Был ливень, но я, проснувшись, так и не смог заставить себя пойти к месту швартовки, хотя до него было не больше тридцати метров. Я убедил сам себя, что дождь не особо сильный, а лодка, в конце концов, может выдержать больше тысячи фунтов воды.
Я проснулся, как всегда, около пяти утра и начал планировать день. Вдруг я почувствовал запах бензина. Думаю, в глубине души я понимал, что что-то не так, однако признавать это не хотелось. Я начал заниматься делами, как обычно. Когда я варил кофе, Иоитаохоаги (Xioitaóhoagí) громко закричал: «Дэн! Взгляни-ка на свою лодку!» Я выскочил из дома и побежал по тропинке к реке. По поверхности растеклось пятно бензина. Трос, которым я привязал лодку, был натянут тугой струной почти вертикально. Конец его уходил под воду. Я дошел до самой кромки и посмотрел вниз: лодка легла на дно на глубине около девяти метров; крышка люка была поднята (накануне я забыл ее опустить).
До Трансамазонского шоссе было сто миль по воде. Без лодки я не мог попасть на большую землю. Я не знал, смогу ли ее вытащить и снова завести и что буду делать, если не получится. Ко мне на помощь прибежала группа мужчин и женщин пираха. Я достал несколько длинных досок из железного дерева, не пригодившихся при строительстве хижины, и стал обдумывать дальнейшие действия.
Мы вытянули лодку за трос и волоком протащили пару метров до отмели. Затем, с большим усилием, раскрасневшись, мы все-таки завели ее в место, где глубина составляла не больше полутора метров. Я дал мужчинам доски и объяснил: надо использовать их, как рычаги, и вытолкать лодку на берег. Через пару часов над поверхностью воды показались борта. Без всякой моей подсказки женщины прыгнули в нее и начали калебасами вычерпывать воду. Наконец лодка вышла из воды на две трети. Я привязал к берегу и нос, и корму и вставил в бензобак шланг водосброса. Из бака удалось выкачать большую часть воды. Поскольку она легче бензина, сначала из шланга вытекла молочно-белая смесь бензина и воды, а потом пошел чистый бензин. Бензина осталось где-то на четверть бака. Возможно, хватит, чтобы по реке дойти до дороги, но сейчас гораздо важнее было другое: заведется ли мотор. Если нет, то бензин мне уже не понадобится.
Сначала надо было снять и разобрать оба карбюратора, высушить их, а затем протереть изнутри спиртом. Потом я снял и высушил свечи зажигания. Шприцом ввел в каждый цилиндр двигателя по три кубических сантиметра спирта. Начал дергать за шнур стартера; с третьего раза лодка завелась. Спирт в цилиндрах действительно может воспламенить бензин, хотя при этом есть угроза взрыва. Я тронулся и быстро набрал полную скорость, стараясь оставаться в поле зрения жителей селения на случай, если вдруг мотор заглохнет. Когда он разогреется, оставшаяся в нем вода испарится. Я был весьма доволен собой.
А потом я вспомнил: если бы ночью я просто встал и поработал пятнадцать минут не напрягаясь ничего этого бы не понадобилось. Вот оно, внимание к мелочам! Читая биографии первопроходцев и исследователей, я понял, что успех зависит от труда, планирования и учета мелочей. Когда я начал исследовать лексику пираха, оказалось, что внимание — штука сложная; а ведь изучение лексики требует гораздо больше усилий, чем чистка карбюраторов в лодочных моторах «Джонсон».
Анализ языка — занятие более важное, чем ремонт лодки (хотя в тот момент ремонт был более насущным делом). Ценность языка пираха для понимания языка вообще не сводится к одной фонетике. Гораздо более серьезные вопросы и испытания для большинства современных теорий о природе, происхождении и употреблении человеческого языка лежат в области грамматики. Я в то время начал понимать, что грамматика пираха может оказаться не по зубам гипотезе Хомского, согласно которой конкретные грамматические принципы заложены в нас с самого рождения. Кроме того, как я понимал, язык пираха будет трудно объяснить в рамках теории Хомского и с точки зрения сочетаемости и взаимодействия грамматических компонентов. Чтобы понять устройство языка и мышления вообще, особенно важен именно этот аспект, и поэтому тут необходим тщательнейший анализ.
Начать его следует, по крайней мере в рамках лингвистической традиции описания грамматики, со слов. Из слов состоят предложения, а из предложений — повествования (тексты). Поэтому лингвистические исследования в целом описывают грамматику языков в таком порядке.
Одной из первых лексико-семантических групп, которые я хотел записать (и в силу их пользы, и потому что я был уверен в ее простоте), были слова, обозначающие части тела: рука, глаз, нога, зад и т. д.
Как обычно, я работал с Кохоибииихиаи (Kóhoibiíihíai). Указав на нос, я спросил: «Что это?»
— Xitaooí, — ответил он.
— Xitaooí, — повторил я (как мне казалось, очень точно).
— Xaió, xitaopaí.
Да что ж такое, подумал я. Что тут, на конце слова, делает это -pai? Я наивно спросил:
— Зачем для носа два слова?
Ответ вывел меня из себя:
— Одно слово — xitaopaí.
— Только xitaopaí? — спросил я.
— Да, xitaooí, — сказал он.
Спустя долгое время я понял, что -paí на конце слова, обозначающего часть тела (причем этот суффикс не встречается ни в каких других словах пираха), означает что-то вроде ‘мой собственный’. То есть xitaooí означает просто ‘нос’, а xitaopaí — уже ‘мой нос’. Пираха могли объяснить мне это не лучше, чем средний носитель английского языка, если спросить его, что означает to в предложении I want to go ‘Я хочу идти’. Почему нельзя сказать I want go? Языковеду приходится самому выяснять и понимать подобное.
Во всех прочих отношениях существительные пираха в целом крайне просты. Нет префиксов и суффиксов, за исключением -paí, нет категории числа, нет сложностей наподобие нестандартных форм и пр.
Судя по работе британского лингвиста Гревилла Корбетта о грамматической категории числа в языках мира[51], отсутствие этой категории в языке пираха — уникальное явление; нужно отметить, что у некоторых мертвых языков (как собственно вымерших, так и более ранних стадий развития современных языков) ее, по-видимому, также не было. В пираха нет различия между словами собака и собаки, человек и люди. Все слова как будто похожи на английские fish ‘рыба’ и sheep ‘овца’, не имеющие формы множественного числа. Поэтому, значение такого предложения, как Hiaitíihí hi kaoáibogi bai-aagá весьма размыто: это и ‘индейцы пираха злых духов боятся’, и ‘индеец пираха злого духа боится’, и ‘индейцы пираха злого духа боятся’, и ‘индеец пираха злых духов боится’.
Возможно, отсутствие категории числа — следствие принципа непосредственности восприятия (как и отсутствие счета). Такая категория при употреблении часто нарушает принцип непосредственности: она влечет за собой генерализацию на более высоком уровне, чем непосредственно наблюдаемое, т. е. более широкие обобщения.
Существительные в языке пираха устроены просто, однако глаголы гораздо сложнее. В каждом из них может быть вплоть до шестнадцати суффиксов в ряд, однако не все из них обязательны. Поскольку суффикс может присутствовать или отсутствовать (таким образом давая два варианта), число возможных форм одного глагола в пираха равно 216, или 65 536. В реальности это число не столь велико, поскольку некоторые значения суффиксов несовместимы друг с другом и, соответственно, не могут встречаться совместно, но все же оно во много раз больше, чем в любом европейском языке. В английском языке у каждого глагола около пяти форм, ср. sing ‘петь’: sing, sang, sung, sings, singing. В испанском, португальском и некоторых других романских языках у каждого глагола около сорока или пятидесяти форм.
Возможно, наиболее интересно в пираха (хотя встречается не только в этом языке) то, что лингвисты называют суффиксами эвиденциальности. С их помощью говорящий оценивает свое знание о предмете разговора. В пираха система эвиденциальности состоит из трех суффиксов: пересказывательности, или передачи с чужих слов, наблюдения и умозаключения[52].
Объясним это на примере из английского языка. Если я спрошу вас: «Did Joe go fishing?» ‘Джо пошел на рыбалку?’ — вы можете ответить: «Yes, at least I heard that he did» ‘Да. По крайней мере, я такое про него слышал’, «Yes, I know because I saw him leave» ‘Да. Я знаю, потому что сам видел, как он ушел’ или «Yes, at least I suppose he did because his boat is gone» ‘Да. По крайней мере, я так полагаю, потому что его лодки тут нет’. Различие между английским и пираха в том, что там, где первый язык прибегает к синтаксическому средству (предложениям), второй использует морфологическое (глагольный суффикс).
Позиция всех этих (самых разнообразных) суффиксов в базовом глаголе — это особенность грамматики. Всего суффиксов шестнадцать, и их позиция (по крайней мере частично) зависит от значения. Например, суффиксы эвиденциальности находятся в конце слова, поскольку представляют суждение об описываемом явлении или событии.
Глагол играет ключевую роль в предложении, поэтому структура слова важна для структуры предложения. Во многом значение глагола определяет, что должно содержаться в простом предложении. Рассмотрим английский глагол die ‘умирать’. Предложение John died Bill звучит странно именно из-за значения глагола: to die можно сказать о самом человеке, но нельзя «умереть» другого. Однако мы можем сказать: John caused Bill to die ‘Джон сделал так, что Билл умер’ (букв. ‘Джон причинил Билла умереть’) или, что еще проще, John killed Bill ‘Джон убил Билла’, добавив к значению ‘умереть’ значение причины. В результате этой замены, так называемой каузации, Джон несет ответственность за то, что кто-то умер в результате убийства или причинения смерти (семантический компонент ‘причинение смерти’ входит в значения и глагола