— Лет… сто… Я уже не помню.
— А вы чего ж не едете?
— Никак не могу. У меня татуировки.
Семенов не понял. Переспрашивает:
— Что?
— Татуировки.
Она совершенно непосредственно опускает горло свитера и демонстрирует на плече какого-то сказочного гада.
Семенов заинтересованно склоняется к Юльке.
— Это вы сами себе?
— Нет. Мне так не извернуться. Но картинка моя.
Нонна поясняет:
— Она татуировки делает, тела разрисовывает. А талантливый, между прочим, модельер.
— Модельер во мне уже почти умер… Жизнь такая.
— Мы каждая носим в себе по мертвецу. Юля схоронила в себе модельера, я — режиссера, в Соньке испустил дух хороший искусствовед…
— Интересная теория… Интересная…
Семенов как-то неожиданно ушел в себя, задумавшись о сокровенном. Нонна украдкой показывает Юльке на циферблат часов. Та пожимает плечами, кивая на писателя-эмигранта.
Неожиданно Семенов встрепенулся:
— Девочки, я о вас напишу. Можно?
Подруги грустно переглянулись. Соня усталым голосом вынесла вердикт:
— Поздно уже. Пишите, конечно.
Семенов заторопился.
— Я пойду… Пойду.
Он встает и неловко вылезает из-за стола.
— Вы манекен забыли, — осторожно напоминает Нонна.
— А? Да…
Он подхватил манекен и ушел. Девчонки смотрели вслед нелепой парочке.
— Куда он с этим истуканом? — спросила Соня.
— Пошел искать своего мертвеца, — предположила Нонна, глядя в окно, как Семенов уходит по Невскому.
Кафе уже почти безлюдно. Лосева считает прибыль у стойки. Официанты убирают столики немногочисленных посетителей. От былого веселья не осталось и следа. Соня рассматривает портрет Семенова в книге, листает роман. Нонна что-то записывает в потрепанный блокнот. Юля теребит Сонину зажигалку: то стукнет о столешницу, то начинает трясти изо всех сил.
Наглядевшись на Семенова, Соня неожиданно спрашивает:
— Что, думаете, действительно напишет?
Юля оставила в покое зажигалку подруги и теперь ковыряет зубочисткой во рту.
— Может быть, и напишет. Видишь, как вдохновился.
Неожиданно Нонна возмутилась:
— Да, он напишет!.. Он уже лет десять ничего путного не издал. Конечно, уверена даже, что мы его взбудоражили. Сейчас он откопает свое затупившееся перо и начнет им шкрябать по бумаге.
— Он наверняка на компьютере печатает, — уточняет Соня и снова листает роман о первой любви ветерана Семенова.
— Да хоть на денежном станке! Просто это будет не про нас.
— А что? Я бы про себя на купюре с удовольствием почитала бы, — размечталась Юля, снова принявшись за зажигалку.
— Ну, не знаю… Но мы всего лишь его вдохновение и себя в его романе не узнаем. Понимаете?
— Понимаем, — кивает Юля и неожиданно хлопает зажигалкой по столу. — Вот не понимаю!
Нонна и Соня вопросительно глядят на подругу. С ней вообще-то бывает, накатывает. А Юля показывает на огниво.
— Никак понять не могу! Все думаю, что здесь главное?
Нонна внимательно вглядывается в Юлю — мало ли, может, заболела?
— Не заболела?
Юля дергает ее за рукав.
— Вот скажи, что здесь главное? Кремень, газ или пластик?
Нонна ерошит ей волосы.
— Огонь! Дурында.
Юля с восхищением глядит на умную подругу:
— Точно!
Соня захлопывает книгу.
— Так, понятно. Книжка как книжка.
Она роется в своей бездонной сумке и достает помятую ученическую тетрадь.
— Ручка есть?
Нонна без лишних вопросов протягивает Соне ручку.
— Будем писать книгу.
Соня расправляет ребром ладони мятую тетрадку. Юля насмешливо теребит уголок страницы.
— Не пухлая получится книжонка.
— Девки, я серьезно. Каждая из нас, я думаю, умеет писать. Каждая из нас остроумна…
— В меру, — уточняет Нонна.
— Каждой из нас есть о чем рассказать про себя, друг про друга, про детей наших, про мужей и любовников, про работу. Ну и так далее, — не унимается Соня.
— Стоп, стоп, стоп… что ты имеешь в виду? — забеспокоилась Нонна. — Ты хочешь написать книгу про нас?
— Нет, блин, про «есть ли жизнь на Марсе»! А про кого? Пока там Васек думает и трансформирует, старый хрен, вдохновение в доллары, мы напишем настоящую книгу про баб.
Юля все еще настроена скептически, хотя и видно, что заинтересовалась:
— Ага, представляю себе. Как три малохольные идиотки искали счастья.
Соня высоко поднимает палец и произносит с кавказским акцентом:
— Слушай, золотые твои слова, да. Сейчас у Лосевой спросим, — и что есть мочи орет, обернувшись к стойке: — Лось!
— А?! — подпрыгнула от неожиданности Лосева.
— Какая для женщины самая важная проблема?
— Как выйти замуж и быть счастливой, — не задумываясь выпалила хозяйка кафе.
Соня кивает подругам:
— Видали? — и кричит Лосевой: — Молодец!
Нонна старается отнестись к идее позитивно, как, впрочем, и ко всему на свете, но бывают иногда моменты, когда ее жизненный опыт ведет себя как прокурор.
— Зачем замуж? Нам не нужно замуж. Я больше не пойду, а вы и так замужем.
— Я — фиктивно! — уточняет Юля.
— А я — несчастливо! — заявляет Соня.
— Ага?! Давно ли ты была самой счастливой? Давно ли я втиснулась в платье подружки невесты? А Юлька смыла этот пожар с головы?
Соне, наверное, стало стыдно, и она не ответила, представив, сколько еще пустых бутылок пива появилось у дивана Жорика. А Юльке стало жалко Соню, и она вступилась за подругу:
— Девочки, не ссорьтесь. Я считаю, идея стоящая. Это поможет другим девушкам не повторять наших ошибок.
— Лось! А ты была замужем? — кричит Нонна.
— Нет! — голосит в ответ Лосева.
— Почему? — кажется, Нонна искренне заинтересовалась.
— Не хотела.
Нонна оборачивается к подругам:
— Противоречие намечается. Если и писать о женском счастье, то это мнение тоже надо учитывать.
— Хорошо, Лосевой мы посвятим отдельную главу, — обещает Соня.
Юля хлопает в ладоши:
— Девочки, девочки, девочки… Мне все больше и больше нравится эта идея!
Нонна вздыхает:
— Тем более что писать, как я чувствую, придется мне.
— Почему?
— Потому что я самая из вас пишущая. И самая организованная. И самая…
— Ты вообще у нас самая-самая. Успокойся, — прерывает ее Соня. — Предлагаю назвать первую главу «Как улыбаться, когда хочется плакать?».
Уж Соня-то поупражнялась в этом! Однажды, это еще до Жорика было, Соня провела безумную, фантастически-безумную ночь с любовником на даче. Тот сказал жене, что едет на день в командировку, за стройматериалами в Шушары, а сам — к ней на дачу. У Сони до сих пор от той ночи воспоминания — ноги слабеют. А на следующий день она шла по улице, разомлевшая и счастливая, а навстречу ей любовник. Но не один. Он нежно держал под руку маленькую беременную жену, наклонялся и нежно целовал в макушку. Когда он увидел Соню, смутился, конечно, но быстро пришел в себя. Гораздо быстрее, чем хотелось бы Соне. И тут же взял инициативу, лишив Соню и права голоса и самого голоса:
— А… здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, Сонечка. Котик, познакомься. Это Соня — самая умная голова нашей конторы. Сонечка, а это моя жена — Котик, простите, Светочка.
Котик-Светочка радостно трясла Сонину руку, а Соня глупо улыбалась, хотя разреветься хотелось здесь и сейчас. Она, конечно, разревелась, но дома, в подушку.
Юлька отвлекла ее от щемящих воспоминаний:
— Или вот еще хорошая тема: «Как правильно говорить по телефону?».
Ну, в этом деле специалиста лучше, чем Юлька, не было. Однажды она в две трубки одновременно говорила — в мобильный и обычный, с любовником и любовницей. И никто из тех двоих так никогда и не узнал о ее хитрости.
— Конечно, любовь моя… Это было восхитительно… У тебя такие нежные руки… Ты удивительно чувствуешь женщину… Я никогда не думала, что может быть так…
Нонна гнула линию собственной жизни.
— Я считаю, что может быть полезной глава «Как стать для него незаменимой?»
Этот вопрос мучил Нонку со дня побега Федора. Она спрашивала себя, подруг и всех кругом, что она делала не так. И никто не решался ей ответить, что все она так делала, просто чересчур сильно его любила, а он ее не очень. И поскольку она так и не услышала этих слов, то совершенно серьезно убеждала Соню, когда та выходила замуж за Жорика, что придумала способ, как быть незаменимой: нужно распихивать мужнины носки на разные полки шкафа, в кухонную посуду, за книги. Откопав первый носок, он не сумеет найти второй и спросит у жены:
— Дорогая, ты не знаешь, где мой носок?
И тут выплывет Соня с носком в руке — спасительница, хранительница, мать родная. А Жорик поцелует ее и скажет:
— Что бы я без тебя делал?
Соня хохотала над Нонкиной идеей, называла подругу дурехой, но не знала, что та не шутила.
Идея написать книгу показалась вдруг не такой уж хорошей. Каждую захлестнули воспоминания, коварные, жадные, со сладковатым запахом разложения. Заторопились по домам. Идея отступила, но не исчезла. Она повисла над их головами, как морозный воздух утром в начале ноября.
Подруги вышли на Невский, как три Иова, бултыхающихся во чревах своих китов. Свет фонарей падал на их лица, северный вечер, рыхлый и длинный, приближался к своей кульминации. Невский подмигивает витринами, волнует и обещает смутные наслаждения. Три молодые женщины стоят на перекрестке. Им хочется счастья, а не удовольствий. Им хочется радости, а не шального веселья. Куда идти за всем этим? Они не знают, и потому стоят тут и не могут двинуться с места. Людской поток, наткнувшись на препятствие, недовольно обтекает их. Откуда-то доносится одинокий и немного фальшивый саксофон.
Соня переступила порог и тут же услышала:
— А, явилась.
Жорик говорит не умолкая. Соня уже привыкла, но все время удивляется, как он выдерживает молчание, когда остается один? А может, он разговаривает сам с собой? Бегает по квартире, трясет всклокоченной бородой и треплется. Ужас! Соня выгружает продукты, чертежи и документы на кухонный стол. Жора нервно ходит по кухне и курит.