— Юля, вы прекрасно научились промоутерской работе. Но не забывайте про имиджевый фактор, — пытался напугать иностранными словами Шестакович. — Насколько я знаю, к вам не стоят очереди. Я же смогу порекомендовать вас многим и многим известным в этом городе людям. Да что там в городе — в стране!
— Спасибо, конечно, но оплатите хотя бы материал.
— Реклама тоже стоит денег. Впрочем, вы можете отказаться.
— Да нет, я согласна, — поспешно согласилась Юля.
— Все-таки у вас недюжинная хватка настоящей бизнес-вумен.
И опять он попал в цель. Это она-то деловая женщина? Это ее мать Лариса, успешная в делах, удачливая в романах. Неужели и она, Юля, может казаться такой? Почему казаться? К черту! Она и есть такая — благополучная и деловая.
Борис Андреевич целует Юлину руку, все выше и выше, подбираясь к острому плечу.
— Юля, Юлечка, — шепчет он и уже обнимает, ищет Юлины губы. Та отстраняется, но отступать некуда. В ее каморке очень тесно.
— Борис Андреевич, Борис Андреевич.
Шестакович роняет руки.
— Простите меня, старого дурака, — бормочет он. — Вы такая хрупкая, такая нежная. Вам так нужна помощь.
— Оплатите материал, — шепчет Юля.
— Юленька, мне надо вам многое сказать. Давайте встретимся. Давайте завтра пообедаем на моей яхте.
— Хорошо…
Соня и Жора опять поругались. На этот раз из-за телевизора. Соня хотела посмотреть «Пиковую даму» в постановке Мариинского театра, а Жорик решил, что самое время разобрать домашнюю видеотеку. Теперь сидят по разным углам дивана. Жора никакие кассеты отсматривать не стал, сканирует с пультом в руках телевизионные программы, тщательно обходя канал «Культура», где транслируют оперу. Соня, подперев голову, равнодушно наблюдает за мельканием на экране. На телефонный звонок вскочили оба и больно столкнулись лбами. Но Жорик успел первым.
— Алле… Софья Викторовна не занята. Она бессмысленно смотрит бессмысленный телевизор. Сейчас позову, — прикладывает трубку к груди и кричит, будто Соня живет в Улан-Удэ: — Эй! Это тебя! Какой-то бессмысленный мужик.
— Сколько раз говорила. Не смей так разговаривать с людьми. Это может оказаться важный клиент, заказчик.
— Каждому заказчику — говна лопату за щеку.
Соня дает Жорику подзатыльник. Тот пытается дать сдачи, но затем возвращается на диван к своему занятию.
— Алло! — выкрикивает Соня в трубку.
Звонил Шестакович.
— А, Борис Андреевич. Добрый вечер. Это мой муж, да… Это он так шутит, да… Сейчас?! Очень важно, я понимаю…
— Сонечка! — воркует ректор. — Мы оба с вами занятые люди. Оба знаем, как ценно время. Сонечка, дорогая, это займет у вас часа полтора. Я вас увезу и доставлю обратно в лучшем виде. Хотите, я расписку вашему мужу оставлю?
Соня глядит на спину Жорика в мятой футболке. Нужна ему расписка, как же.
— Хорошо, давайте съездим.
Соня положила трубку и сообщила мужу:
— Я сейчас съезжу на один объект и часа через полтора вернусь.
— На ночь глядя? На объект? Не смеши.
— Если бы ты вел себя по-другому, я бы, может, не стремилась на ночь глядя на объект.
Загородная резиденция Шестаковича ужаснула Соню. Еще из окна машины она увидела гигантских размеров и нелепых форм трехэтажное здание, в котором каким-то таинственным образом соединилось все самое худшее, что есть в каждом архитектурном стиле. Новый BMW аккуратно въехал на территорию. Выбежал сторож, одетый в камуфляж. Поклонился хозяину в пояс и помог Соне выбраться из машины.
— Сонечка, я вижу, вам нравится? — ректор окинул гордым взглядом свои хоромы.
— Красота — это страшная сила.
— В ваших словах я слышу иронию. А я же, напротив, совершенно серьезно пригласил вас сюда, чтобы обсудить интерьер дома. Над фасадом работали многие архитекторы.
— Всех времен и народов мира.
— Лучшие! Сначала Саша Манукян, потом Армен Буравцов.
— Ужас, — прошептала Соня. — Это архитектурное преступление. За это сажать надо.
Шестакович, не обращая внимания на иронию, берет Соню под локоть.
— Посажу, обещаю, посажу. Софья, дорогая моя! Пойдемте в дом. Не скрою, я собирал о вас информацию. И, несмотря на то что мнения разделились, я рискну доверить вам отделку интерьера. В дом, дорогая!
Дом — это пока только пустые стены, вскрытые полы, оголенные балки. Для Сони это почти что картины родной природы, но Борис Андреевич провозглашает:
— Единственное по-настоящему законченное место в доме — это ванная. Туда и пройдем.
— Какая изысканность!
На пороге ванной Шестакович неожиданно останавливается, берет ее за плечи и переходит на «ты»:
— Мне нравится, что ты контролируешь свои чувства. Мне нравится, что ты умеешь скрывать за маской свое истинное лицо. Я представляю, что кроется под этой броней. Там доверчивая маленькая девочка, которая хочет любви. — Он вцепился в Сонины губы. — Папку чертежей привезут тебе в офис.
Борис Андреевич порхал по Сониной блузке, расстегивая пуговицы. Она бежала по ней в обратном направлении, застегивала.
— Цена вопроса? — прошептала она.
Шестакович продолжал раздевать Соню, но вернулся к «вы». Когда речь идет о деньгах, надо быть серьезней:
— Сонечка, вы должны знать, что такое имиджевый объект. Знаете, какие люди увидят вашу работу? Вы даже не догадываетесь.
— Подождите, подождите… — Соня трясет головой, чтобы избавиться от липкого тумана, в который ее погрузили слова и поцелуи неуемного сластолюбца.
— Страстная, смелая. Софья — ты моя мечта.
Соня была согласна. В конце концов, чем этот самый Шестакович хуже ювелира Захарова или Борюсика, любителя игуан. Стоп. Борюсик! Борис Андреевич! Они тезки.
— Подождите, подождите секунду. Так нельзя. Работа — работой, а это дело тоже нельзя так на самотек пускать. У меня есть тяжелый опыт с заказчиками.
— Понимаю. Но я не заказчик. Я претендую на большее, Соня, в вашей жизни. — Он набрасывается на нее с большим рвением, хотя никак не может определиться, быть им на «вы» или на «ты».
— Я замужем, в конце концов! — кричит Соня. Наконец-то Жорик ей пригодился. Хоть раз в жизни.
Шестакович неожиданно отстраняется и сурово смотрит на Соню.
— Поговорим об этом завтра, Софья, завтра. Нам надо серьезно обсудить наше будущее. Твой муж явно не вписывается в мои планы.
У всех троих была тревожная ночь. Нонна должна была прибыть на яхту к девяти утра. Она долго рассматривала себя в два зеркала, подбирала живот, выпрямляла спину.
Юля была приглашена к двенадцати, но поскольку по утрам любила поспать, то решила приготовиться загодя. Она примеряла платье за платьем в поисках лучшего.
Соня тоже стояла перед зеркалом. Она вглядывается в собственное отражение в поисках признаков увядания. Сейчас она вспомнила, как однажды, так же пытливо изучая себя, грустно спросила у Нонны:
— Неужели мы все состаримся и умрем?
— Нет, — огрызнулась Нонна. — Мы все умрем, а ты останешься.
Тогда они смеялись, придумывая, что будет делать Соня одна-одинешенька. Оказалось, можно хорошо поразвлечься. Соня с нежностью подумала о подругах. Какие они хорошие. Какие они родные. И надо же, ведь они действительно ни разу не поссорились по-крупному. Неожиданно из спальни донесся протяжный стон Жорика.
Жорка метался в лихорадке и бредил:
— Пугало, пугало! Посмотри на себя! Ты же не женщина, ты монстр. Монстр!
Соня подумала, что это муж о ней. Но даже в бреду Жорик игнорировал жену.
— Буркова — ты гадина! Бессмысленно, все бессмысленно!
Визит к Боре Шестаковичу отменялся. А встреча была назначена на семь вечера.
Только Нонне удалось выполнить намеченную программу — они покатались на яхте. Ее укачало. Дела не обсуждали. Напротив, Шестакович лез целоваться и говорил об одиночестве. На причале заторопился почему-то, обнял ее на прощание, проклиная Дроздова, и через спину Нонны увидел, как к кромке воды приближается Юля. В свою очередь, Нонна заметила, как с другой стороны пристани к яхте Шестаковича приближается Соня.
— И что это значит, дорогой Боря?! — издали закричала Соня.
— Кажется, я тоже пришла рановато, — отзывается Юля.
Соня уже совсем рядом:
— У меня муж заболел, Борюсик. Простыл и кашляет. Сейчас при нем старушка-мать. И я пришла сказать, что не смогу поужинать при свечах, а твой интерьер готова обсудить за обедом.
— При каких свечах? — спрашивает Нонна. Но не у престарелого Казановы, а у подруг.
— А я вовремя пришла, — сообщает Юля. — Ну, может, минут на пятнадцать раньше. Кажется, я ничего не пропустила.
— Ничего, обещаю! Самое интересное еще впереди. — Нонна уперла руки в крутые бока и теперь похожа на южанку — торговку рыбой.
Шестакович проворно вспархивает на свою яхту и откидывает трап.
— Дамы, вы что-то перепутали. Соня, я позвоню вам, и мы обсудим интерьер.
— Ага! Так же, как и костюмчик, а заодно и сценарий.
Но яхта уходит в море, как и надежда продать сценарий, фрак и интерьер.
— Тебе что, мужиков мало?! — набросилась Юля на Соню.
А Нонна не сдержалась и добавила:
— У тебя муж есть!
— А ты-то что из себя мать-героиню представляешь, а сама по яхтам шляешься? — накинулась Соня на Нонну.
— Я не шляюсь.
— Шляешься! — закричала Соня.
— Шляешься! — крикнула Юля.
— Не надо вот этого. Только вот этого не надо! — защищалась Нонна. — Есть вещи, которые не прощают!
— Мне?!! — Юля уже привизгивала. — А что я сделала? Отравила морских котиков Арктики? Или развязала войну за Тунгусский метеорит?
— Ты — предательница! — потрясала кулаками Нонна.
— Предательница! — вторила ей Соня.
Но и ей досталось:
— И ты тоже предала!
— Да что я предала?!
— А я?
— Все! Не хочу с вами разговаривать. Никогда! Никогда не захочу!
Нонна убежала, чавкая по воде португальскими туфлями, которые выпросила на день у матери. Юля кричала ей вслед:
— Да пошла ты! Фея! — И тут же Соне: — И ты пошла!