Оператор биржи труда, в недавнем прошлом библиотекарь, оттрубивший шесть месяцев на курсах переподготовки, сделался строг лицом и торжественно объявил:
— Я могу предложить вам войти в Партию культуры.
— Я аполитична, но склонна к бунту. Партийная дисциплина мне претит. Я даже в комсомоле не была.
— А у нас как раз от них заявочка. Вы будете там на своем месте. Со всем вашим списком, — уговаривает Максим.
— Что вы имеете в виду? — вспыхивает Нонна.
— Они всех неудачников берут, — доверительно сообщает Максим.
— С чего вы взяли, что я — неудачница? Почему вы со мной так разговариваете? Ваше дело мне помочь найти работу, а не давать своих оценок. Я же не спрашиваю вашего мнения.
— Успокойтесь, — он глянул в анкету, — Нонна Владимировна.
Нонна еле крепилась, чтобы не зарыдать, а Максим неожиданно придвинулся к ней и зашептал:
— А вы в кино работали?
— Да, немного.
— И фильм можете снять?
— Все подвластно мне: и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений! — Нонна величаво расправила плечи.
— Да я не о том. Я бы хотел… Ну, понимаете… Я бы хотел… снять такое кино… Ну, вы понимаете?
— Не совсем.
— Ну, только между нами. Я, моя подружка… ее мама… и мой однокурсник… Ну, вы понимаете?.. Ну, как бы это назвать… Мы вместе предаемся… занимаемся…
— А, поняла. Совокупно отдыхаем, — почему-то обрадовалась Нонка. — Хорошо бы еще включить кошечку, собачку, попугайчика и бабушку. Это называется домашнее порно, молодой человек. Извините, боюсь, что это не доставит мне эстетического удовольствия.
— Я заплачу, — Максим заговорщицки подмигнул.
— Вы просто не сможете заплатить мне таких денег, чтобы я согласилась… Для того чтобы это снимать, мне как минимум сначала потребуется операция по перекодировке структуры личности. Боже мой, до чего я докатилась!
Да, идея с биржей труда была неудачной. И так каждый раз, когда она слушает мать и поступает по ее рекомендации. Например, Араксия Александровна прямо-таки настаивала, чтобы Нонна вышла замуж за Федора, боясь, очевидно, что дочь останется в пожилых девушках. И что из этого вышло? Только Мишка. А в основном — одна маета.
Нонна поднялась, чтобы уйти, но вдруг что-то вроде жалости колыхнулось внутри.
— Хотите совет?
Максим смотрит на нее почти жалобно.
— Бром и Библия. — Нонна забирает со стола бумаги.
— Вы начальству жаловаться пойдете?
— Нет! Где ж их берут-то, извращенцев этих? — бубнит себе под нос Нонна. — А с виду клерк прыщавый.
В фойе был установлен плакат: две крупные блондинки с лицами и фигурами моделей «Плейбоя» затерли между собой пожилого лысого господина. К петлице мужчины прикреплена объемная бумажная роза. Нонна шла мимо, когда роза, реагируя то ли на тепловой импульс, то ли на движение, заговорила человеческим голосом:
— Мечты сбываются. Деньги, вложенные в ваше образование, обернутся сверхприбылью вашей фирмы. Эксклюзивность. Безопасность. Доступность. Три кита, на которых стоит наш университет!
— Боже, какая глупость, — вздрогнула Нонна.
Из-за плаката выпрыгнула женщина, похожая на гнома. Маленькая, в синем колпаке.
— Здравствуйте! — провозгласила она, потряхивая диктофоном, и протянула руку для пожатия.
— Анна. Новый университет. Служба социального анализа.
Нонна с опаской тронула ее за кончики пальцев и едва кивнула, не собираясь продолжать разговор.
— Вы посмотрели на наш интерактивный плакат. Ваше мнение?
Нонна улыбнулась.
— Мне понятен вкус вашего ректора. Джентльмены предпочитают блондинок. Зубы, опять же, хорошие. Чему у вас учат, правда, непонятно.
— Спасибо вам за этот краткий и лаконичный ответ.
— Либо краткий, либо лаконичный, — бросила на ходу Нонна.
— Что? — задумалась Анна.
Нонна обреченно вздохнула. А эта где училась? В каком, интересно, университете? Пришлось остановиться.
— Это одно и то же, понимаете? Краткий и лаконичный — это одно и то же, это тавтология, масло масляное…
Но у Анны был строгий план — двести человек в день. За это ее бесплатно обучали на курсах переподготовки. По плану же она должна задать десять вопросов. Не больше.
— Если я правильно поняла, наш ролик вам не понравился.
— Нет, не понравился, — ответила Нонна уже в дверях.
— Вы ищете работу?
Вопрос уткнулся ей в спину и застрял там. Нонна обернулась.
— Да, я ищу работу. Я режиссер. Я могла бы придумать для вас плакат или рекламный ролик — интересный и внятный.
— Наш университет заинтересован в новых и талантливых кадрах. Заполните эту анкету, и вам позвонят.
Нонна обреченно берет протянутые женщиной листы.
Начало вечера. В это время кафе уже было наполнено голосами, табачным дымом и громкой музыкой. Соня и Нонна это время не любили, но они договорились встретиться с Юлькой и потому терпеливо ждали, когда та изволит явиться. Юлька опаздывала. Перед Соней — стакан сока и пирожное, перед Нонной — стакан с минералкой.
— Вот почему ты ешь эти пирожные, и хоть бы хны? А я сейчас откушу и выплюну и потолстею на килограмм? — спрашивает Нонна и тянется к тарелке подруги. — Хочешь, проверим? Хочешь, я тебе продемонстрирую?
Соня поспешно отодвигает тарелку и на всякий случай надкусывает пирожное. Нонну это не останавливает.
— Нет, хочешь, покажу?..
— Уймись, не дам.
— Нет, ну я тебе просто покажу. Вот дай откусить.
— Не дам. Ты потом мне этот кусочек будешь помнить полгода. Мол, дала тебе пироженку, хотя знала, что тебе нельзя. Знаю я эту песню.
— Ничего, ничего… Вот разбогатею — в долг не дам!
— Из-за этой калорийной гадости? — вопит Соня. — На! Ешь! Толстей! — и успокаивается так же внезапно. — Ты не разбогатеешь. Не с чего.
— Да? — возмущается Нонна. — А я сегодня была на бирже труда…
— Скажи честно, — придвигается Соня, — страна нуждается в режиссерах?
— Издевайся, издевайся. Ладно. Страна не страна, а Шестаковичу нужен хороший рекламный ролик.
— Композитору Дмитрию Дмитриевичу? Трам-пам-па-пам-па! — Соня напевает тему Нашествия из «Ленинградской симфонии». — Неужели он нуждается в рекламе?
— Да не Шостакович, а Шестакович — ректор Нового университета.
— Вот с этого места поподробнее, — заинтересовалась наконец Соня, так как в любом богатом человеке предвосхищала заказчика.
— Подробности завтра. Иду на собеседование. Все узнаю.
— Хорошенький? — Соня уже кокетничала с воображаемым Шестаковичем.
— Ох, я как-то забыла о главном. Тебе бы понравился.
— Новенький — хорошенький.
Вбежала Юля с большой папкой эскизов. Быстро оглядев зал и заметив подруг, устремилась к стойке.
— Чего это с ней? — Соня даже приподнялась от удивления. — Не здоровается.
— Девушка в черном пальто! Вы случайно не нас разыскиваете?
На ее возглас оборачиваются сразу несколько девушек: черный цвет по-прежнему моден в этом сезоне, впрочем, как и различной длины пальто. Юля, однако, не реагирует на призыв Нонны. О чем-то шепчется с Лосевой, перегнувшись через стойку. Наконец Лосева уплывает в закулисье кафе и, пока Юля получает свой американо с лимоном, выносит ей кипу газет. С газетами и чашкой кофе Юля подходит к столику подруг.
— Привет. Чего разорались?
— Пытались привлечь внимание, — ответила Нонна. — А ты нас игнорировала. Что за макулатура?
— Вот, попросила Лосеву дать мне эти газеты. Ну, то, что в ресторанах и кафе бесплатно лежат. Ну, эти, на хорошей бумаге.
— Поняли, поняли, — остановила Соня Юлькино объяснение. — Дальше-то что?
— Короче, где светская хроника есть. Хочу посмотреть, кто из знаменитостей как одевается, по части имиджа и все такое. Может, предложу кому-нибудь свои услуги.
— По части имиджа тут явно по нулям, — уверяет Соня.
Каждая развернула по газете. Отгородились от внешнего мира. Окунулись хоть и в бумажную, но сладкую жизнь. Вдруг Сонька радостно завопила:
— Ноник, тут про твоего.
У Нонки за газетой дрогнул голос:
— Про кого?
— Этот, как его? Шершень твой. Олег Шершневский.
— Дурочка какая! Вот у Мадонны вилла, это да!
Из-за другой газеты послышался голос Юли:
— Что за хмырь? Как он меня раздражает, девочки. На нем смокинг, как будто он его напрокат взял, как на официанте.
Нонна отрывается от чтения захватывающей заметки о Мадонне и заглядывает через плечо Юли:
— Кто?
— Да вот.
На газетной полосе под рубрикой «Светская хроника» Михаил Боярский в вечно черной шляпе, Лужков в кепке и ректор Нового университета в гроздьях девушек.
— Да это же Шестакович!
Все-таки психика у человека — сплошные клише. Это как в кроссворде. Если там спрашивают — часть лица, три буквы, любой почему-то ответит — нос. Почему не рот? Тоже ведь три буквы. Вот и Юля при упоминании о Шестаковиче запела:
— Пам-па-па-пам-па! Па-па-па-па-па-пам-па… Я думала, он того-то… постарше.
— И эта туда же! Какая ты темная! Это Дмитрий Дмитриевич, трам-пам-пам! Он умер давно. Тот Шостакович, а этот Шестакович.
— Даром, что живой. А смокинг у него — рвань. Чем занимается?
Нонна многозначительно улыбается, но помалкивает.
— Да учебное заведение у него. Управляет, — объясняет Соня.
— Понятно. Я бы поработала над его имиджем, над, так сказать, светлым образом, над личиком его лучезарным.
— Борис Андреевич Шестакович! — Нонна представляет, как будто ректор подошел к их столу с букетом желтых хризантем. — Прошу любить и жаловать!
— А надо ли? — интересуется Соня, и в голосе слышится необъяснимая ревность.
— Что?
— Ну, вот это: любить, жаловать. Может, как-нибудь обойдемся без этого франта?
— Да, конечно, — хмыкает Юля. — У него под задницей небось «мерс», а не асфальтоукладчик.
— Но-но, попрошу без намеков.
— Не ссорьтесь, девочки, — просит Нонна. — Его университет предложил мне работу. Завтра пойду на собеседование.