Александрова кивает.
— Просто повержена. И хорошо, что я вас, Юлечка, послушалась и прикрепила к волосам живые цветы. Вы очень талантливая барышня.
Обломова только успевает вертеть головой, смотря то на одну то на другую и явно ничего не понимая. Она снова отпивает из фляжки, а Юля пытается вставить хоть слово:
— Простите, Елизавета…
— Просто Лиза! — великодушно позволяет балерина.
— Лиза. Ладно, Лиза. А мой гонорар вы?..
«Просто Лиза» кивает. И кивок похож на поклон. Что-то вроде «я выполнил ваше поручение, честь имею». Обстоятельно докладывает, как перед налоговой инспекцией:
— Деньги за платье передала в кассу дома «Воропаев». Все, как мы договаривались с вашей Евгенией.
— Черт!
Лиза заволновалась:
— Что-то не так?
А талантливая «портниха» уже улыбается, справившись с разочарованием:
— Да нет, что вы… Все так. Все так. Я не предупредила вас просто. Ушла я от Воропаева, не работаю больше на него и на эту его Овчарку.
Александрова даже присела на краешек стула, заваленного Юлиными эскизами и книгами по орнаменту.
— Юля! — запричитала она по-бабьи. — Я ж не знала.
— Да ладно. Это вы меня простите, Лиза. Не предупредила. Извините. Мне надо работать. У меня клиентка вот. У нее брюхо под анестезией.
Обломова подозрительно смотрит на свой живот.
— Ну, слушайте, я как-то хочу искупить. Нельзя же так оставлять.
Балерина вскакивает со стула — как видно, она не может долго оставаться в бездействии.
— Я к Женьке этой схожу, деньги отберу.
— Не выйдет. Овчарка она и есть Овчарка: вцепится — не отдаст. Это она на вид левретка, а характер — кремень. Да ладно. Значит, момент такой настал. Ну, придется пока «сосать лапу».
— Ну, бывают всякие, конечно, периоды. Но как-то нехорошо получилось. По моей, получается, вине. Хотя в ваше будущее я верю абсолютно. Вы талантливая, а значит, прорветесь!
— Вы действительно так думаете?
— Да. Совершенно серьезно.
— Значит, я могу вас попросить?..
— О чем угодно, в пределах, конечно, допустимого, — балерина смеется заливисто и молодо. — Если вы скажете: «Александрова, съешь свои пуанты», я вряд ли смогу это сделать…
— Нет, пуанты не надо. Просто не забывайте обо мне. Я имею в виду, мои таланты. Я для вас еще кое-что придумала.
— Юля, конечно! Мы же договаривались, что вы мне шьете несколько платьев. Обязательно, Юля, обязательно.
— Только помните, что я больше не работаю на Воропаева, и деньги в кассу мне, а не ему.
— Обещаю.
— И еще одна дружеская услуга…
Елизавета Александрова поднимает бровь. К ней часто обращаются с просьбами, и она этого не терпит. А Юля собирает волю в кулак, чтобы произнести просительные слова. Вдыхает и выпаливает, зажмурив глаза:
— Не могли бы вы рекомендовать меня нескольким своим приятельницам? У вас же есть, наверное, знакомые?
Лиза облегченно вздыхает.
— Господи, конечно, я о вас расскажу. Уже многие заинтересовались. Не всем, конечно, пойдет ваш стиль, но они-то об этом не знают. Они будут только счастливы.
— Ну, про «счастливы» я не уверена, но точно не пожалеют.
— Юля, держитесь.
— Но пасаран.
Она вскидывает кулак в приветствии испанских коммунистов. Балерина уходит. Юля роняет руки на живот Обломовой.
— А! — кричит рок-звезда.
— Прости, забылась…
— Ты что, шмотки шьешь?
Юлька почему-то вдруг чувствует себя совершенно опустошенной:
— Ну да. Придумываю и шью. Шью, паяю, плету, вяжу. Все делаю.
— Ну да?
— Вот тебе и «ну да».
— А эта кляча кто?
— Балерина известная.
— Да ты, можно сказать, знаменитость.
— Ага, без пяти минут… широко известна в узких кругах. Только денег ни шиша и работы не предвидится.
— А эта?
— Что эта? — Юля безнадежно машет рукой. — Она уже давно обещает. Только обещает. Ты думаешь, она хочет, чтобы кто-нибудь из ее знакомых теток ходил в моих платьях? Нет, она лучше одна будет блистать. Как будто я им одинаковые пошью! Я ж все равно отталкиваюсь от самой женщины, от ее характера, от ее индивидуальности. Неужели я своих Нонку и Софу в одинаковое одену! Они ж не подружки невесты…
Обломова делает еще глоток и под монолог Юли отключается. Пустая фляжка с грохотом падает на пол.
Депрессия подкрадывается незаметно. Сначала ты чувствуешь, что слишком быстро утомляешься от самых обыденных действий. Потом даже зубная щетка кажется тебе неподъемным грузом. Теряя силы, ты решаешь, что надо развлечься. Но ни встречи с друзьями, ни алкоголь, ни попытка уйти в работу тебя не радует. Ты слышала, что в таких случаях хорошо помогает новый роман, но это требует эмоций, а у тебя их нет. О разовом сексе ты думаешь с отвращением. Депрессия подступает незаметно, а когда ты ее замечаешь, она уже полностью владеет тобой. Тебе остается только лежать на диване и ждать, пока эта тошнотворная тоска отпустит, откатится по закону природы.
Юля лежит на диване и пьет вино. Кот вертится вокруг своей пустой плошки. Юля отпивает еще и щелкает кнопкой телевизионного пульта. На экране элегантные манекенщицы прохаживаются по подиуму. Кот садится на середине комнаты и требовательно кричит — просит еды. Юля запускает в него диванной подушкой. Звенит, надрываясь, телефон.
Место Юли за столиком пустовало. Обе ее подруги поглядывали на Юлькин стул с тревогой. Соня нервно курила. Нонна, как всегда в минуты душевных волнений, прикрывалась искусством: она достала альбом с репродукциями Босха и с отвращением разглядывала. Соня дымит как дракон, выпуская сигаретный дым ноздрями. Нонна отмахивается. Всматриваясь в уродцев из фрагмента «Сада земных наслаждений», она гадливо морщится.
— Ужас какой! Нет, не мой художник, — говорит она и набрасывается на Соню: — Лучше бы Лосева здесь курить запретила.
— Лучше бы ты делом занялась, — Соня локтем подталкивает к Нонне свой телефон. Та покорно закрывает альбом.
— Нет, все же не мой художник.
Она взяла трубку и набрала Юлькин номер. Гудки и мерзкий женский голос. Почему телефонные компании записывают для типовых фраз типа: «выключен или находится вне зоны действия сети» женщин с такими голосами, будто им вазелином гланды обмазали. Это для того, чтобы огорчение от невозможности связаться с близкими стало еще более горьким?
— Ну что? — спросила Соня.
— Абонент временно недоступен…
— Не может быть.
Лосева у стойки тоже названивала Юльке — домой. Девочки ждали, что, может быть, ей удастся дозвониться, но Лосева отрицательно покачала головой.
— Может, она заболела? — предполагает Соня.
— Она не болеет, она спортом занимается. А потом, она позвонила бы.
— Да. Она бы позвонила. Аспирину бы попросила…
— Или водки. Точно, что-то случилось, — Нонна смотрит на пустое место так, словно там уже разлилось кровавое пятно.
— Да перестань ты каркать!
— Я не каркаю, я предчувствую неладное.
— Тоже мне, Кассандра недобитая. Позвони ей.
— Я только что звонила! — кричит Нонна.
— И что?! — сходит с ума Соня.
— Она выключена, отключена, понимаешь? А дома трубку никто не берет. Вон Лосева головой мотает!
— Не ори на меня.
— Я не ору!
— Орешь!
— Не ору!
— Орешь!
— Нет! — и выдохнув, очень тихо Нонна соглашается: — Ору, а что же я еще делаю?
— И Юльки нет, чтобы сказать: «Не ссорьтесь, девочки!» Нон, ну не может быть, чтобы ее в салоне не было и дома не было.
— Да, на нее не похоже. Ничего не случилось, ничего не случилось, ничего не случилось, — уговаривает Нонна саму себя. — Ну, может, она пошла в кино? Разве не может человек в кино пойти?
— Может.
Соня показывает подруге три пальца на левой руке. Правой она хватает себя за один из растопыренных пальцев и потрясает им.
— Допустим. Это позавчера. Только она бы позвонила и сказала: «Девчонки, иду в кино, с вами кофе выпить не смогу, потому что кино мне дороже, чем вы. Посмотрю кино и обязательно расскажу вам про настоящую любовь». Это должно было быть позавчера. А вчера она что делала?
Соня хватается за следующий палец.
— А вчера у нее свидание, например, было? — не веря себе, предполагает Нонна.
— Какое свидание? С кем?
— Ну, может, познакомилась с кем-нибудь?
— С кем? Где? В своем салоне с толстым байкером? Она разборчива очень, ты разве не помнишь? Это же твоя подруга Юля. Ты ведь знаешь ее всю жизнь. Она, конечно, может познакомиться с толстым байкером, чтобы погонять с ним наперегонки по Приморскому шоссе, но не позвонить она не может!
— Может! Я знаешь что заметила, Сонечка? Что в жизни разное может быть, вот что я заметила!
— Нет, не может быть! Даже если бы что-то абсурдное произошло, типа толстого байкера, она непременно бы позвонила. Обязательно! Всенепременнейше!
— Почему это ты так решила?
— Потому что ты ушла из этого спорта, а я тебе как профессионал скажу: главное не согрешить, а рассказать подружкам. И потом, если это и было, то вчера. А сегодня-то что она не звонит?
Соня хватается за третий палец и тычет им в Нонну.
— Сегодня! Сегодня!
— Софа, молчи! Я волнуюсь, перестань трясти пальцами!
— Я не трясу, а тоже волнуюсь.
Нонна берет телефон и снова набирает номер подруги.
— О, дозвонилась! Юля, дура! Ты где? Меня чуть Софа жизни не лишила. Из-за тебя… Чего принести?.. У тебя еда есть?
Соня выхватывает трубку у Нонны:
— Юлька, я тебя убью, когда доберусь до тебя!
Но убивать женщину, а тем более подругу, когда она рыдает в голос и припала к твоей груди, никто не стал. Нонна растерянно замерла с авоськами в дверях комнаты.
— Проходи-и-и-те, располага-а-а-айтесь, — подвывала Юля, повторяя это уже четвертый раз.
Соня погладила ее по голове:
— Ничего, ничего. Сейчас Нонка разгрузит сумки и сварганит что-нибудь поесть. Выгружай продукты.
Нонна уходит на кухню. Юля падает на диван.