— Мы переодеться не успеем! — провякал я, но сзади наши затылки уже сграбастал Яко и стукнул нас лбами.
— Надо вовремя приходить!
Это было чересчур. Вырвавшись от Фреда, мы бросились за Яко и под общий хохот стали за ним гоняться. Яко прятался за длинным Антоном, который стоял, держа в каждой руке по кеде, офонарело моргал и стонал:
— Да кончайте же наконец!
— Тогда подержи его, холера! — крикнул Эдгар и схватил Яко, но тот вырвался и укрылся за широкой спиной Фреда. Фред вдруг принял боксерскую стойку и стал размахивать своими кувалдами — поди-ка подступись!
Эдгар плюнул и пошел раздеваться.
Я сунул руки в карманы, отошел в угол, сел и закинул ногу на ногу. Я был само безразличие.
— Ну раздевайся же, Иво! — смеялся Илвар.
— Ничего не могу поделать, — ответил я. — Стоит нормальному человеку войти в раздевалку, как на него наскакивает пара ненормальных. И он не может приготовиться к уроку. И вдобавок ему еще ломают ребра и в голове устраивают сотрясение мозгов. А тебя, крыса малая, еще поймают, и ты узнаешь, что делают человеки с крысами!
— Кончай придуриваться, а то сам узнаешь, что учила делает с теми, кто не хочет приобщаться к спорту, — прокаркал Фреди.
— Ты же сам еще до конца не переоделся. Сам увидишь, что Лиепинь делает с такими.
— Ах я?! — воскликнул Фред и с обезьяньим проворством, которого никак нельзя было ожидать от такого амбала, стал переодеваться.
Но что произошло через минуту, можно сдохнуть со смеху, как вспомнишь. За дверью послышались голоса девчонок, трещавших про какие-то булочки, она скрипнула и хлопнула, закрытая пружиной. Из коридора влетели две девочки из параллельного класса. У одной, что поменьше и лицо в веснушках, в зубах была сдобная булочка. Вторая была здоровенная деваха, со временем она наверняка сможет добиться выдающихся результатов в толкании ядра. Пока они сообразили, куда их занесло, инерция вытолкнула их на середину комнаты. И тут они встали как вкопанные. И самое страшное то, что Фреди в этот момент надевал другие трусики и стоял нагишом.
— Ка-ак… — протянула, не вынув даже булочки изо рта, маленькая — так она опешила.
— Да-а-а… — протянул, в свою очередь, Фред и отвернулся, прикрывшись майкой.
— Свинья! — заорала здоровая и толкнула маленькую к двери. Мы корчились от хохота, до того все это было комично.
А к двери уже прыгнул Яко и загородил ее, изобразив на физиономии чарующую улыбочку.
— А ну-ка пусти! — злобно прошипела толстуха, но улыбка Яко только расползлась шире.
Маленькая стояла как восковая кукла и единственно, что могла сделать, это вынуть изо рта булочку, а здоровая залилась краской, стала оттаскивать Яко от двери, размахнулась портфелем и огрела его по спине. Яко, как зашибленный кролик, взвизгнул наполовину от боли, наполовину от восторга, но дверь не отпускал. Здоровая врезала еще раз, и Яко взвизгнул громче. Тогда она плечом вперед бросилась на дверь, а вернее, на Яко, и тут уж он отскочил, потому что был бы расплющен, как пятачок под колесом трамвая. Все трое с криком вывалились в дверь, и она захлопнулась.
Не знаю, как остальные, но я еле стоял на ногах, так меня корчило от смеха.
— Свинья!.. Обезьяна!.. Гамадрил!.. Орангутанг! — орал я, тыча пальцем в направлении Фреда.
— Питекантроп! — захлебывался Антон.
— Шимпанзе!
— Морская свинка!
— Толстая обезьяна! — вопили со всех сторон, и бедный Фреди окончательно растерялся, но тут открылась дверь, и в ней появились сам Лиепинь, молодой учитель с коротко подстриженными волосами и маленькими усиками, и Яко — единственные, кто не смеялся. Яко было не до смеха, потому что он стоял, согнувшись в три погибели: рука учителя держала его за ухо.
У меня тоже смех вдруг как-то прошел. Со мной так иногда бывает. Во всеобщей сумятице я под шумок втиснулся в одежный шкафчик и притворил дверцу. Дальнейшее я мог наблюдать через три вентиляционные дырки.
Смех постепенно стих, и Лиепинь отпустил ухо Яко.
Вообще-то у нас было два преподавателя физкультуры, старшим был Петкевич. Макушка у него уже полысела, и он ходил в очках. Мне он нравился больше, потому что он имел обыкновение относиться к нам по-человечески. Если тебе было неохота тянуться и тужиться, он не слишком приставал. Лишь изредка. Когда мы стояли в строю, а он прохаживался перед нами, словно генерал, и отечески наставлял нас в том смысле, что мы обязаны стать настоящими мужчинами, что это зависит от нас самих, заодно он любил вспоминать о случившемся с ним происшествии, когда однажды темной ночью к нему привязались двое хулиганов и хотели его избить. Кончилось дело тем, что один из них потом все не мог понять: то ли его дяденька стукнул, то ли лошадь копытом зашибла. Свое выступление Петкевич обычно заканчивал словами о том, что орлы улетают, а воробьи остаются. Мне и посейчас непонятно, что он хотел этим сказать. Кому из нас суждено стать орлом, кому воробьем? Надо полагать, орлами могли стать лишь те, кто активней других занимался на уроках физкультуры. Фреди с Яко так именно и считали и обижались, когда Эдгар прикладывал палец к виску. Справедливости ради следует признать, что был момент, когда Петкевич и мне тоже заморочил голову. Это случилось, когда мы готовились к эстафете второго мая. Непонятно с чего он взял, что можно стать выдающимся бегуном совсем запросто, надо, мол, только в толстые подошвы залить свинца. Если бегать в таких башмаках на тренировке, нога привыкнет к тяжести, и на соревнованиях в шиповках будет бежаться очень легко и можно будет развить скорость страуса. Один знаменитый зарубежный бегун якобы тренируется только таким способом. Я уже было твердо решил, что после эстафеты приступлю к тренировкам по такому методу, но все мои планы сорвались в день эстафеты. Наша команда второго мая пришла к финишу если и не последней, то, во всяком случае, где-то в середине, не раньше. Я представил себе всех, кто пришел раньше нас, и понял, что свинцовые подметки не помогут.
Совсем другого типа был Лиепинь. Он из тех, у кого нет ни малейшего уважения к личности человека. Как можно дойти до того, чтобы кого-то схватить за ухо? Но те, кто недавно закончил институт, все такие. Стоит сказать такому одно слово поперек, и он тебя заставит десять раз обежать вокруг зала. Со своей чисто субъективной точки зрения, я считаю, что стоило оттаскать Яко за уши. Поделом ему! Но объективно — не согласен с этим ни под каким видом.
Я даже не решался себе представить, что произошло бы, если бы он сейчас выволок меня из шкафчика. Все ребята тоже стояли, присмиревшие, как агнцы божьи перед ликом творца своего.
— Был звонок или не был? — спросил Лиепинь.
Все молчали, один Яко пропищал:
— Был.
Лиепинь глянул на него, опять защемил ему ухо, и Яко присел.
— С тобой будет отдельный разговор насчет уважения к девушкам.
И Фред — ха, ха! — выдавил:
— Был уже…
— В таком случае существует, по-вашему, дисциплина или не существует?
— Нет.
Это сказал Петерис. Я все видел сквозь свои три дырки и тихонько прыснул. К счастью, Лиепинь не услыхал, потому что прыснул не я один.
— Кто это сказал? — выкрикнул Лиепинь.
И вновь все как воды в рот набрали.
— Кто это сказал? — спросил он еще раз.
И поскольку никто не ответил, он высказался сам:
— Если на других предметах такое дело, как дисциплина, для вас понятие растяжимое, то на уроках физкультуры по-другому. И если вы этого не усвоили, то ошибка моя, и я постараюсь ее исправить. Поняли?
— Нет, — сказал Антон, не пошевелив губами. У него это всегда здорово получалось. Если с ним кто-то рядом стоит, вы ни за что не подумаете на Антона. На лице у него написана такая немота, что вы скорее заподозрите стоящего рядом.
Лиепинь прикинулся, будто не слышал, и скомандовал:
— Первый круг шагом, далее бегом! И-и шагом арш в зал!
Все ребята сразу ходу из раздевалки. Какой смысл торчать тут? Остались мы с Яко. Яко наконец мог выпрямить затекшие ноги, чего я сделать все еще, увы, не мог.
Взял его Лиепинь в оборот. Мол, нельзя так обращаться с девушками, это непорядочно и т. д., вы знаете, что принято говорить в таких случаях. Яко только кивал: да, конечно, больше никогда не буду, простите. Это вообще единственное, что в таких случаях можно сказать, чтобы тебя поскорей отпустили.
— Но ты, очевидно, еще в том возрасте, — заканчивал свое выступление Лиепинь, видимо, не слишком уповая на искренность покаяния Яко, — когда истины постигают чем угодно, только не головой.
Затем он отправил Яко в зал, а сам стал ходить взад-вперед по раздевалке. Можете себе представить, в какое дурацкое положение я попал. Мне было совсем не до смеха. Он остановился у окна, посвистел, стал смотреть наружу и улыбаться. И надо же — резко повернулся и пошел прямиком к моему шкафчику. Нервы мои сдали. Я набрал воздуху в легкие и хотел уже пнуть ногой дверку, чтобы выйти ему навстречу, я ведь не какая-нибудь мышь, с которой он мог поиграть, как кошка. Но так же неожиданно он нагнулся, поднял рубашку, кем-то в суматохе уроненную на пол, и кинул ее на скамью.
Хлопнула дверь, и наконец я остался один.
Из шкафчика я вылез скрюченный, как столетний старикашка. Потянулся и вдруг, не знаю почему, почувствовал себя так хорошо, ну так хорошо, что даже петь захотелось. Не потому, что меня не нашел Лиепинь, нет. Просто так себя чувствовал, и все.
Принялся потихоньку насвистывать и выглянул в окно посмотреть, что там интересного, чему улыбался Лиепинь. Ничего, кроме мусорных контейнеров, я там не увидел.
Через приоткрытую дверь доносился топот. Целый табун лошадей промчался мимо двери, стук копыт стихал, опять нарастал, и вновь табун, храпя, проносился мимо. Лиепинь обучал ребят дисциплине.
Прошло порядочно времени, покуда они приступили к игре в баскетбол, и я подошел к двери. Боже, что я увидел! Яко у стены приседал и вставал как заведенный. Мне было жутко смешно. Я смотрел, как Лиепинь обучал Яко уважению к девочкам до тех пор, покуда Яко не заметил меня.