В рацион пираха входят рыба, бананы, птица, личинки насекомых, бразильский орех, электрические угри, выдры, кайманы, насекомые, крысы — в общем, любая пища, богатая белками, жирами, крахмалом и сахарами, которую можно добыть охотой, рыбалкой и собирательством, хотя они обычно стараются не есть змей и лягушек. Примерно 70 процентов диеты приходится на свежевыловленную речную рыбу, которую часто едят с «фариньей»[19] (ее индейцы научились готовить за много лет жизни рядом с чужаками) и запивают чистой речной водой.
Поскольку в разные часы дня и ночи ловится разная рыба, индейцев можно застать за рыбалкой круглые сутки. Это значит, что день и ночь не так различны между собой, как у нас, разве что видимостью. Индейца можно увидеть за рыбалкой хоть в три утра, хоть в шесть, хоть в три часа дня. Много раз, путешествуя по реке ночью, я направлял свой прожектор на излюбленные рыбные места и обнаруживал там лодку с индейцем. Один из способов ночной ловли — посветить в воду фонариком, чтобы привлечь рыбу, и бить ее из лука. Чтобы снабдить семью белковой пищей на сутки, обычно хватает четырех-шести часов труда. Но если в семье есть взрослые сыновья, то мужчины будут ходить на рыбалку по очереди. Если кто-то принесет улов в три часа ночи, то тогда же рыбу и съедят: все встанут тут же, как только рыболов вернется.
Собирательство, в основном женская работа, занимает примерно двенадцать часов в неделю на семью из четырех человек, а обычно в семьях индейцев именно четверо. В сумме, таким образом, рыбная ловля и собирательство отнимают около пятидесяти двух часов в неделю совокупно у отца, матери и детей (а иногда еще и дедушки с бабушкой), так что на одного человека приходится не более пятнадцати-двадцати часов в неделю «за работой», хотя индейцы добывают пищу с таким удовольствием, что это едва ли вписывается в наше понятие «труда».
Племя также пользуется привозными ножами-мачете: ими разделывают туши, с их помощью строят, изготовляют луки и стрелы, копают маниок и так далее. Как только появляется возможность, индейцы выменивают мачете у бразильцев. В начале сухого сезона они обзаводятся мачете, напильниками, мотыгами и топорами, чтобы расчищать поляны под посадки маниока.
Маниок — один из самых распространенных продуктов в мире. Этот корень — идеальный источник пищевого крахмала; родом он из Амазонии. Корень растет все время, пока находится в земле, так что полянка, которую не обрабатывают пару лет, может приносить корни длиной больше метра. В маниоке содержится цианид, поэтому в сыром виде это смертельный яд, и его даже не едят насекомые и животные. Его могут есть только люди, потому что для выведения яда требуется многоступенчатая обработка: вымачивание, сушка, отжим.
Расчистка и уход за посадками — это нововведение в племени; его с большим трудом привил индейцам Стив Шелдон. Однако обрабатывать землю можно только с помощью привозных орудий, которые в большинстве селений не на что выменять. Кроме того, я заметил, что, несмотря на всю важность этих орудий, пираха плохо о них заботятся. Дети могут забросить свежекупленный инструмент в реку; многие оставляют орудия прямо на поле; а когда приезжают торговцы, пираха часто отдают свои инструменты в обмен на готовую маниоковую муку.
Итак, налицо закономерность: индейцы не сохраняют пищу, пренебрегают орудиями труда и изготовляют только временные емкости для хранения. Похоже, это свидетельствует о том, что в их культуре не принято думать о будущем. Это явно не просто лень, так как пираха трудятся очень усердно.
Меня очень удивляло, что пираха столь небрежно обходятся с такими важными и трудно добываемыми предметами, как орудия труда. В конце концов, для них единственный способ приобрести товар из внешнего мира — это собирать дары леса и обменивать на инструмент у речных торговцев. Более того, торговля доступна лишь некоторым селениям пираха, потому что в верховья Маиси торговцы не забираются: там слишком мало ценного товара. Поэтому другие селения, в свою очередь, ведут меновую торговлю с теми, у кого инструменты есть, и так постепенно орудия распространяются по всем селениям пираха вдоль реки.
В материальной культуре пираха были и другие особенности, которые укрепляли меня во мнении, что для них планировать будущее менее ценно, чем наслаждаться каждым днем. Поэтому они прикладывают лишь минимально необходимые условия для поддержания своей жизни.
Пираха спят урывками (от пятнадцати минут до двух часов) и днем, и ночью. Всю ночь в селении стоит гул голосов. Поэтому чужакам часто бывает трудно заснуть среди пираха. Мне кажется, что они и правда соблюдают правило не спать, чтобы не укусили: ведь в джунглях слишком крепко спать бывает опасно. Индейцы, например, предупреждали меня не храпеть: «А то ягуар подумает, что ты свинья, и съест тебя», — говорили они весело.
Когда я рассказываю другим о простоте материальной культуры пираха, они часто удивляются, и это забавляет меня. В конце концов, у нас, в индустриальной культуре, успех хотя бы частично приравнивается к постоянному прогрессу орудий и техники. Но у пираха такого прогресса нет, и они его не хотят.
Как же случилось, что их культура стала такой простой? Некоторые мои собеседники предполагали, что причина всему — шок из-за контакта с европейцами в семнадцатом веке. И действительно, контакт с европейцами, будь он косвенный (распространение заболеваний, торговля) или прямой (общение лицом к лицу или конфликт), оказался травматичен для большинства аборигенов Америки. Во многих случаях эта травма приводила к разрушению родной культуры, потере знаний и навыков, маргинализации целых народов. Было бы серьезной ошибкой полагать, будто особенности, спровоцированные такой «культурной травмой», отражают естественное состояние культуры народа.
С другой стороны, даже если изменения вызвала травма, спустя какое-то время все-таки становится необходимо охарактеризовать текущее состояние культуры. Например, нынешняя культура Англии, конечно, сформирована ее историческим развитием, но ее ведь нельзя все так же описывать в терминах куртуазной рыцарской культуры Средневековья. Данные из описаний племен мура и пираха трехсотлетней давности, времен первого контакта в 1714 г., подтверждают вывод о том, что культура пираха с тех пор изменилась мало. Например, исследователь Курт Нимуэндажу[20] в статье «Племена мура и пираха» делает такой вывод:
[Племя пираха], судя по всему, всегда обитало в нынешнем своем ареале между 6° 25' и 7° 10' ю. ш., в нижнем течении реки Маиси. Пираха остаются самым малоизученным племенем в группе мура, но о них известно только по небольшому списку слов и неопубликованным запискам, сделанным автором во время кратких контактов в 1922 году во время попыток замирить племя паринтинтин (Handbook of South American Indians. U. S. Department of State and Cooper Square Publishers, 1963. P. 266—267).
Далее исследователь описывает некоторые особенности материальной культуры пираха, цитируя также более старые источники, которые все подтверждают его выводы, в основном совпадающие и с моими.
Конечно, не все следует объяснять культурными особенностями. Одежда — или ее отсутствие — у пираха также крайне простая, но ведь не нужно специально изучать, почему люди почти не прикрывают тело на амазонской жаре.
В дополнение к уже названному имуществу, у семьи пираха обычно есть одна-две алюминиевых кастрюли, а иногда еще и ложка, пара ножей, несколько безделушек из внешнего мира и традиционная ручная прялка.
Мою книгу можно было бы с тем же успехом назвать «Народ реки», потому что для социальной и физической жизни индейцев река абсолютно необходима. Селения пираха стоят по возможности близко к воде. В сухой сезон (piiáiso ‘мелкая вода’), когда спадающая вода обнажает белые песчаные пляжи, индейцы откочевывают на самый большой пляж поблизости и спят там прямо на песке, не укрываясь ничем, и только возводят пару укрытий «аитаи’ии», чтобы защитить самых маленьких детей от солнца. В это время года, когда еды вдоволь, а ночи прохладнее, чем в сезон дождей, вся община (которая разрастается до пятидесяти — ста человек на один пляж) спит и ест вместе, хотя члены одной семьи все же ложатся рядом.
Селения пираха могут прокормить больше народу в сухой сезон, потому что в реке остается меньше воды, а значит, рыба попадается чаще. Для индейцев, живущих в глубине джунглей, сухой сезон — время голода, потому что дичь уходит из их лесов в поисках воды. А для индейцев, которые, как пираха, живут на берегах рек, сухой сезон — время изобилия.
Я помню, как однажды застал на обнажившейся отмели группу индейцев. Чуть поодаль вниз по течению над рекой нависало дерево, державшееся за берег лишь несколькими корнями. Ствол возвышался над водой меньше чем на полметра. Рядом стоял один из индейцев, Ахоаогии. Я заметил, что листья на дереве были как будто чем-то примяты. У меня появилась догадка:
— Кто тут спит? — спросил я у него.
— Я, — ответил он простодушно.
Ему, похоже, было не страшно упасть в реку с этого узкого ложа. Он не боялся анаконд, крокодилов или других зверей, которые могли бы легко дотянуться до него и укусить или стянуть в воду.
В сезон дождей (piioábaíso ‘глубокая вода’) индейцы расходятся семьями, и каждая маленькая семья — родители с детьми — занимает одну хижину. Как я заметил еще в первый день, хижины для сезона дождей строятся линией вдоль реки, среди зарослей, на расстоянии от десяти до пятидесяти шагов друг от друга. Эти селения на сезон дождей меньше, чем летние поселения, и в них живут обычно одна пожилая пара и их взрослые дети со своими супругами и детьми. Дома необязательно ставятся на одном берегу, иногда даже близкие родственники ставят хижины на разных берегах.
Ритуал — это ряд строго предписанных действий, имеющих символическое значение в культуре. Культура пираха примечательна для людей западной культуры тем, что в ней почти нет ритуалов; в первые годы я тоже этому удивлялся. В некоторых случаях стоило бы ожидать от них ритуального поведения, но ясных примеров такого рода не находится.