Снова несколько стрел со шлепающим звуком пробило палатку. В переполохе дико ржали кони, орали люди. Громче всех слышалось рычание Малгара. Он проклинал ее. Обещал убить и одновременно требовал, чтобы она ползла к нему на коленях.
Взмахом кинжала Ольвия рассекла боковую стенку палатки, левой лапой подхватив дорожный мешок, выскочила наружу. Перед ней было лишь две распряженных кареты: ее собственная и Нарлоса. Дальше изгиб дороги. За ним почти сразу лес. Она бросилась туда.
В этот момент дверь ее кареты открылась, из нее высунулась сонная физиономия Шолана. Старик почти никогда не сопровождал графиню в поездках, а в этот раз вызвался сам. Хотя Ольвия догадывалась, что ехать с ней было вовсе не истинным желанием дворецкого. Скорее всего его подтолкнул к этому магистр Дерхлекс. Так Гархем подстраховался: если бы Ольвия повела бы себя не так как ему хотелось, то он мог бы обратиться к Малгару и использовать дворецкого как свидетеля визитов Райса в ее покои.
— Вы подлец Шолан! — в два прыжка Ольвия очутилась перед, и дернула лапой дверь — та сорвалась с петель.
Спросонья дворецкий не сразу понял, что перед ним чудовище со звериной мордой, могучими лапами с крупными когтями. Наверное, явление оборотня Шолану показалось продолжением сна.
— Вы негодяй! Знаю, что вы предали меня! Продавшись Дерхлексу, приглядывали за мной⁈ Пусть остаток вашей жизни будет вам наказаньем! — прорычала графиня и ударила его лапой по лицу.
Госпожа Арэнт не хотела бить сильно, но вышло так, что когти вырвали куски мяса с его лица, обнажая кости.
Старик выпал с кареты. Сердце его разорвалось от неожиданности и ужаса.
Ни на миг не задерживаясь, Ольвия бросилась к лесу. Сзади слышались крики соратников Малгара. Кто-то седлал коня. В воздухе снова просвистела стрела. Еще одна.
Госпожа Арэнт бежала изо всех сил к лесу. Лишь оказавшись в сумраке лесной чащи, она замедлила бег и остановилась. Боль в боку стала сильнее. Нужно было бы выдернуть обломок стрелы и что-то сделать с раной. Ольвия знала, что, находясь в облике оборотня, боль притупляется в разы. А значит, как только она вернется в свое человеческое обличие, то просто сойдет с ума от боли. Однако, выдернуть остаток стрелы лапой зверя графиня не могла.
Она прошла немного вперед. Нашла место, где свет заката пробивался сквозь листву. Устроилась там на поваленном дереве и кое-как открыла вещевой мешок. Достав склянку со снадобьем алхимика, графиня поняла, что не сможет вскрыть ее звериной лапой. Тогда Ольвия сосредоточилась на узле света, приняла его всем существом и обрела свое привычное обличие.
Боль в самом деле стала нестерпимой. Госпожа Арэнт застонала, слезы брызнули из ее глаз. Кое-как, дрожащей рукой, она вскрыла бутылочку со снадобьем, сделала несколько глотков. В желудок потекло что-то холодное, колючее. Однако этот холод быстро начал превращаться в тепло, а потом и вовсе в жар. Боль постепенно стихала. В висках дико стучал участившийся пульс.
Крепко сжав пальцами древко стрелы, Ольвия пронзительно вскрикнула и дернула его. Зажмурившись и часто дыша, графиня просидела так ни одну минуту, потом глаза открыла, поднесла к ним обломок стрелы. Стирая пальцем кровь, принялась разглядывать наконечник. Похоже он в самом деле был серебряным. Откуда такое у Малгара? А главное, зачем⁈
Лекарство Ирдемса постепенно делало свое дело — боль исчезала и Ольвия чувствовала значительное облегчение. Бережно завернув склянку в ткань, убрав ее в дорожный мешок, графиня надела его на спину, закрепила подвязками намерено свободно — так, чтобы не лопнули подвязки и лямки, когда она снова обернется в зверя. Найти в себе область оборотная оказалось проще простого, еще было проще войти в нее.
Став на четыре лапы, Ольвия побежала через лес. Когда она достигла дороги, и двинулась вдоль нее, стемнело. Появилась половинка Мельды, заливая все вокруг бледно-золотистым светом. Держась дороги, но слишком не приближаясь к ней, чтобы не привлечь внимания людей, Ольвия бежала в сторону Речного. В теле зверя графиня не чувствовала устали и могла так бежать всю ночь, быть может еще целый день.
После полуночи показалась маленькая деревенька на холме. За ней недалеко от дороги должен быть древний каменный идол. К какому он богу относится никто не знал. Говорили, что он еще древнее нубейских богов. Ольвия подумала о нем вовсе не потому, что об этом камне, с высеченным на нем человеческим лицом, складывали разные темные истории, а потому, что в этом месте Малгар устроил засаду на эльфийку и ее мужчину-бородача. Что-то заставило госпожу Арэнт свернуть к этому месту несмотря на то, что ужас недавней кровавой сцены до сих пор мучил ее воспоминаниями.
Позже Ольвия поняла, что вело ее туда. Это называется предчувствие или голос богов. Без труда она нашла то скорбное место — яму, где лежал Яркус. Еще шагов с десяти госпожа Арэнт определила, что он жив. Там под комьями земли лежало еще теплое тело, за которое цеплялась душа.
Глава 12Стихи темноты
Глаза Флэйрин стали грустными, хотя с губ еще не сошла улыбка.
— Ваше высочество, я никогда не бросаю друзей. С сердечными отношениями все несколько иначе. Любовь может прийти и… пройти, такое бывает часто почти со всеми. Тот, кто дает обещания в вечной любви — врет. При чем эта ложь либо сознательная, либо истекающая от чрезмерного рвения, расходящегося со здравым смыслом, — начал объяснять я.
— Райс… пожалуйста, не надо об этом. Из всех только что сказанных тобой слов, мне приятны лишь два: «ваше высочество». Отвернись, я разденусь. Выберу что-то из одежды, — шлепая босыми ногами по каменному полу, вампирша направилась к шифоньеру, и там, повернув голову, сказала: — Хотя можешь не отворачиваться. Я не стесняюсь своего тела. Даже когда была человеком не стеснялась. И поскольку ты начал философствовать, то замечу: если женщина говорит о чувствах, то любая философия в этот момент звучит неуместно. Я и так знаю, ты — умный мальчик. Меня не надо в этом убеждать. Пусть лучше будет, как ты сказал: «чрезмерное рвения, расходящегося со здравым смыслом», чем тошные умные речи. Да, я из тех женщин, которые не против потерять этот самый «здравый смысл» и не слишком думаю, что будет потом. Просто люби меня и не бросай, как свою Иону и Ольвию.
Она была, шет дери, права. Ну какой здесь может быть «здравый смысл»⁈ Здравый смысл в отношения с вампиршей⁈ С самой Флэй! Той, которая в ту грозовую ночь показала себя с полна! Одна игра на моих нервах с ее «изнасилованием» чего стоит и хруст кувшина, разбитого о голову Ионы!
— Ионэль, которую ты называешь эльфийкой, я не бросал, — возразил я. — Меня ранили лучники, при чем очень тяжело. Это случилось по дороге к графине Арэнт, близко от ее дома. В результате в ту ночь я остался у Ольвии, она вызывала мне лекаря. Я попросту не мог подняться с постели и не мог вернуться в таверну к Ионе. Эльфийка подумала, что я променял ее на Ольвию, очень разозлилась, написала мне гневное послание и ушла, — кратко пересказал я сердечную историю с Тетивой Ночи. — Однако ночь, проведенная в доме графини, сблизила меня с ней. Когда я понял, что Ионэль для меня потеряна, тогда позволил более теплые отношения с госпожой Арэнт — она стала моей возлюбленной, но…
— Но вернулся ее муж, и теперь быть твоей возлюбленной моя очередь? — вампирша рассмеялась, ее щеки даже порозовели. — Райс, ты мне нравишься. Знаешь чем? Сложностью в простых рассуждениях и одновременной простотой в сложных вопросах. Но имей в виду, со мной не будет все просто. И еще… — она перевела взгляд на стол, где под свечами поблескивала ее диадема. — Мне нравится, что ты обращаешься ко мне как к принцессе. От этого… — так и не дойдя до шифоньера, она вернулась ко мне, коснулась губами мочки уха и шепнула, — от этого мне хочется отдаться тебе прямо сейчас. Но я этого не сделаю.
— Ты дразнишь, Флэй! — я обхватил ее за гибкую талию.
— Да, я хочу тебя подразнить. И я бы хотела тебя привязать, но говорят, с магами это очень непросто. Видишь, как я откровенна с тобой? Я хочу, чтобы и ты был откровенен со мной. Тогда мы сможем быть верными друзьями и страстными любовниками, — ее голос стал обольстительным шепотом.
Я ей не успел ничего ответить: она закрыла мне рот поцелуем, вырвавшись из моих рук сказала, что чувствует себя намного лучше и направилась к шифоньеру переодеваться. Полностью раздевшись, Флэйрин намеренно долго выбирала платья из своего немалого гардероба.
Видя, что я не отрываю от нее взгляда, она замирала в самых возмутительных позах то ли передо мной, то ли перед зеркалом; она, прикладывая платье к груди поворачивалась ко мне, потом снова шла к шифоньеру, покачивая голыми белыми бедрами, формой похожими на те, которые у мраморных изваяний богинь. Она дразнила, и я с трудом сдерживал себя, чтобы не подойти к ней. Безумно хотелось подхватить ее на руки и отнести в постель. Однако я тоже решил ее подразнить преступной мужской пассивностью, и кажется этим ее немного разозлил. Что ж, это полезная злость, которая должна превратиться в еще более пламенную страсть, но потом.
Когда мы вышли из покоев принцессы, на ней было бордовое атласное платье, едва прикрывающее аппетитную грудь, и наброшенная на плечи плащ-накидка.
— Флэй, — я остановил ее в нескольких шагах от закрывшейся двери, и сказал, порывисто прижав ее к себе: — я тебя очень хочу!
— Говори мне это чаще, Райс! Эти слова вкуснее крови! А хочешь… — прижимаясь ко мне, вампирша потерлась о моего рвущегося из штанов воина, — Хочешь, я отдамся тебе прямо в зале Хорста? Можно под статуей старика. Пусть все Ночные Птицы видят, что я стала твоей!
— Ты хочешь сделать это перед вашим кланом? Ты сумасшедшая принцесса! — рассмеялся я, хотя мне ее идея вовсе не нравилась. Я не люблю такое выставлять напоказ. Хотя в моих прошлых жизнях случались подобные эпизоды, я в них чувствовал себя неловко и не получал той глубины наслаждения, которая бывает, когда ты со своей возлюбленной наедине.