Невский бурлит и клокочет. Поток машин торопится проскочить на зеленый. Впереди — площадь Восстания. Старенький «фольксваген-гольф» Юли пыхтит в общем потоке, по третьей полосе. Неожиданно от гранитной стены, намереваясь по диагонали пересечь площадь, отделяется бабка с тележкой и котом под мышкой. Юля пытается сманеврировать, чтобы не наехать на бабку-камикадзе, так как любит котов и уважает старость, едва не врезается в лакированный бок ярко-красного «порта» и отчаянно бьет по тормозам. Бабуся спасена, «порш» вне опасности, а Юлин «гольф», вильнув вбок, останавливается. Похоже, надолго.
— Приехали…
Она пытается завести машину, маленький «фольксваген», перекрыв движение, отказывается сдвинуться с места. Внутри у него что-то кипит и плюется.
— Блин! Черт! Дьявол! Чертова Овчарка!
Она падает головой на руль и, как всегда в кризисных ситуациях, ждет помощи извне, ни чуточки не сомневаясь, что в урочный час она придет.
Юный тонкошеий милиционер, Сережа Огурчиков, сегодня впервые дежурил на Невском. Он знал, что будет непросто, ребята предупреждали. Говорили, что маетно. Ни славы, ни денег особенных, слишком уж людно. Но с другой стороны, вроде как престижно. Огурчиков был готов к испытаниям. И вот теперь, отчаянно размахивая жезлом и надрываясь в осипший свисток, он безрезультатно пытается разрулить образовавшуюся пробку. Из серебристого «мерса» высовывается модно стриженная, но все равно бугристая голова его хозяина:
— Командир, даю пять минут. У меня стрела забита, с депутатом встречаюсь. Опоздаю, голову оторву.
Страшась осуществления угрозы, юный мент бежит к Юле сквозь намертво вставший поток гудящих, кричащих и вопящих машин.
— Просыпаемся, красавица!
Юля поднимает на паренька грустные глаза и выходит из машины.
— Да куда ты выходишь?! Уберись с дороги! Видишь, что делается?!
Юля растерянно смотрит по сторонам.
— К обочине ее! Толкай, толкай!
На свете было немного такого, в чем Юля уверена. Ну, например, небо высоко, Рубенс — плохо, Нонка и Сонька — ее подруги. Кажется, сегодня появился еще один повод для уверенности. Она бы рада, конечно, толкнуть машину, но даже пробовать не станет. Точно знает — не сумеет.
Юля разводит руками. Куртка распахивается, и становится видна хрупкая, почти мальчишеская фигурка, ребра можно пересчитать. Милиционер качает головой и в сердцах плюет на асфальт.
— А ты этому покажи, — тычет он пальцем в серебристый «мерседес». — И этому… и тому…
Да, недовольных много. Юля оглядывается. За рулями дорогих и полуразбитых автомобилей она видит мужчин: пожилых, молодых, богатых и не очень. Но все они одинаково самодовольны, нервны и ни один из них и не подумает выйти и помочь оттащить машину… Неожиданно Юля забирается обратно в свой «фольксваген», как в скорлупу.
— Ненавижу мужиков…
— С ума сошла! Вылезай давай!
— Не тыкайте мне, сержант. Помогите лучше…
Юный страж порядка мог бы и возмутиться. Он и собирался это сделать, а уж потом, возможно, помочь. Он не изверг какой-нибудь. Он понимает, дамочка худая, крашенная. Но тут его обезумевший взгляд ненароком упал на заднее сиденье Юлиной машины. А там он разглядел не что-нибудь, а оторванную человеческую руку. По всем нехитрым правилам, которым его обучили в милицейской школе, он выхватывает из кобуры пистолет:
— Выйти из машины! Руки на капот!
Трудный выдался денек…
Когда недоразумение выяснилось и рука манекена дружелюбно легла на плечо Сережи Огурчикова, он еще раз плюнул на мостовую, бесстрашно глядя в глаза хозяину серебристого «мерса», а потом плюнул на ладони и толканул машину этой бесстыжей рыжей к обочине. Толкал он долго. Рыжая семенила за ним и несла злосчастную руку. А также фуражку, планшетку и жезл под мышкой. Ну и языком молола, он не прислушивался.
— Спасибочки вам, товарищ сержант! — мазала елеем Юля. — Мне вот приятель говорил один: «Милиция хороша на расстоянии, но всегда лучше, когда она работает, чем когда не работает».
— Блин! — пробурчал Огурчиков тихо.
— А чего? Это же правда, в принципе… Правда, он сел потом, этот мой приятель…
Чувствуя, что говорит не то, Юля все равно уже не может остановиться.
— За мошенничество. Нет, правда! Он не виноват был в принципе. В принципе, его менты под… ставили…
Несет, ох несет Юльку. Огурчиков мрачно оборачивается. Рыжая нервно обмахивается его фуражкой.
— Нет, ну так ведь бывает? Согласитесь… Вот моя мама говорит… О, черт! Мама! Овчарка!
Юля нещадно бьет себя по бедру. Раздается хлопок ладони о плотно облегающую ткань. Огурчиков вздрагивает.
— Толкайте, родной, толкайте! Начальница у меня строгая очень! Уволит меня старая грымза! Ну и правильно, настоящие феи не работают…
Огурчиков уже подкатил «гольф» к обочине и вытер рукавом пот.
— Тоже мне, фея, — огрызнулся он, отнимая у Юли свою фуражку.
Юля внимательно смотрит на него.
— Не веришь, сержант?
Борюсик давно укатил, а Соня, еще немного подумав над сметой, заперла тяжелую дверь и вышла на берег озерца, вокруг которого строились новые дворцы, возникали терема и возводились бастионы. Бросив сумку на кучу опавших листьев, она застегивает ботинки. В бездонной сумке раздается мелодия канкана — звонит мобильный телефон. Соня роется в недрах баула и никак не может его отыскать. На ступеньки Борюсикова недостроенного крыльца летят два пирожка и остаток пирожного в промасленной бумаге, контракты, фотографии, прокладка, цветные карандаши, презерватив, журнал «Салон», книга «Кулинарные рецепты Кремля», пухлый ежедневник и бесконечное количество бумажек, бумаг и бумажечек, сложенных всеми возможными способами — от корабликов до журавликов: с телефонами, адресами, расчетами… Наконец мобильник найден. От радости Соня орет:
— Да, да, да! Я здесь, говорите, говорите…
Из трубки доносится спокойный голос Юли:
— Софа, я сломалась.
А она и вправду спокойна и дружелюбно машет Огурчикову, который теперь разруливает гигантскую пробку в самом центре города.
Соня пытается втиснуть свой скарб обратно в сумочку:
— Я тоже.
Юля заливается соловьем:
— Я должна была писателю Семенову смокинг отвезти. В гостиницу ехала. Машина прямо на площади Восстания сломалась…
Юля бьет ногой по колесу машины, а в Озерках ветер угрожающе шелестит Сониными бумажками и вот-вот начнет разносить их по округе. Она нелепо подпрыгивает, пытаясь поймать их.
— Ю! Погода дрянь! Ветер просто шквальный. У меня вещи взбунтовались, бумажки разлетаются.
— Это Нонка наколдовала. А я тут такое шоу устроила, чтобы мент помог машину оттащить. Надо меня на буксир, что ли…
Ветер. Рекламный щит грохочет над головой. Еще порыв, и его сорвет с опоры и пронесет над площадью. Дай бог, чтоб никого не убило. Юля зябко поводит плечами и ныряет в салон автомобиля, а Соня, приподнявшись на цыпочки, пытается схватить контракт, присевший, как белая птица, на ветку дерева.
— Ю, жди меня там. Не могу сейчас говорить. Я занята.
Даже по телефону Соня уловила ухмылку подруги.
— Интересно, чем? — мурлычет Юля.
— Дура, не тем, о чем ты подумала.
Соня нажимает кнопку отбоя и наконец застегивает второй ботинок. Нет, что бы ни говорила Нонка, ярая противница прогресса, мобильная связь — это здорово.
А Юля отвела трубку от уха.
— А о чем я подумала?.. О чем я вообще думала, когда не наехала на эту старушенцию. Надо было давить, давить и давить.
Она барабанит худыми кулачками по рулю.
А на другой стороне Невского, возле аптеки, в нише телефона-автомата стоит Нонна и изо всех сил нажимает на кнопки с цифрами. Прыщавый юноша, обладатель восьмидесяти сосок, выбегает из аптеки с журналом с голыми тетками и детской «Библией» Нонны.
— Это в-в-вы за-за-за-забыли в-в-в аптеке…
— Алло! Алло! — кричит в трубку Нонна. — Ничего не получается. А! Спасибо.
Она кивает на журнал.
— А я тут работаю, временно.
У юноши вытянулось лицо, когда он глядел на обложку — полногрудая красотка с наглыми сосками призывала его к себе.
— Я здесь редактор. Можете себе оставить. А книжку отдайте, она мне для работы нужна.
Молодой человек явно не понимает связи между Библией и сексом. Книгу отдает, но не отходит.
— Вы умеете управляться с этими пластиковыми карточками? — требовательно вопрошает Нонна.
— В-в-вы не т-т-той ст-т-тороной вставили.
— О! Спасибо. А вы отойдите, отойдите. У меня разговор очень интимный будет…
Паренек пятится. Нонна вновь набирает номер.
Телефон Сони опять раззвонился канканом. Значит, опять кто-то из подруг. Мать и папа у нее звонят под тему Бетховенской судьбы, дочка Лера — под «Пусть бегут неуклюже…», а муж Жорик под «Шербурские зонтики».
— Блин! — вместо приветствия рявкает Соня.
Но Нонну Соней не смутишь.
— Зосенька, у тебя много денег?
— Блин, если бы у меня было много денег…
— Соня, Софья, умоляю. Прошу даже, — кричит в трубку Нонна. — Я встретила Петрову… Помнишь Петрову?
— Ноник, при чем здесь Петрова?
— Она сказала, что я ужасно выгляжу. Она сказала…
Нонна оглядывается по сторонам и, прикрывая трубку от юноши, который, выжидая что-то, стоит чуть поодаль, шипит:
— Она сказала, что я очень потолстела.
— Петрова — стерва. Не слушай, — режет Соня.
— Мне нужно сто долларов. Рублями. Сейчас. Я наконец нашла поглотитель жира. Он последний. Умоляю…
— Господи, где ты, Нонна?
— На Невском, угол Лиговки, в аптеке. Если сейчас не похудею, Соня, я повешусь.
Голос у Нонны дрожит, а это тревожный знак. Видимо, очень ее зацепила стерва-Петрова.
— Я уже с тобой на сто долларов наговорила, идиотка. Жди. Еду.
Соня выбегает на улицу, поправляя волосы, одергивая рубашку, отряхивая куртку от строительной пыли — и все это одновременно. Соня всегда куда-нибудь торопилась и потому многое делала одновременно, сразу. От этого она была похожа на обезумевшего Арлекина. Вот и бежит Соня, размахивая длинными руками, по обочине дороги. Машины притормаживают, но не останавливаются, потому что сегодня красавица Сонька как никогда похожа на Арлекина. Но она и не думает расстраиваться — не до этого. А потом, нынче ей уже достался кусочек сомнительной радости.