Соня ужасно оголодала, пока бежала три квартала от княжеских хором нового заказчика до Дома дружбы на набережной мутной речки. Она доедала сомнительный чебурек, взбегая по мраморной лестнице. Рядом с мраморной статуей Дианы-охотницы застыла строгая дама в черном костюме и с белым накрахмаленным жабо — Нина Афанасьевна. Она звонила вчера, приглашала взглянуть на стены. Соня была польщена. Нина Афанасьевна сказала, что ей «рекомендовали госпожу Сквирскую как лучшего специалиста». Наверное, сейчас Нина Афанасьевна подумала, что немного поторопилась. Увидев жующего специалиста, дама напряглась, а Соня почувствовала себя так, будто попала в тридцатые годы прошлого века. Нина Афанасьевна на всякий случай спросила:
— Софья Викторовна? — очевидно, в тайной надежде, что растрепанная особа с объедком — это не Софья Викторовна.
Соня кивнула:
— Соня, Соня.
Нина Афанасьевна умела владеть лицом. Она спокойно проговорила:
— Соблаговолите подняться на один пролет вверх.
Как привидение старинного дворца, она идет-плывет вперед и несет свою неправдоподобно прямую спину. Соня тащится за ней по лестнице и непроизвольно выпрямляется сама. Наконец через анфиладу залов они приходят в нужное им помещение. Нина Афанасьевна молча, театральным жестом обводит зал рукой. Соня видит вокруг обшарпанные стены, а под ногами — куски штукатурки и лепнины.
— У вас стены болеют, — говорит Соня.
Нина Афанасьевна меняет маску невозмутимости на маску глубочайшего потрясения:
— Боже!
Соня с готовностью кивает:
— Грибок.
— Это заразно?
— Да, конечно.
— Капиллярным?
— А как же. Передается по воздуху.
— А другие способы заражения?
— Переползает.
— Что с нами будет? — восклицает Нина Афанасьевна и хватается за сердце.
— С вами — ничего. Он переползает не на людей, а на стены. Поражает здоровые стены и живет на них, пока полностью не выпьет все соки.
— Боже, как вы меня напугали!
— Бояться не надо, надо лечиться. Я всегда им это говорю.
— Кому, стенам?
— Нет, заказчикам.
Нина Афанасьевна заламывает руки.
— Что же нам делать? Вот видите, дорогая Софья Викторовна, прямо и не знаем, что нам делать. У нас каждый день иностранные делегации, а тут такая беда. И ведь этот ваш грибок распространяется чрезвычайно стремительно. Я хочу сказать, что соки из стен он пьет залпом…
— А вы как думали? — гордится Соня уникальными способностями маленькой, но ехидной бактерии.
— Вызывали специалистов из Горлепнины, а они нам такую цену заломили… Пришлось отказаться…
— А вы, уважаемая Нина Афанасьевна, думаете, что я бесплатно вам потолок починю?
— Ну, что вы, Сонечка, милая, мы, конечно, заплатим… сколько сможем… А насчет остального… Может, услуга за услугу?
— Что вы имеете в виду?
Нина Афанасьевна хитро улыбается.
— Вы нам — лепнину, а мы вам тоже на что-нибудь сгодимся. Вы понимаете, мы ведь Дом дружбы. Дружим, знаете ли, с разными народами. Разрешите вас пригласить?
И Нина Афанасьевна повела Соню залами и тайным переходом.
Там, где они оказались, разворачивалась настоящая военная панорама — с фронтами, группами войск, тыловыми обозами, передовой и полевыми госпиталями. Неприятели разделялись по половому признаку. Мужчины и женщины разместились по разные стороны невидимой, но осязаемой линии фронта. Мужчины, судя по всему, иностранцы, держали оборону возле барной стойки. Женщины закрепились на небольшом плацдарме у зеркала, где стояли диваны.
Иностранцы применили тактику психологического воздействия — они непринужденно и громко переговаривались, держали в руках «дринки» и по-хозяйски окидывали липкими взглядами противника. Женщины — русские невесты — действовали, на первый взгляд, разобщенно, но в их расположении угадывались следы стратегических талантов. Для начала они разделились на три группы. Первая жмется к стенкам. Это наш арьергард. Другая часть пришла своей компанией. Эти барышни ненатурально громко смеются, делая вид, что они здесь «только ради прикола» и что им и так хорошо. Это наша оборона. Третьи же, уже освоившись, вливаются в мужские группки, бегло болтают с «заморскими женихами» и хихикают. Это и есть главные нападающие. Именно это разделение позволит кому-нибудь из девушек прорваться в стан неприятеля и водрузить флаг победы на горе поверженных трупов. Соня предложила бы изобразить на стяге нечто символическое, чисто женское. Нет, не кастрюлю, — поваром может быть и мужик, — а, например, вагину. Хотя черт ее знает, как ее намалевать, чтоб было понятно?
Мужчины реагируют на движение и с удовольствием дают возможность себя соблазнить. Над всем, за неимением флага, витает атмосфера натянутости и неестественности происходящего. Сонькин глаз радуют только ажурные чулки самых невероятных расцветок на дамах. Юльке бы тоже понравилось, подумала Соня.
Нина Афанасьевна гордо вскинула голову:
— Вот! Наши женихи! Бр-р-р… То есть я хотела сказать — наши четверги! По четвергам у нас дни приватных знакомств с иностранными друзьями. Выбирайте любого!
Соня хмыкнула:
— Мне четверг… тьфу ты, вернее, жених не нужен. Я, знаете ли, замужем.
Нина Афанасьевна игриво улыбается. Есть такие женщины, которые всегда игривы, когда речь идет об отношениях полов.
— Жаль, а то мы бы вам подыскали. Вы бы остались довольны.
Соня подхватывает тон покровительницы международных связей. Конечно, она похожа на бандершу, но все-таки — потенциальный заказчик. А заказчик — дело святое. Соня готова на руках по карнизу пройти без страховки за любую новую работу.
— А у меня есть незамужняя подруга.
— Приводите. У нас умеренные цены.
— Вы же говорили, что мне бесплатно?!
Нина Афанасьевна, не моргнув глазом, обозначает границы собственной щедрости:
— Вам — да, а подруге — только дружескую скидку.
Соня шутливо грозит пальцем великолепной Нине Афанасьевне, которая внешне похожа на классную даму Института благородных девиц — устроила здесь брачное агентство, а на поверку выходит стальной леди с вычислительной машинкой в голове.
— Вот она, значит, какая, дружба народов! — весело констатирует Соня.
Нина Афанасьевна, снова став важной и отстраненной, говорит:
— Да что вы, Сонечка, милая, у нас ведь не только и не столько женихи. У нас многие приезжают, чтобы страну изучать, ее обычаи, историю и культуру. А сейчас стало модно в семьях останавливаться. Особенно это практикуют те, кто диссертации пишет о быте, нравах…
— О, да! О наших нравах можно не одну диссертацию написать…
Нина Афанасьевна вздыхает:
— Но вот беда: наши люди боятся к себе в дом незнакомцев пускать. Им никакие рекомендации не указ, и деньги не нужны. Один ответ: «Боимся международных террористов, кражи кругом, убийства…» А после одиннадцатого сентября так и совсем трудно стало.
Соня задумчиво смотрит на свои руки:
— Кто бы мог подумать, что нам так близко чужое горе…
Нина Афанасьевна радостно соглашается:
— Вот это и есть дружба народов!
Соня, что-то смекнув, реагирует быстро:
— Так иностранцы хорошо платят, чтобы в семьях жить?
— Да, неплохо. Я даже сама однажды женщину из Луизианы принимала.
Что ж, хоть с мыса Последней Надежды, думает Соня. Ей есть кому предложить подобное дельце.
Соня, навалившись грудью на стол, живописует о предприятии Нины Афанасьевны.
— И представляете, иностранцев этих несчастных наши люди боятся селить по домам.
— Я их понимаю, — говорит Юля. — Иностранцы — опасные люди. Раз войдя в твою жизнь, не уходят ни за что.
Что ж, Юлька имеет право на эти слова. У нее свой негативный опыт. Нонка, дуреха, демонстративно пожимает плечами и открывает тетрадь с их романом. А это, меж тем, помогло бы ей подзаработать. Лосева, напротив, стоит себе над феями и очень внимательно слушает самозабвенный рассказ Сони.
— Наши боятся селить иностранцев. Думают, наверное, что им Бен Ладен попадется, — объясняет она.
— А представляешь, Сонечка, приходит твой Жорик домой, а там Бен Ладен сидит.
— Укроти воображение.
— Ну, что я опять не то сказала? Он же пьет? Пьет…
Соня угрожающе смотрит на Юлю.
— Я хотела сказать — выпивает иногда!
— А у самой-то еще видений не было от ежевечерних возлияний?
Юля открыла было рот, чтобы ответить подруге, но неожиданно их прерывает Лосева:
— А женихи-то, женихи?
Соня поднимает глаза на Лосеву, явно найдя в ней благодарного слушателя.
— Это, девочки, совсем другая категория иностранцев. А они там такие хорошенькие — умора. К стенкам поприлипали, улыбаются. Такие кобельки на выпасе, престарелые ловеласы. А девушки наши блещут красотой колготок и великолепием волос.
— На ногах? — уточняет Юля.
Проигнорировав Юлькин выпад, Соня решает обращаться к одной только Лосевой:
— Мне сразу к визажисту захотелось, марафет навести. Перья свои распушить…
Но Юля не унимается:
— Распушить и взлететь.
Надоела как, вредная Юлька!
— Да, взлететь. Скинуть лет…
— Триста.
И Соня не выдержала и размахнулась, чтобы дать подруге тумака, но та, ловко увернулась. Нонна отрывается от рукописи.
— Ссорьтесь, ссорьтесь, девочки. Я все записываю. Бумага стерпит. Только вот что потом о вас люди прочтут?
— А что там все-таки за женихи? — снова тихо спрашивает Лосева.
— Хорошие, девочки! И в таком большом количестве, что даже глаза разбегаются. Верите? Я даже пожалела, что за Жориком замужем.
— Ну, не в первый же раз?
Так, теперь Нонка принялась ее донимать. Соня сама знает, что с Жоркой надо разводиться, но жалко. После показательных выступлений с Никитой Михалковым страшно за него становится. Кто еще за ним будет ходить, как за больным ребенком?
— Злая ты, — сказала Соня. — А он, между прочим, хорошо к тебе относится. Называет тебя ласково… — Соня уже поняла, что сболтнула лишнее, но по инерции договорила: — Бессмысленной к