Неожиданно на противоположной стороне улицы она замечает, как к светофору медленно тащится самый что ни на есть настоящий эвакуатор. Вот она, истинная удача дня! И Сонька дует к нему, наперерез плотному потоку автомобилей. На светофоре эвакуатор останавливается, и Соня бесцеремонно залезает в кабину.
— Трогай, едем спасать человека! — решительно говорит она.
Автослесарь Рома был красив, как юный Геркулес. Русский Геркулес. Одно время под этим именем он даже хотел выступать в боях без правил, но затем передумал, боясь испортить великолепный фасад. Рома только что отволок машину клиенту и возвращался в свой автосервис, попутно размышляя, как провести остаток дня — выпить с братаном и батей пива дома или заглянуть к соседке — поварихе на торговом судне, недавно вернувшейся с морей. Рома во все глаза смотрит на наглую женщину, влезшую к нему в кабину, и предчувствует авантюру.
— Едем, едем, — настаивает Соня.
Рома, опомнившись, кивает в сторону светофора:
— Красный, девушка.
— Ну, это ненадолго, — уверяет Соня.
Зажигается желтый, и зеленый за ним, и машина трогается с места. Рома покорен неотвратимостью рока. Действительно, за красным вспыхивает желтый, а за ним и зеленый. Это так же верно, как и то, что за весною наступает лето, а там и грибы пойдут. Логика жизни всегда завораживала Рому, и он уже готов был влюбиться в эту странную женщину, залетевшую в кабину его эвакуатора, как сказочная фея.
— Куда едем?
— Вперед, только вперед.
Некоторое время ехали молча. Наконец Рома несмело уточнил:
— А чуть поконкретнее нельзя?
— Угол Невского и Лиговки, аптека.
Ну, аптека — это понятно. Аптека — это ладно. Он почему-то заподозрил, что она потребует чего-то особенного — подбросить до финской границы или протаранить дверь городской тюрьмы. А что? Такая может. Вон как глаза горят. И блузка застегнута не на те пуговицы. А аптека — это понятно, это нормально даже. Едут. Она курит, а он решает, что пора начать беседу.
— Вам плохо?
— А кому сейчас хорошо? — роняет она, выбрасывая окурок в окно.
— Похмелье, что ли?
Соня внимательно глядит на молодого эвакуаторщика: сильные руки, выдающаяся челюсть, шея, как у статуи Геракла в учебнике по истории античности. Ну, в целом с торсом все понятно. Интересно, а как у него с нижней частью? Она имеет в виду, конечно, ноги. Ничего другого, только ноги. Потому что у Геракла были мощные бедра и очень сильные икры. И Сонька представляет эвакуаторщика голым, небрежно привалившимся к какой-нибудь древнегреческой руине. «Черт, опять меня заносит!» — думает Соня. А потом деловито спрашивает:
— Как звать?
— Роман.
— Роман. Так вы, Роман, имеете в виду, что у меня абстинентный синдром? Так нет, милое дитя. Я практически не употребляю алкогольсодержащих напитков. А если выгляжу плохо, то потому, что в объятьях Морфея бываю редкой гостьей.
Рома учился в школе, а потом и в техникум поступил. А то, что бросил, так это не из-за глупости, просто ему не полюбилась геометрия. Но, ей-богу, сейчас он понял немногое.
— Что, никто не обнимает?
Соня задумчиво смотрит на неожиданного своего попутчика.
— Морфей — бог сна у древних греков, — говорит она.
Но Рома явно не интересуется научной подоплекой Сониных слов. Он решил проявить заботу:
— У тебя мужик-то есть? Мужика бы тебе хорошего — и выглядеть будешь супер.
Соня заливисто хохочет. Слова эвакуаторщика полностью совпадают с ее желаниями. Осмелев, он включает радио. «Дым сигарет с ментолом…» — хорошая песня.
— Хорошая песня, — говорит Рома и подпевает: — «А я нашел другую, хоть не люблю, но целую… А когда я ее обнимаю, все равно о тебе вспоминаю…»
На полтакта позже вступает Соня:
— А когда я ее надуваю, все равно о тебе вспоминаю…
Роман слегка притормаживает и, слегка приобняв Соню, хохочет ей в плечо.
— У тебя сильные руки, дитя, — констатирует Соня.
Роман смущенно отстраняется, а Сонька, нахалка, явно забавляется ситуацией.
А вот и Невский, вот и аптека. Она достает визитку, кладет перед Ромой на приборную доску. Тот смотрит на Соню влюбленно. Еще бы, он не может произнести без запинки алфавит, а она употребляет такие слова, что в груди становится горячо.
Соня замечает Нонну, от нетерпения приплясывающую на тротуаре возле аптеки. За ней маячит фигура какого-то парня с журналом.
— Здесь, — приказывает Соня.
Эвакуатор останавливается, Сонька тянется к дверной ручке, а Рома, неожиданно даже для самого себя, порывисто, по-детски, целует женщину в щеку, тут же устыдившись своей смелости. Соня же открывает дверь и спрыгивает на тротуар.
— Никуда не уходи. Вернусь, разберемся.
Рома готов ждать. Он будет стоять здесь, хоть здесь и нельзя парковаться, и ждать эту женщину. Таких он еще не встречал.
Соня бежит к подруге и машет, машет, машет руками. Да обернись ты, корова! Стоит себе у аптеки, похожая на блоковскую незнакомку. Не вечер, не ресторан, и даже не ночь, но все-таки вот фонарь, вот аптека, и вот она — женщина чьих-нибудь грез.
Но тут и Нонна замечает подругу и вприпрыжку идет, поскольку не умеет бегать, навстречу. Очень они не похожи — одна высокая и худая, у другой мягкие округлые формы, одна тороплива, другая медлительна.
Соня подбегает, раскрыв объятья:
— Потанцуем?
— Позже.
Они обнимаются, коротко целуют друг друга в подставленные щеки. Щека у Нонки мягкая и круглая, у Сони же провалилась куда-то между скулой и зубами.
— Ты не представляешь, что у нас в аптеках происходит, — выпаливает Нонна.
— Что, приворотным зельем торгуют?
— Это, между прочим, не унижает достоинство человека. Права человека, да, согласна, ущемляет. Как минимум того, кого хотят приворожить. А достоинство от этого не страдает. А меня там унижали. Дышали на меня перегаром, ругали…
Соня вынимает кошелек:
— Сколько?
— Три двести, — смущается Нонна. — Можешь?..
Сидя на капоте «гольфа», Юля обозревает Невский в театральный бинокль. В окуляры попадают самые разные люди — нищий с собакой бредет, студент с подругой поругался, мужик вышел из ресторана и почесывает брюшко. И вдруг в поле ее зрения оказывается Нонка, которая с улыбкой Джоконды смотрит, как Соня достает из кошелька деньги. Юля набирает номер Сони.
— А я вас вижу…
Соня вертит головой в разные стороны.
— Правее… Левее… А теперь прямо… — руководит ее движениями Юля.
— Беги в свою аптеку, а то меня эвакуаторщик ждет, — приказывает Соня Нонке.
— А что, уже объявляли всеобщую?
— Ага… Газовую атаку. Юлька где-то тут сломалась.
— Да вон она, — спокойно заявляет Ноник.
— Где?
— Да вон. На капоте прыгает, видишь?
Нонна тоже подпрыгивает и машет подруге. Прохожие оборачиваются. Наконец и Соня замечает Юльку. Как она раньше не замечала — ее красная голова пылает посреди всеобщей серости.
— А, вижу.
И пока Нонка мчится в аптеку за лекарством от полноты, Соня под гудки и проклятья автомобилистов несется очертя голову через площадь к подруге.
— Вот так и эта кретинка неслась, из-за которой я тут стою.
— Но-но! Я твое спасение! Я сказочная фея!
Потом эвакуатор вез их на специальной платформе. Девушки сидели в поломанной машине. По инструкции нельзя, но они упросили, а Соня обещала поцеловать, и Рома не устоял. Подружки уселись на заднее сиденье, еле втиснувшись со своими сумками и манекеном в смокинге. Они рассматривают журнал Нонны и хохочут, сотрясая машину, пытаясь изобразить позы профессиональных стрип-моделей. Манекен активно используется в качестве реквизита.
Когда доехали до Юлькиного дома, находящегося в паре кварталов от аптеки, и Рома в одиночку толкнул «гольф» к тротуару, Соня поцеловала эвакуаторщика, как обещала. Девицы упорхнули, а он остался раздумывать над создавшимся положением — не хотелось ни пива, ни к соседке.
А Соня, Юля и Нонна отправились в кафе. Манекен они прихватили с собой. Не удалось к сроку, так, может, вечером завезти смокинг писателю Семенову? В конце концов, заплачено. Их любимая кофейня на Невском проспекте обладает всеми признаками месторасположения. Здесь в основном только свои посетители. По большей части это совсем молодые люди, значительно младше наших героинь. Но вторую по численности возрастную категорию составляют именно люди 30–35 лет. Так же присутствуют туристы. Наши — из других регионов необъятной родины — и иностранцы. В вечернее время здесь людно, накурено и раздражающе громко звучит музыка.
Официантка приветливо улыбается.
— Здрасьте, а чего вас вчера не было?
— Недосуг было, — отвечает Соня и у нее это звучит «не до сук».
Юля настроена более миролюбиво.
— Сегодня нам тоже чуть не помешали трафик, секс и ожирение.
Нонна пихает ее локтем в бок. Из служебного помещения величаво выплывает Лосева — хозяйка кафе. Вот уж кто по-настоящему толстая. Нонка по сравнению с ней балерина, хотя Лосевой идет ее полнота.
— Реагирую на ключевые слова — выделяю слюну, — радостно вопит Лосева. — Где мои девы? Где мои милые? Вот они, мои хорошие, нимфы ручья.
— Три пирожных, — требует Соня.
Юля и Нонна смотрят осуждающе.
— Будем тумбы ручья, — предупреждает Нонна.
Но Соня непреклонна.
— Мне. Пирожные мне, — говорит она Лосевой. — У меня подруги — удивительно ненормальные женщины. Одна ничего не ест вообще, скоро просвечивать начнет, а другая ест и плачет, ест и плачет.
— Злая ты, — отзывается Нонна.
А Лосева, как всегда, спасает любое положение, по-детски растягивая слова:
— Ну, худеть не модно…
Юля перебросила жвачку за другую щеку и окинула взглядом внушительную фигуру Лосевой.
— Н-да? Интересно, а что модно?
— Не могу ответить на этот вопрос. Но что сейчас не модно, точно могу сказать.
— О’кей. Расскажешь как-нибудь, — то ли обещает, то ли угрожает Соня.