– Адрес первой дать?
– Давайте, – пожал плечами Миша.
Мне тоже было все равно, где ночевать. С милым рай и в шалаше.
Машина снова тронулась с места, и мы наконец проехали хотя бы пару километров. Я то и дело оглядывалась, и всякий раз сердце учащенно билось, когда мимо проезжала большая черная машина. Кажется, у меня уже мания преследования… Скорее бы весь кошмар закончился, и мы вернулись домой. В мою квартиру, где больше нет вредной тетки. Там мы будем в безопасности и впервые предоставлены сами себе. Я уже даже не могла вспомнить, каково это – жить спокойно, ни от кого не прячась.
Пока мы доехали до места назначения, начало смеркаться. Водитель высадил нас в самом центре. Мы с Мишей, закинув рюкзаки за спину и взявшись за руки, не спеша двинулись вдоль незнакомой широкой улицы. Даже не верилось, что еще вчера мы были на море.
Жара уже спала, и дышать стало намного легче. Миша расправил плечи и шел уверенной походкой, впервые за долгое время очутившись в безопасности. На время… Мне же, наоборот, постоянно казалось, что мы слишком на виду: очень загорелые, никому не знакомые, с тяжелыми дорожными рюкзаками. То и дело я ловила на себе заинтересованные взгляды и внутренне ежилась.
– Ищем «ночлежку»? – взглянув на меня, усмехнулся Миша.
– Ага, – кивнула я.
– Только сначала зайдем куда-нибудь перекусим.
По пути нам попался только «Макдоналдс». Мы уселись у окна на высокие барные стулья. В помещении горел яркий свет, и сквозь свое отражение удавалось разглядеть многочисленных прохожих. Миша принес мне капучино и печеный картофель с соусом.
– Очень даже милый городок, – проговорила я, глядя в окно, которое выходило на пешеходную улицу. Несколько скамеек, чугунные скульптуры, яркие фонари… В кафе стоял галдеж, как раз вместе с нами зашла компания подростков. Дверь то и дело хлопала.
– Да, достаточно оживленное место, – согласился со мной Миша, откусив от огромного бургера. – Может, потому что выходной? Честно, я думал, тут поспокойнее. На деле же оказалась такая движуха…
Поужинав, вышли на залитую светом фонарей улицу. Вдоль занятых лавочек прогуливались влюбленные парочки. Я еще некоторое время опасливо смотрела по сторонам, но потом мне это надоело. Конечно, не покидало неприятное чувство гнетущей тоски, будто за нами наблюдают, но нужно постараться расслабиться. Своим напуганным напряженным выражением лица я только расстраиваю Мишу.
По пути нам пару раз попадались уличные музыканты. Последним был парень, поющий под гитару песни о неразделенной любви. Я видела, какими глазами Матвеев смотрел на него – в них были зависть и тоска.
– С этого и начался мой творческий путь, – перехватив мой взгляд, проговорил Миша.
– Ты играл на улицах?
– Я утащил у мамы дорогую шерстяную шляпу с широкими полями. Но просто попрошайничать не хотелось. Тогда взял у одноклассника его старую гитару, и он согласился научить меня самым азам. Я быстро втянулся в это дело, сразу смог легко подбирать аккорды… Одноклассник очень этому удивлялся. Потом я к его бабушке на занятия ходил, у нее еще и пианино было… Платил тем, что помогал однокласснику по физике. Но учитель из меня никакой, поэтому просто давал тетрадь, а пацан бездумно списывал… Оценки хорошие получал, да и ладно.
Миша рассказывал это с улыбкой, но глаза его были грустными.
– Помню, мы с Лехой вышли на центральную улицу, я играл и пел, рядом лежала мамина дорогая шляпа. Она купила ее себе совсем недавно вместе с шерстяным модным пальто под цвет, чтоб мужиков цеплять, конечно. Я пел, Леша крутился поблизости. Вокруг нас быстро собралась толпа. Сначала Леха носил эту шляпу по кругу, собирая деньги. Потом ему надоело. Пока я выступал, брат свистнул у одного дядечки кошелек из заднего кармана джинсов. Тот пропажу быстро обнаружил и поднял такой вопль… Леха первым дал стрекача. Я мало что понимал, но перестал играть и бросился за братом. Мужик, разумеется, погнался за нами, а его жена в сердцах растоптала шляпу, затем швырнула ее нам вслед… Нас не поймали, хотя я слышал, что бежали несколько человек. Потом нам всю ночь пришлось прятаться под грязным мостом, где воняло испражнениями. Я наехал на Леху, что шляпа с деньгами осталась на улице и нам теперь жрать нечего будет, а этот придурок, такой счастливый, достает из кармана ворованный кошелек и протягивает мне… Он всегда был без башки. А за новую шерстяную шляпу мама нас потом чуть обоих не придушила.
– Она совсем не любила вас? – вырвалось у меня.
– А черт его знает, – немного помолчав, ответил Миша. – Говорила, что любит. На ночь вот целовала. Это известно только ей, и эти знания она унесла с собой в могилу. Иногда, правда, казалось, что души не чаяла, особенно при отчиме. При нем она была самой любящей матерью на свете. Мы с Лехой не могли понять: правда внезапно так прониклась или роль исполняет… Она была хорошей актрисой и настоящей сукой. Говорят, некоторые мужики подсознательно ищут себе жену, похожую по характеру на мать… Нет, не хотелось бы мне, чтобы моя девушка была хоть чем-то на нее похожа.
Лицо парня стало хмурым и отстраненным.
Мы с Мишей вместе с другими прохожими слушали, как паренек хриплым ломающимся голосом пел песню Виктора Цоя. Рядом стояла еще парочка подростков, которые, как из рассказа Миши, разгуливали с бейсболкой в руках. Время от времени прохожие кидали в нее деньги.
– Подожди, я сейчас! – Я отстранилась от Матвеева, который обнимал меня за талию, и подошла к одному из подростков. Миша с напряжением смотрел в нашу сторону. Договорившись, они подошли к играющему на гитаре парню. Тот в последний раз ударил по струнам, затем выслушал своих приятелей, отыскал глазами Мишу и протянул ему гитару. Я подошла к Матвееву.
– Устроим вечер ностальгии, – шепнула я, – я ведь никогда не слышала твоих песен. Только, чур, вся выручка от выступления им. По-другому бы они мне инструмент не дали.
Миша усмехнулся и взял из рук подростка гитару. Я встала рядом с зеваками, скрестив руки на груди, и слушала, как поет Матвеев.
Одним лишь взглядом сердце
Разрубив напополам,
Звездой холодною с небес сорвусь
И расколюсь, упав к твоим ногам.
Прости. Я насмерть.
Больше не вернусь.
От этой песни перехватило дыхание, изрезало легкие. Слишком в непростой ситуации мы находились, чтобы петь такое. Я постаралась унять мурашки, которые тут же побежали по коже. И теплый летний воздух вдруг стал леденящим.
Доиграв, Миша отдал гитару довольным подросткам, пересчитывающим выручку.
– Может, еще одну? – спросили они.
– Спасибо, парни, – покачал головой Матвеев. – Как-нибудь в другой раз.
Миша подошел ко мне и взял за руку.
– Пошли искать отель, а то так поздно нас могут и не заселить.
– Продолжим вечер ностальгии? – спросила я, по-прежнему находясь под впечатлением от печальной песни Миши. Шла спиной, чудом не врезаясь в прохожих. А ведь Матвеев даже не спросил, понравилось ли мне его выступление… Хотя, наверное, все было ясно по моему растерянному лицу.
– Вечер ностальгии? – устало переспросил Миша.
– Никуда не уходи! – выкрикнула я, уже направляясь к продуктовому магазину с яркой неоновой вывеской. Хотелось поднять Матвееву настроение.
Глава шестнадцатая
Миша долго возился с замком.
– Ключ какой-то кривой, – впотьмах ворчал Матвеев, – еще и света на этаже нет.
Хостел располагался в четырехэтажном доме, номер нам достался на самом верхнем этаже. Судя по всему, раньше здесь было чердачное помещение. Хозяева выделили пару этажей под номера, и нам просто чудом удалось ухватить себе двухместный. После ночи в поезде хотелось уединения.
Наконец Миша справился с замком, и мы осторожно заглянули в темную комнату. Окно здесь располагалось на самой крыше. Сквозь него на бывший чердак проникал свет от фонарей, освещая стоявшую посередине номера кровать. Миша щелкнул по выключателю, и небольшое помещение озарилось тусклым желтым светом.
– Вау! – проговорил Миша, оглядывая небольшой номер. – Аскетичненько.
Кровать, встроенный шкаф, небольшой столик и два стула – вот, пожалуй, и все.
– Зато вроде чистенько, – неуверенно проговорила я. Здесь было такое слабое освещение, что толком ничего не разберешь. Небольшая лампа тускло мерцала и трещала под потолком. Конечно, этот номер отличался от тех, в которых раньше мы останавливались с родителями. Мой отец требовательный ко всему, в том числе и к условиям отдыха… Видел бы папа эту гостиницу, у которой на входе не горела цифра «2» на вывеске «Ночлег… 4 часа». Время от времени вывеска так устрашающе мигала, что я опасалась, как бы эта конструкция не заискрилась в любую секунду. Хотя здание и коридоры были в плачевном состоянии, сам номер показался мне симпатичным. Большое чердачное окно придавало комнате особый шарм.
– Прости, ты, наверное, никогда в таких номерах не останавливалась, – виновато проговорил Миша, словно прочитав мои мысли.
– Перестань, – поморщилась я, снимая босоножки. – Здесь скромно, но мило. Окон только нормальных нет, что немного странновато. Зато есть кондиционер!
Я вышла на середину комнаты и, задрав голову, посмотрела на чердачное окно. Здорово, звезды видно. Сегодня они такие яркие и низкие…
Миша подошел ко мне и тоже поднял голову. Я отвела глаза от окна и искоса посмотрела на парня. Красивый профиль, выпирающий кадык на загорелой шее, волнистые волосы, спадающие на светлый ворот рубашки…
– Я тоже впервые в таком номере, – наконец проговорил Матвеев, не отводя взгляда с чердачного окна. – У тебя нет клаустрофобии?
Я, закусив нижнюю губу, только покачала головой.
– Я там на этаже видел кулер, одноразовые стаканчики и коробку с чайными пакетиками. Ты как смотришь на то, чтобы… – начал Матвеев.
– Пока еще не очень поздно, – улыбнулась я, – можно и чай попить.
Когда Матвеев вышел из номера, я подняла с пола пакет, который мы притащили из продуктового. Отыскала пожелтевший со временем пульт от кондиционера. А ведь когда-то он был белоснежным… И все здесь было новенькое и чистое.