Гипотеза Сепира — Уорфа ставит перед лингвистикой и антропологией научные вопросы, чтобы мы могли узнать, как языки заставляют нас по-разному осмыслять мир. В этой концепции подразумевается симбиоз языка и мышления, а в сильной версии гипотезы (лингвистический детерминизм), которую, впрочем, не принимает практически ни один исследователь, мышление вообще не может выйти за пределы языка. Говорение на каком-либо конкретном языке может наделить наше мышление непреложным преимуществом, а может оказаться для него помехой (в зависимости от языка и характера задачи). Согласно слабой версии (или слабой форме) гипотезы, получившей некоторое признание, мы можем, мысля, «выходить за рамки языка» (think out of the language box), но, как правило, этого не делаем, поскольку даже не воспринимаем влияние языка на наше мышление. Подтверждение этой версии находят на своем опыте даже те люди, которые открыто отвергают гипотезу Сепира — Уорфа.
Приведем пример того, как у разумных людей могут возникать «разногласия» по поводу идеи о влиянии речи на мышление. Американское лингвистическое общество издает четкие директивы против сексизма в языке. Это значит, что по крайней мере некоторые из членов этого общества полагают, что речь влияет на мышление в полном или хотя бы частичном соответствии со слабой формой гипотезы Сепира — Уорфа. Другие его члены, наоборот, отвергают гипотезу Сепира — Уорфа практически в любой формулировке. Меня в этой ситуации восхищает то, что и сторонники, и противники гипотезы единодушны в вопросе политически корректного и гендерно-нейтрального языка: по их мнению, Американское лингвистическое общество должно повсеместно его продвигать. К примеру, один из этих языковедов может критиковать гипотезу лингвистической относительности и одновременно тщательно следить, чтобы в его статье для обозначения лиц обоих полов использовалось только местоимение they ‘они’ или формы типа s/he ‘она/он’, но ни в коем случае не местоимение he ‘он’ (ср.: If anyone wants this job, they can have it ‘Если кто-то хочет устроиться на эту работу, они могут ее получить’ vs. If anyone wants this job, he can have it ‘Если кто-то хочет устроиться на эту работу, он может ее получить’). Это происходит не просто потому, что гендерно-нейтральная речь вежливее, чем гендерно-специфичная (указание в речи на половую и социальную роль человека). Люди стали оказывать давление на английский язык с целью изменить его потому, что они считают: не важно, есть в этом намеренное оскорбление или нет, вежливо так сказать или нет, — то, как мы говорим, влияет на то, как мы думаем о других.
Я прочитал немало психолингвистических работ и знаком со свидетельствами довольно многих людей в пользу того, что язык влияет на мышление. Это позволяет мне сделать вывод, что слабая форма гипотезы Сепира — Уорфа — вполне разумная и обоснованная идея. В то же время я считаю, что эта гипотеза подтверждается не в том смысле, в каком этого хотели бы некоторые. Например, с ее помощью, по-видимому, нельзя объяснить отсутствие счета в языке пираха. Если принять гипотезу Сепира — Уорфа для объяснения того, почему они не умеют считать (потому что у них нет числительных), некоторые факты остаются необъясненными.
В мире было и остается много языков с крайне скудными системами числительных, однако люди, на них говорящие, умеют считать и (под социально-экономическим давлением) позаимствовали в окрестных языках числительные для торговли. Таковы, например, австралийские аборигены из племени вальбири (Warlpiri). Пираха же, несмотря на двести с лишним лет торговых сношений с бразильцами, не позаимствовали ни одного числительного, чтобы облегчить себе торговлю. Если описывать счет у пираха в рамках идей Уорфа, то можно прийти к такому заключению: незачем заимствовать слова для выражения понятий, ставших полезными, потому что если таких слов не было с самого начала, значит, соответствующие им понятия просто не нужны. Из такого описания можно сделать неверный вывод, что без слова нет понятия. На самом деле подобное описание в рамках строгой гипотезы несовместимо с наукой, а наука во многом представляет собой обнаружение и открытие понятий, для которых раньше не было слов.
Гипотеза Сепира — Уорфа не может дать цельного описания всего диапазона необычных явлений в языке и культуре пираха, таких как отсутствие цветообозначений, кванторов или числительных, простая система терминов родства и пр.
Наши попытки описать взаимодействие языка пираха с культурой этого народа должно находиться в контексте соответствующих научных знаний. Следует кратко обрисовать различные точки зрения на взаимоотношение грамматики, когниции и культуры. Ср. таблицу:
| Непосредственная связь | Соответствующая лингвистическая теория |
|---|---|
| 1. когниция → грамматика | Универсальная грамматика Хомского |
| 2. грамматика → когниция | Теория / гипотеза лингвистической относительности (Уорф) |
| 3. когниция → культура | Книга Брента Берлина и Пола Кея о цветообозначениях в различных языках[66] |
| 4. грамматика → культура | Работа Грега Урбана о дискурсивно-ориентированной культуре (discourse-centered culture)[67] |
| 5. культура → когниция | Долговременное воздействие культурных ограничений поведения на мыслительный процесс |
| 6. культура → грамматика | Этнограмматика; отдельные формы, структурированные посредством культуры |
Как нам всем известно, при попытке понять взаимодействие и взаимовлияние культуры, когниции и грамматики следует избегать упрощений в понимании того, что формирует «человеческий опыт». В то же время полезно и необходимо начинать с определенной идеализации или намеренного упрощения, благодаря которому можно сконцентрировать внимание на наиболее заметных точках соприкосновения этих трех областей, ненадолго упуская из виду остальные. Такой подход может помочь в плотной работе с таким сложным материалом.
Первая строка в таблице, приведенной выше, обозначает случаи, в которых когниция (под нею я понимаю в широком смысле структуры мозга или сознания, необходимые для мышления, или само мышление) управляет грамматикой. Идея универсальной грамматики, предложенная Ноамом Хомским, который в течение нескольких десятков лет сосредотачивал свое внимание исключительно на воздействии когниции в широком смысле на грамматику, призвана ответить на вопрос, как когниция ограничивает грамматику человеческого языка.
Согласно его универсальной грамматике, у всех языков мира, по сути, одна грамматика, допускающая варьирование по сравнительно небольшому набору «принципов и параметров»[68]. Если ребенок растет в языковой среде, слыша какой-то определенный язык, этот опыт словно по щелчку выключателей порождает те или иные свойства в его формирующейся грамматике. Допустим, вы родились в Бразилии и с самого рождения вокруг вас все говорят по-португальски.
Тогда, если рассуждать с позиции универсальной грамматики, в детстве вы приобрели параметр «нулевого подлежащего» («null-subject» parameter), т. е. для вас подлежащее не является обязательным членом предложения. Поэтому в португальском языке предложение наподобие Saw me yesterday ‘Видел/видела/видели меня вчера’ будет грамматически правильным, а в английском — неправильным. Кроме того, в португальском языке глаголы содержат больше информации о характере подлежащего (по крайней мере, о числе и лице), чем в английском, и т. д. и т. п. Среди всех теорий о взаимоотношении грамматики и когниции эта научная традиция, бесспорно, была самой влиятельной.
Вторая строка символизирует научную традицию Сепира — Уорфа, рассматривающую взаимосвязи грамматики и когниции с позиции того, как грамматика, т. е. структура нашего языка, может влиять на наше мышление.
Имена, приходящие на ум в связи с третьей строкой, — Брент Берлин и Пол Кей. Оба они являются почетными профессорами Калифорнийского Университета в Беркли. Цель их работы — доказать, что классификация цветообозначений во всех культурах ограничена физической способностью человеческого мозга воспринимать тона, оттенки и относительную яркость цветов. Это нейропсихологическое ограничение приводит к ограничениям в классификациях цветов во всех культурах.
Четвертая строка представляет точку зрения лингвистических антропологов, таких как Грег Урбан (Пенсильванский Университет). В своей работе Урбан утверждает, что язык может интересным образом и почти незаметно влиять на культуру. В частности, один из его примеров посвящен сопоставлению того, как пассивные (John was seen by Bill ‘Джон был увиден Биллом’) и активные (Bill saw John ‘Билл увидел Джона’) залоговые конструкции влияют на концепт героя в различных обществах.
Согласно Урбану, в некоторых языках доля пассивных предложений или клауз в естественном устном и письменном дискурсе выше, чем доля предложений с активным залогом. В других языках, наоборот, активный залог в предложениях встречается чаще. Урбан утверждает, что при естественном преобладании пассивных конструкций герои повествований чаще и естественнее воспринимаются не как инициаторы действий, а как те, в отношении кого эти действия предпринимаются. Такие герои воспринимаются как люди более пассивные, чем герои в повествованиях, написанных на языках, в которых преобладает активный залог. В языке без пассивных конструкций мы встретим предложения вида The man killed the jaguar ‘Человек убил ягуара’ или The jaguar killed the man ‘Ягуар убил человека’, но не The man was killed by the jaguar