Соня шепотом, стараясь, чтобы не слышала рыдающая Нонка, сказала:
— Да? А Жорика куда прикажешь девать? Он ведь художник свободный, дома сидит.
Но Юля, когда было нужно, умела быть настойчивой.
— Так пусть он делает что хочет, но из-за каких-то мужиков мы можем Нонку потерять. Ни за что! Много чести. Сколько там дней осталось?
Нонна, всхлипывая, отвечает:
— Ше-е-сть… И продукты кончили-и-ись…
— Решено, Сонька. Три дня — твои, три — мои. Выбирай, когда берешь лесоруба, — сегодня или через три дня?
— Сегодня, — мрачно соглашается Соня, предвкушая встречу американца с режиссером-авангардистом. — Уж лучше сразу отмучиться…
В прихожей Сони Дональд Донован сумел наконец расправить плечи.
— Я люблю частую смену обстановки, — одобрительно говорил американец, осматриваясь, — хотя практически никогда не уезжал из своего штата. Мне нравится ваш дом — старинное здание, дышит историей.
Откуда-то из глубины квартиры раздается слабое тявканье. Послышалось, подумала Соня. А может быть, Жорик работает над новым фильмом? Она подносит палец к губам, призывая гостя замолчать. Во внезапно наступившей тишине раздался требовательный и юный собачий лай. Толстолапый белоснежный щенок, поскуливая от удовольствия, накатывает теплую лужу на старинный паркет.
— Здрасьте, — только и может сказать Соня.
Симпатяга поднимает на нее глаза, изучая пришельцев. Наконец, сообразив, кто сильнее, бросается в ноги к Доновану.
— Это девочка! — радостно сообщает Доня, подняв щенка на руки. — Соня, как ее зовут?
Соня задумчиво глядит на собаку:
— Не знаю, я с ней еще не знакома. Раздевайтесь, Донован, чувствуйте себя как дома. Сейчас я познакомлю вас с хозяином собаки. Заодно выясним, что все это значит. Жора! Супруг мой и благодетель! У нас гости!
Из комнаты доносится непривычно доброжелательный голос Жорика:
— Проходите, не стесняйтесь!
Они вошли в комнату. Стол заставлен пивными бутылками, полными и пустыми, на полировке вяленая рыба, упаковки из-под сушеных кальмаров и два стакана.
— Гостей принимаешь?
Жорик радостно закивал.
— Вот, Михалыч приходил. С подарком.
— Положим, подарок я уже видела.
Собака принялась за Сонькины тапочки, пытаясь отгрызть помпон. Но бывают в жизни моменты, когда надо перестать жалеть себя, а заодно всех остальных. И Соня безжалостно пинает щенка ногой.
— А кто такой Михалыч?
— Сантехник!
Нет, подумать только! Жорик пошел в народ! Как это произошло?! Может, окончательно снесло крышу?
Но Жора доверительно сообщил:
— На пятом этаже трубу прорвало.
Соня погрозила кулаком:
— Жорик, мы ведь на втором живем.
— А он к нам за инструментом пришел.
— Откуда у нас инструмент?
Жора устал и начал раздражаться:
— Какая ты глупая. Да, у нас нет инструмента! Но он-то этого не знал!
— Зато у нас есть пиво!
— У нас не было пива! Это Михалыч принес!
— Можно поинтересоваться, по какому случаю?
— По случаю прибавления семейства.
Соня огладила живот:
— Да? Значит, беременность прошла незаметно.
Глупая, глупая женщина. Ничего не понимает. Хотел от нее уйти, но как уйдешь? Она такая глупая, что без него пропадет.
— Когда Михалыч зашел за инструментами, эта, — Жорик показывает на собаку, — пришла с ним. Устроилась на кресле и не захотела уходить. Она такая милая, правда? Напоминает мопсов с картин Веласкеса.
Соня пустилась в рассуждения о Веласкесе. Затем уверяла, что мопс не похож на дворняжку. Потом старалась образумить Жорика: если запьет — выгонят со студии. А в это время забытый хозяевами Дональд Донован — заморский гость — внимательно изучает развал на столе. Невзначай он берет початую бутылку пива и сначала равнодушно принюхивается к содержимому, а потом удивленно кивает.
— В Америке невкусное пиво, — говорит он.
Жорик и Соня от неожиданности прерывают спор. Жорик с готовностью отзывается:
— Да. Мне говорили.
Соня цедит сквозь зубы:
— Не позорь меня перед иностранным гостем.
Дональд делает первый глоток — тоже нехотя, с миной профессионального дегустатора, что, кажется, выдает в нем настоящего выпивоху. Удовлетворенный вкусом напитка, он поднимает бутылку.
— Cheers!
Соня вспомнила про анонимных алкоголиков и обреченно, уже поняв, чем кончится сегодняшний вечер, спрашивает:
— А трубу на пятом починили или мы к утру почувствуем себя на «Титанике»?
— Починили, починили. Вечно тебя интересуют неодушевленные предметы, а не я! — и, потеряв интерес к супруге, Жора оборачивается к Дональду: — Собак любите? Разрешите представить — Маня.
— Манья, — нежно повторяет Доня.
— А это — Жора, — представляет Соня мужа. — Ге-ор-гий. Можно Гога, тебе так будет удобней. Режиссер. Свободный художник. Вы, я чувствую, найдете общий язык.
Дональд с удовольствием повторяет:
— Го-га…
Соня вымоталась за ночь. Жора и Доня наперебой голосили застольные песни народов Америки, России и воинственных племен Центральной Африки. Жора когда-то снимал передачу о Тутси и Бхудту и выучился длинной саге об их непримиримой борьбе. Поведать миру об этих трагических событиях можно было только притоптывая и хлопая себя по бедрам. Потом пели государственные гимны и военные марши вермахта. Соседи дрогнули и вызвали участкового. Участковый выпил за интернационал и ушел. Когда Соня, воспользовавшись обманчивой тишиной, задремала, Маня жалобно заскулила — ей приснился страшный сон.
Темные круги под глазами Сони отчертили жизнь на до и после Дональда Донована. Теперь она, точно так же как несколько дней назад Нонна, изображала статую отчаяния и держала голову в ладонях. Юлька гладила Соню по голове, а Нонна, похоже, несмотря на сочувствие подруге, не могла скрыть облегчения — ее вахта сдана.
— Девочки, они пили до утра.
— Вот видишь! — радуется Юля. — А говорят, что мы пьем больше остальных народов на земле.
— Ага. Еще один миф?
В квартире Сони менялось только одно — количество бутылок. А в целом все приняло устоявшиеся формы. Оба мужика — русский режиссер и американский лесоруб, уже обросли щетиной, но с места не сходили. Они крепко сдружились за круглым Сониным столом, опустошая запасы алкоголя в соседних магазинах. Жора пылко доказывал американцу преимущества японской традиции перед кинематографом остального мира, а Доня неверной рукой рисовал самого Жору и его любимицу Маню. Та валялась в многократно описанном кресле и грызла перепавшую ей тараньку.
Темные круги под глазами у Сони почернели.
— А кто им носит выпивку? — поинтересовалась Юля.
Соня промычала:
— Сантехник…
— Так еще и сантехник у вас живет?! — ужаснулась Нонна.
— Нет, он днем приходит, когда меня дома нет…
— Да, Жорик твой мне никогда не был особенно симпатичен, а вот Дональда жалко, он мне как родной, можно сказать.
— А меня тебе не жалко?!
Тот же стол и тот же ракурс. Разнокалиберные бутылки, как армия превосходящего противника, окружают Жорика и Доню тесным кольцом. Соня даже подобраться к ним не может. Обессиленная Маня, будто это она пила трое суток, спит, обнявшись с Сониной выходной туфлей. Жора наслаждается кинофильмом «Москва слезам не верит», а Дональд рассказывает Жоркиному затылку, спящей Мане и телевизору:
— Мой кумир — Рокуэлл Кент. Я хотел быть похожим на него. Поэтому я остался в моем снежном штате и валил деревья. Теперь я рисую. Я почти как Рокуэлл Кент.
Соня ходила мимо комнаты с телефонной трубкой. Третий день она боялась туда войти.
— Да, Юль, хорошо. Забирай его завтра с утра. Нет, дорогая моя! Утро — это не двенадцать. Утро — это девять ноль-ноль.
Из оккупированной нашедшими друг друга алкоголиками комнаты слышится грозный Жорин голос:
— Ты видишь, за что «Оскары» дают! Стыд и позор!
Утром Дональда Донована подняли со стула и куда-то повезли. Кто поднял? И куда повеяли? Обращались с ним мягко и даже заботливо. Значит, это не полиция и не бывшая жена. Но из того, что говорили, он не понял ни слова. Тогда, может, это врачи? Его отправили на принудительное лечение? Теперь он бестолково озирается по сторонам в Юлькиной передней. Только что он находился в старой, немного запущенной петербургской квартире, а здесь белые стены, никель, стекло и цветы в кадках. Немного ломило в глазах. Что-то невыносимо красное мелькало, ненадолго фиксируясь перед ним. Он зажмурился, потом открыл глаза и увидел перед собой Юлю.
— Мне нужно идти. Работать, понимаешь? Вот номер моего мобильного телефона, — говорит Юля, вкладывая в его руку карточку. — Если что-нибудь понадобится — звони. Но тебе хорошо бы отдохнуть. Поспать. Пока.
На каждое ее слово Дональд с удовольствием кивает.
Юля успела только подойти к машине, как раздался звонок мобильного телефона. Она смотрит на экран и закатывает глаза к небу:
— Началось. Да. Что?!
Она поднимает голову и видит в окне Дональда, забравшегося с ногами на подоконник. Он кричит в трубку, тыча пальцем куда-то в глубину комнаты.
— Джулия, спаси меня! Здесь этот… Не могу произнести его имя… Ну, ты меня понимаешь.
— Нет.
— Моя религия мне запрещает назвать его имя! Ты меня понимаешь?
— Нет.
— С рогами и хвостом!
— Козел?
— Черт!
Вжавшись от страха в окно, Дональд пялится на кота Степана.
Белая горячка никогда не посещала Юлю, несмотря на ее солидный опыт выпивохи. Но она слышала — такое бывает. Мерещится всякая нечисть, иногда вступает в диалог. Она опрометью бросилась обратно. Напоила Доню рассолом, отвела в ресторанчик неподалеку и покормила борщом. Парня слегка отпустило и они вернулись домой. В целом его состояние оставалось стабильным, но до тех пор, пока он не встречался с желтыми глазами флегматичного Степана. Пришлось взять мученика с собой.
В «Тату-салоне», больше напоминающем ателье, американец забрался за вешалку и, завернувшись во что-то белое и воздушное, похожее на балетную пачку, блаженно заснул. Там его и обнаружила Юля, выдавая заказчице очередной свой дизайнерский шедевр.