Соня тычет пальцем в девушку в кресле, которая уже почти вжалась в него, словно желая раствориться, исчезнуть.
— Это что, мужчина? — Соня обращается к людям в поисках справедливости. — Это, по-вашему, мужчина?
Маша растерялась:
— Это моя подруга. Она зашла ко мне журнал показать, — она обращается к коллегам, ища понимания. — Мы укладки смотрели.
— Подруг, значит, стрижешь в рабочее время. Где тут у вас жалобная книга? Вы посмотрите, она подруг стрижет в рабочее время! А деньги, небось, себе в карман?!
Администратор устала, ей хотелось покоя.
— Женщина, успокойтесь! Что вы устроили здесь истерику?
— Истерику?! Не называйте меня так! Я леди, мадам, сударыня! Да у вас вообще всем на клиента наплевать!
— Жен… Вы чего хотите?
— Постричься!
— У нас мастеров много женских. Вот Неличка… и Раиса…
— А я хочу у Маши!
— Возьми ее… — почти кричит администраторша Маше, молитвенно сложив руки.
И Соня добилась своего. Она сидит в кресле перед зеркалом, и на лице разлито полное удовлетворение.
Маша стригла хорошо. Она даже победила однажды в городском конкурсе мужских мастеров. Ее моделью был одноклассник Рома, и она уложила его длинную челку затейливой волной. Теоретически она могла стричь и женщин, но робела перед сложными прическами невест и выпускниц. Укладки были ее больным местом. Поэтому любую свободную минуту она использовала для повышения квалификации. Но эта психованная тетка требовала чего-то ужасного. Маша словно одеревенела, будто во сне была или под гипнозом. А умалишенная клиентка руководила ее действиями, и получалось что-то такое, после чего парикмахер, или стилист, как теперь говорят, вместе с клиентом должны были уйти из жизни. По обоюдной договоренности.
Маша робко взяла в руки мокрую прядь Сонькиных волос.
— Здесь короче! — приказывает Соня.
— Как короче? Неровно же будет…
— Короче, говорю!
Маша безропотно выполняет указания гадюки. Она так напугана, что даже не думает о мести крикливой бабе. Скорее баба будет мстить Маше. Но за что?! Ведь она просто повинуется приказам:
— А здесь длиннее оставить. И здесь!
В зеркале Соне хорошо виден чудовищный куст из разной длины прядей, что разрастается у нее на голове. И глаза Маши ей видны, а в них дикий и бессмысленный ужас: почему я? неужели это со мной? На мгновение Соня почувствовала жалость к этой девчонке, но потом, не найдя ни одной морщинки на ее круглом лице, подавила зародыш сочувствия. Ну что, пожалуй, хватит? И она решительно встала.
— У вас клиент всегда прав? Так вот я не заплачу за эту работу. Я права, девушки?
Парикмахерши хмуро переглядываются.
— Вот так вот, Маша. Ужасная, чудовищная стрижка. Книгу жалоб!
Администраторша достает книгу жалоб и с готовностью несет ее Соне. Все что угодно, лишь бы та поскорее ушла. Соня хватает амбарную книгу советских времен, подходит к столику возле зеркала, на котором стоят бутылочки с гелями, лаками, и смахивает все на пол, водружая на стол жалобную книгу. Листает до свободной страницы, приговаривая:
— И что пишут? Хамите… Конечно, хамите. Вот еще химию плохо сделали, у женщины волосы отвалились. Опять хамите… И я напишу: хамите!
Быстро направляется к выходу.
— Хулиганка! Я сейчас милицию вызову! — кричит администраторша.
— Народную дружину не забудь!
Но тут неожиданно пришла в себя Маша:
— Швабра!
— А ты — жирная шлюха! — (Это было неправдой. Маша была пухленькой, но не жирной.) — Подстилка шоферская! — (И это тоже не так. Маша с Ромой никогда не спала.)
— Да я б с таким лицом, как у тебя, всю жизнь паранджу носила!
Администратор пытается схватить Соню за руку, но она отталкивает ее и бежит к выходу.
— Цирюльня совковая!
И, хлопая дверью, выбегает на улицу.
Она выбегает на проезжую часть улицы, телом намереваясь остановить автомобиль. Но роскошный BMW аккуратно объезжает женщину с кошмаром на голове, не без основании приняв за городскую сумасшедшую. Другая машина проезжает мимо Сони, окатив грязью с ног до головы. Но почему мы так капризны? Все — девчонки из рабочих кварталов, барышни в очках в городских библиотеках, надменные и дорогие девушки с несмываемым загаром, перезрелые бабешки с узловатым варикозом. И Соня тоже. Но она работает над собой. Поэтому, когда старый «Москвич» юрко выруливает из потока и останавливается перед ней, она спокойно садится в машину.
— Куда? — спрашивает пожилой водитель.
Соня молчит. Шофер поворачивается к ней и вздрагивает, увидев прическу. Понятно теперь, отчего женщина расстроена. Хорошо еще, что руки на себя не наложила.
— Куда едем? — тихо повторяет водитель.
— Направо. Все равно. Можно налево.
— Налево поворота нет.
Машина поворачивает направо, проезжает метров двести. У Таврического сада Соня просит:
— Остановитесь. Давайте встанем на минуточку.
Водитель недовольно качает головой. Конечно, с женщинами надо деликатнее, но ведь и заработать хотелось бы. А с этой бабой, похоже, не заработаешь.
— Я заплачу. Мне только подумать надо кое о чём.
У водителя тридцать лет стажа. Он всякого перевидал. И шлюх, и бандитов, и даже роды, сердечный приступ и живого медведя на заднем сиденье. Поэтому он меланхолично посвистывает и останавливается. Женщина прикрывает лицо руками и вдруг начинает содрогаться всем телом. Плачет, бедная. Конечно, он бы тоже рыдал, если б его так изуродовали.
Но Соня не плачет, она хохочет, хотя по щекам и катятся громадные, как градины, слезы.
— Девушка, что с вами? Истерика? Плохо?
— И зачем я ей нахамила?
— Валерьяночки?
— Чем девчонка-то виновата?! Несчастная парикмахерша, только и всего! А я-то! Я-то! Стыдно.
— Ну, знаете, если б мою супругу так обкорнали, уже был бы от парикмахерши труп. Уже разлагался бы.
Водитель откупоривает флакончик с таблетками валерьянки и протягивает его Соне. Та автоматически берет его в руки, но не выдерживает и выкрикивает сквозь клокочущий смех, который давно перешел в рыдания:
— Как некрасиво! Некрасиво! Глупо!
Шофер берет Сонину ладонь и высыпает в нее пригоршню таблеток.
— Рот откройте!
Она автоматически повинуется, а он подносит Сонькину ладонь ко рту и заставляет проглотить таблетки. Даже водой поит из бутылки. И Соньке легчает.
— Я выйду, извините. Сколько я вам должна?
— Да идите уж, бог с вами.
Вот опять — свободна. Свободна, если не учитывать Жорика. Но Жорик скорее друг или что-то вроде больного ребенка, отданного Соне на попечение. Свободна, одинока, унижена автослесарем, изуродована его невестой. Что еще нужно для того, чтобы быть несчастной? Но ведь это она сама подцепила Рому, разве нет? Сама направляла дрожащую руку Маши? Сама расставляла хитроумные ловушки, исправно попадала в них, а потом отчаянно пыталась вызволить себя же. Нет, так не пойдет! Этак спятить можно от чувства вины. Надо позвонить Нонке, она растолкует, что да как. Соня идет вдоль ограды Таврического сада и за собственные деньги жалуется по мобильному телефону:
— Ноник, и как тебе это нравится?! Он меня бросил! Она, как ты думаешь, кто?.. Нет, не продавщица, но горячо… Парикмахерша.
А Нонна раскладывает пасьянс на кухонном столе.
— Парикмахерша? Интересно. А сама-то ты как?
— Я? Как всегда, хорошо. Хорошо девице в средней полосе, можно удавиться на своей косе, — голосит Соня.
Прохожий, глядя на женщину, похожую на супругу Дракулы, отойдя на безопасное расстояние, крутит пальцем у виска.
Нонна кладет карту на карту и спрашивает:
— Софья, скажи, ты устроила дебош в парикмахерской и пыталась унизить бедную девицу?
— Откуда знаешь?
— Ясновидящая потому что.
Соня оживляется:
— Да? А что меня ждет сейчас? Прямо сейчас!
— Муж.
— Муж не ждет, он выжидает. Он ищет повод меня бросить. Он наймет частных детективов и все выведает про меня. Выведает и тоже бросит.
— Каких детективов, безумная? У него нет денег, чтобы билет на трамвай купить!
— Действительно… И почему я с ним живу?
— Прижилась… Как кошка.
— Погадай на меня.
— Да зачем тебе это. Я тебе и так все скажу без Таро. Вляпаешься в очередную авантюру. Потом роман…
— Нет, сейчас, сейчас! Прямо сейчас. Худо мне как-то. Тоска.
— Придешь домой… Жорик, наверное, уже написал про апофеоз старости и теперь думает над тем, чтобы ее избежать.
О боже! У Нонки еще и дар гипноза. Прямо перед собой Соня видит отчетливую картинку: Жорик сидит перед зеркалом и старательно разглядывает белки глаз, оттягивая нижние веки.
— Он, конечно, и не подумал помыть посуду или приготовить что-нибудь на ужин, — продолжает вещать Нонна. А Сонин внутренний взгляд упирается в штабеля грязной посуды. Потревоженные этим взглядом жирные мухи с недовольным гудом взвиваются к потолку.
— Ужас, — шепчет Соня.
— Он голодный и злой.
Воображаемый Соней Жорик открывает холодильник, берет кусок колбасы и механически, глядя в белое безмолвие холодильника, съедает его. И она абсолютно уверена, что настоящий Жорик делает сейчас то же.
— Нонка, что делать?
— Измени жизнь.
— А можно?
— Определенно да!
Нонке Соня верила. Не потому, что та умела гадать на картах или еще какие-то фокусы освоила. Просто Нонна не умела врать. И правдивость ее часто мешала в жизни. А для Сони не было лучшей гарантии от мошенничества. Если человек, вернее, женщина пострадала из-за собственной искренности от чужих людей, не может же она лгать подругам. То есть теоретически, конечно, может, кому-нибудь, незнакомому и малоприятному. Но не ей и не Юле. У Нонны хроническая, если не сказать, дурная болезнь говорить правду. Что-то вроде привычного вывиха. Поэтому Сонька верила подруге. Она прислонилась к водосточной трубе, уперлась лбом, чтобы охладить горячечные мысли. «Изменить жизнь, изменить жизнь, изменить жизнь» — пульсирует в голове. А на трубе написано: «Сдается в аренду баня». Господи боже ты мой! Неужели это ответ? Вот это объявление, что полощется на ветру, эта зеленоватая бумажка, на которой выведено черным фломастером «Сдается в аренду баня», — это и есть возможность изменить жизнь? Не может быть! Какая, к черту, баня? С другой-то стороны, почему нет? Да ладно, Сонька, перестань, это же чистой воды бредятина. Почему нет? Так! Пора кончать этот внутренний диалог. В конце концов, что стоит оторвать кусок бумаги с трубы? Оторвать, а потом спрятать, а после — забыть. Ведь если она не откликнется на знак старухи-судьбы, то она, эта дряхлая карга, выколет Сонькины глазки указующим перстом, а потом съест вместо устриц. И Соня отрывает бумажку с телефоном. Кому хочется ослепнуть, тем более что нынче Соня уже лишилась части красоты.