— Адрес нетрудно узнать, на каждом столбе их реклама, — ответила Нонна.
— Что ж, это делает им честь. До завтра.
Что праздновали в «Янусе», Нонна так и не поняла: то ли юбилей клиники, то ли именины владельца. Протискиваясь через разодетую толпу Нонна гадала, кто же этот таинственный хозяин и почему здесь так много узнаваемых лиц: телеведущие, политики, артисты? И что за дурацкое название у медицинского учреждения? На что это они намекают? Вот приходит женщина лицо чуть поправить, а ей второе на затылке крепят? Или, к примеру, грудь на спине?
И Нонна догадалась, рассматривая неправдоподобно молодое лицо актрисы, которая, по самым скромным подсчетам, могла считаться ровесницей отечественного кинематографа, — это маски, выданные им в «Янусе». Подлинные лица они отдают на хранение сюда же. Лица плавают в специальном растворе и продолжают стариться. Если клиент разочаровывает коварных дельцов из «Януса», то ему перешивают его собственную увядшую физию. Где-то здесь должен быть тайный схрон. Она похолодела от собственных фантазий.
Неожиданно кто-то хватает ее за плечо, и приятный голос доктора Дроздова воркует ей в ухо:
— Нонна! Мечта моя! Какая неожиданная встреча?! Почему вы скрывали от меня, что посещаете клинику «Янус»?
— Разве возможно от вас что-нибудь скрыть, доктор?
— Нонна, а ваш роскошный бюст — это чья заслуга? Я здесь весь персонал знаю.
— Это заслуга папы и мамы, хотя иногда мне кажется, что это заслуга несбалансированного питания. «Янус» здесь ни при чем.
— Какое счастье! Когда я вижу вас, я понимаю, вы — настоящая. Знаете, как бывает? Знакомишься с красивой женщиной, желаешь с ней заняться сексом, а она приходит, смывает косметику, снимает утягивающие колготки, расстегивает бюстгальтер, на семьдесят процентов состоящий из поролона, — и я вижу на ее лице и теле следы неуемного косметолога, и тогда я думаю…
Нонна обнимает Дроздова за плечи.
— Доктор, мой вам совет, думайте о душе.
— Нет, но ведь и секса хочется!
Она не выдержала, рассмеялась. Хоть он и циник, но все же обаятельный. Если бы он не говорил все время о сексе, с ним можно было бы подружиться.
— Извините меня, у меня здесь назначена встреча.
— С кем это?
Нонка загадочно улыбнулась и отправилась на поиски Шестаковича. Тот нашелся быстро, надо было просто идти на блеск. Слепил золотой пиджак, мерцала алмазная галстучная булавка, сверкал бриллиантовый перстень, сияли женщины, надеясь на его внимание.
— Здравствуйте, Борис Андреевич. Я не знаю, удастся ли нам поговорить. Здесь столько народу, — перекрикивала музыку и гул толпы Нонна.
— А я вот возьму сейчас и украду вас, — прокричал в ответ ректор и поцеловал Нонну в плечо. — В кабинет главного врача.
— А что, другого места нет?
Шестакович расстроился:
— Ну, я, конечно, мог встретиться с вами и завтра. Но зачем же ждать до завтра? Мне не терпится посмотреть то, что вы написали. И потом, провести вечер с такой талантливой и прекрасной женщиной… — лил патоку ловелас. — Все эти презентации — суета. Вы же понимаете, что я обязан на них появляться. Это часть моего имиджа.
Кабинет главврача Шестакович по-хозяйски открыл своим ключом.
— Ого! Да вы здесь как дома?!
— Положение обязывает. Не только женщина должна хорошо выглядеть. Скажу по секрету, — он переходит на таинственный шепот, — я частый гость в этой клинике. Проходите, пожалуйста, будьте моей гостьей.
— Буду, если просите.
Нонна протянула ректору папку со сценариями. Но тот ее даже не раскрыл. Он смотрел на женщину перед собой. И не то чтобы она ему нравилась… Он очень любил жену, хотя изменял ей и налево, и направо, и вдоль, и поперек. А с этой не покрутишь. Эту любить надо. А сердце его было занято. Но было еще одно обстоятельство, которое подталкивало Бориса Андреевича к активным действиям. Он ненавидел Дроздова. Эту его улыбочку, этот его понимающий взгляд, эти обидные фразочки: «Чем больше женщин, тем глубже комплекс неполноценности, Боря». Или вот еще: «Уважай свой член, Боря. Твой член — самый лучший твой друг!», а потом подумал и добавил: «Он — твой лучший пиарщик». На что намекает этот идиот? На то, что Боря Шестакович, маленький близорукий еврей, заработал себе всенародную славу половым путем? Слава — не желтуха, половым путем не распространяется. Он сам зарабатывал себе имя, по кирпичику, по бревнышку, по капле. А слабости? У каждого есть слабости. Да, он любил высоких блондинок. И что? Нонна не была блондинкой. Как не были блондинками ни любимая жена Бори Шестаковича, ни уважаемая мама. Но уж очень хотелось утереть нос Дроздову. Тот так на нее смотрел…
— Борис Андреевич, я подготовилась к нашей встрече, прочитав несколько ваших интервью и изучив прессу о вашем учебном заведении.
— Нонночка! Можно, я буду вас так называть? Дело в том, что мое учебное заведение в рекламе не нуждается. Про нас и так, как вы знаете, много пишут, а меня столько показывают по TV, — он так и сказал, «ти ви», — что жена говорит, даже если бы я остался на какой-нибудь тусовке навсегда, мой светлый образ еще очень нескоро стерся бы из ее памяти.
Он вдруг показался Нонне уставшим и от этого человечным. Звездная пыль слегка осыпалась, и даже золотой пиджак перестал слепить глаза.
— И этот, так сказать, клип мы сделаем в расчете на западную публику — пусть видят наши достижения. Нас ведь рвут на части. Нас хочет Гордон, нас хочет Познер. И мы это заслужили. Да…
И Нонна вдруг поняла — действительно, заслужили. Он мог бы сказать «Я заслужил», а вместо этого произнес «Мы заслужили». Почему-то ей не пришло в голову, что это «мы» адресовалось не к коллективу университета, а к одному только Шестаковичу. «Мы, Божьей милостью самодержец…»
— Понятно, — сказала Нонна. — Снимаем ролик в стенах вашего университета. Как можно больше прекрасных молодых лиц, прогулки по коридорам и аудиториям, профессора за работой…
— Мои ассистентки…
— Ваши ассистентки. Ну и, конечно, вы сами, дорогой Борис Андреевич. Надо, чтобы вы сказали несколько слов о своем детище. Когда я поднималась по лестнице, то присмотрела очень милый план — хороший вид из окна…
— Ну что вы, Нонночка, только не на лестнице, лестница — не место для человека моего положения.
— А как же парадные портреты?
Шестакович досадливо поморщился:
— Я же сказал, не надо на лестнице. У меня замечательный кабинет.
Нонна быстро и даже поспешно согласилась:
— Хорошо, не надо на лестнице, действительно, далась мне эта лестница. Музыку какую бы вы предпочли? Современную отечественную? Зарубежную? Может быть, русский рок?
— Что вы, дорогая. Только классика. Я, знаете ли, консерватор…
— Я учту это.
— Какая вы нежная…
Нонна напряглась под раздевающим взглядом Шестаковича.
— И податливая. Мягкая вся.
Снизу хорошо слышна какая-то классическая увертюра. Шестакович подходит к креслу, в которое вжалась Нонна, и останавливается перед ней.
— Если вы посмотрели сценарий, я пойду. А ваши замечания я учту.
Борис Андреевич поднимает Нонну за плечи и пробегает по ним пальцами.
— Спасибо, до свидания…
— Потанцуем?
Он кружит Нонну в вальсе, и она лепечет:
— Мне действительно надо идти.
— Идите, моя нежная. Идите. Мы встретимся завтра. Пойдем кататься на яхте.
На улице Нонна ринулась к телефонной будке. Кричала в трубку:
— Юля? Если вы уже у Лосевой, то я скоро приду.
В кафе Нонна отмалчивалась, копошилась трубочкой в стакане с молочным коктейлем и томно вздыхала:
— Он все-таки очень милый.
— Он — совершенно непривлекателен, — заявила Юля.
А Соня сказала:
— Он — комический персонаж.
— В таком случае откуда у него столько пассий? — всколыхнулась Нонна. — В нем что-то есть, что привлекает женщин.
— Толстый кошелек, — отрезала Соня.
— Да брось ты! Уж ты-то как никто другой знаешь, что кошелек — это не главное.
— Это не вопрос теории. Это каждый раз надо проверять на практике, — строго ответила Соня.
Юля, подхватив сумку, встала.
— Девочки, мне надо идти. Пока мы тут разговариваем, он меня, наверное, заждался.
— То есть Борис Андреевич?
— Ну да, — удивилась Юля Нонниной реакции. — У меня с Шестаковичем Борисом Андреевичем сейчас встреча.
— Он же на банкете!
— Позвонил полчаса назад, пока ты ехала, и сказал, что у него есть время встретиться.
Нонна нервно дернула плечами и отвернулась к окну. Когда Юлька ушла, поцеловав подруг в макушки, Соня подступилась к Нонне.
— Ноник, все в порядке?
— Да, нормально.
— Все живы-здоровы?
— Да, нормально.
— Н-да…
Борис Андреевич приятно удивил Юлю своей демократичностью. Он с удовольствием пил чай за столом, заваленным тряпками, нитками, портновскими ножницами и инструментами для татуировок.
— Какая вы молодец, — восхищается он. — Так, значит, вы сейчас и за закройщика, и за портного, и сам себе дизайнер?
— Пока я представляю собой всю корпорацию.
— Вы так тщательно снимаете мерки.
— Да, я снимаю много мерок для того, чтобы костюм сидел как можно лучше.
— Так когда мне ждать фраки?
— Недели через две. А как дела у Нонны со сценарием?
— Ну, между нами, не блестяще. Ваши подруги, в отличие от вас, пытаются доказать, что они что-то значат в этом социуме. Но ведь, Юленька, амбиция должна соответствовать амуниции. Вы понимаете, о чем я?
И Юля понимает. Первый раз в жизни ее выделили из их неразлучной троицы. В чем-то Юля оказалась лучше подруг, правда, она не поняла, в чем именно. Это было смешанное чувство. И чтобы выгадать время, Юля перешла к делу:
— Борис Андреевич — это лирика. Ваши фраки будут стоить каждый по двадцать пять тысяч рублей.
Шестакович всплеснул руками.
— Но Юленька, даже в самых престижных салонах сшить фрак столько не стоит.
— Ну это вы загнули. А потом, у меня эксклюзивный подход к клиенту.