютно все. Я не стану делить с тобой постель, пока ты не придешь в себя и не станешь рассуждать трезво.
– Ты имеешь в виду, пока я не приму твою точку зрения, – он продолжал следовать за ней по длинному коридору к двери в самом его конце, – пока я не поглажу твою мачеху по головке и не скажу ей: «Благодарю вас за информацию, мэм, и простите, что я нарушил ход вашей уютной приятной жизни».
– Если бы я считала, что ты просто исполняешь свой долг, я бы не стала вмешиваться. – Когда он недоверчиво хмыкнул, Амелия обожгла его негодующим взглядом. – Но ты не просто исполняешь свой долг, и мы оба это понимаем.
Она вошла в комнату и хотела захлопнуть дверь у него перед носом, но Лукас просунул в щель ногу. Взвинченный до последней степени, он ворвался в комнату, повернулся и закрыл дверь.
– Уйди, пожалуйста, – попросила Амелия.
– Не раньше, чем мы уладим это дело. Когда мы поженились, ты согласилась с тем, что если твоя мачеха и есть Дороти Фрайер, то я могу поступить с ней как сочту необходимым.
– Я сказала совсем иное. Я сказала, что, если она соучастница ограбления, ее следует арестовать. Но она не соучастница. Арестовывать ее не за что.
– Суть дела в том, что она разъезжала из страны в страну вместе с Фрайером и тратила деньги, украденные им. Она и никто другой может привести меня к нему.
– Но он мертв, и ты это знаешь. – Амелия сжала руки в кулаки. – В глубине души ты это понимаешь. – Лукас вперил в нее пылающий взгляд, но в нем ясно читалось опасение, что она права, и Амелия несколько смягчила тон: – Но если ты признаешь, что он умер, тебе некого будет судить. Ты позволяешь желанию отомстить ослепить себя. Потому и не видишь правду.
– А ты позволяешь ослепить себя лживым утверждениям женщины с милым личиком. Потому и не видишь фактов.
– Каких фактов? У тебя есть доказательства, что Фрайер жив?
Лукас стиснул зубы. Таких доказательств у него не было. Более того, собранные им сведения подтверждали рассказ Дороти, потому что сам он потерял Фрайера после Руана.
Однако Фрайер мог, догадавшись, что за ним следят, расстаться с сестрой, чтобы избавиться от преследователей, сбив их с толку.
– Фактов у тебя нет, – сказала Амелия. – Так я и думала.
– Проклятие, не могу же я прекратить расследование на основании слов женщины, которая призналась, что во многом лгала.
– Верно, в этом она призналась. Но о том единственном, чего она не может признать ложным, ты не желаешь слышать. Даже ее собственный муж верит Долли.
– Потому что он должен либо верить ей, либо признать, что его жена могла укрывать преступника, а это он признавать не собирается.
– Пока что ты готов признать, что твоя собственная жена глупа. Или, еще хуже, что она готова обмануть тебя, едва ты повернешься к ней спиной.
– Речь не о нас, Амелия, – произнес он резко.
– Неужели? – Она подступила к нему. – Я вышла за тебя замуж, хотя моя интуиция подсказывала мне, что я сошла с ума. И знаешь, почему я все-таки это сделала?
– Потому что не хотела жить опозоренной старой девой в Торки?
– Если бы причина заключалась в этом, я вышла бы за Помроя, который не стремился, мало того – не хотел позорить нашу семью. – Теперь она смотрела ему прямо в лицо. – Я вышла за тебя замуж потому, что поверила тебе. Потому что ты был честен и справедлив, и я надеялась, что ты также будешь относиться к Долли.
Ее нижняя губа задрожала.
– Но все это было до того, как я поняла, что ты питаешь жгучую ненависть к Долли и это может пересилить более разумные побуждения.
– Разумные! Ты считаешь, что разумно поверить слову лгуньи?
– Никто не просит тебя это делать. И я не прошу об этом. Я прошу дать Долли шанс. Поезжай во Францию. Постарайся уяснить правду из независимых источников. Тогда уж, если не сможешь и если захочешь протащить мою семью через суд...
– Ты примешь мое решение, – произнес он тоном, полным сарказма.
– Да. Потому что буду знать, что ты не просто хочешь нанести ответный удар нашей семье из-за того, что не в состоянии нанести ответный удар Фрайеру.
Уинтер с силой втянул в себя воздух. Он был немало обеспокоен тем, как легко Амелия разбирается в его чувствах. По сути дела, он был склонен поступить так, как предлагал ее отец, хотя бы лишь для того, чтобы подтвердить свое мнение о лживых объяснениях ее мачехи.
Но то, что его хорошенькая жена этого требовала, вызывало у Лукаса раздражение. Он дал себе слово, что не позволит жене водить себя за нос, как бычка с кольцом в носу, а она сейчас именно этим и занималась.
– А если я не поеду во Францию? Как долго ты намерена наказывать меня, не пуская к себе в постель?
Амелия посмотрела на него с безнадежным сожалением.
– Если ты не сможешь подтвердить рассказ Долли, я не буду отказывать тебе в моей постели. Я откажу тебе во всем другом, Лукас. Ты можешь делать то, что ты хочешь, но я останусь с папой и Долли, помогая им перенести скандал, который ты учинишь, требуя оживить покойника.