И вот настал день, когда незнакомец в белом фургоне привёз к нашему дому одиннадцатимесячного малыша с вещами и пожеланием удачи.
За один телефонный звонок и тридцать восемь минут езды на машине наша семья превратилась из пяти человек в шесть. Спустя два дня нам позвонили и сообщили, что двадцатидвухмесячная сестра девочки тоже нуждается в доме. В мгновение ока мы сказали «да» семье из семи человек. В те первые дни мы не могли предположить, с какой травмой эти драгоценные малыши пришли в наш дом, и как она будет проявляться. Тогда мы ещё не знали, какую нереальную смесь эмоций вызовут визиты биологических родителей и как странно мы будем себя чувствовать, приглашая в дом социальных работников.
Всё это напоминало организованную суматоху. Нет, я бы сказал, что мы очутились среди полного хаоса. Нам было трудно и хорошо одновременно. Мы как будто заглянули в окно, ведущее в мир, где каждый ищет любви. Однажды попав в это измерение, грани наших сердец безвозвратно смягчились. Опыт помог нам оценить то немногое, что нам посчастливилось иметь.
Первая опека стала неким сочетанием радости и трудностей, но это был только первый шаг на пути долгого процесса. Мы хотели взять в семью девочку, но уже после того, как зашли слишком далеко, узнали, что для удочерения ребёнка в Лос-Анджелесе сначала нужно было стать временными опекунами. Такое было требование. Они не упоминали об этом условии до семьдесят четвёртого часа семидесятипятичасового курса по воспитанию детей, который, как мы думали, позволит нам получить сертификат. Приёмная семья? Мы? Работающие родители троих детей? После международного усыновления это путешествие, казалось, обрело самостоятельную жизнь. И теперь, после неудачи в Эфиопии, мы держались за новую возможность. Мы чувствовали, что мы созданы для того, чтобы стать приёмными родителями, а временная опека — это был путь, необходимый для достижения цели.
Каждая частичка моего существа хотела прекратить процесс, пока он ещё только начинался. Сколько же непредвиденных сложностей встанет на нашем пути? Зачем нам заведомо соглашаться на трудности? Зачем нам ввязывать в то, что сопряжено с огромным количеством сценариев, способных нарушить плавное течение жизни? Как мы справимся с остальными проблемами? А как же наши мальчики?
Все инстинкты, призванные отсечь проблемы на корню, сработали при новости о том, что мы станем временными опекунами. Среди природных импульсов борьбы или бегства, кнопка «бегство» незамедлительно замигала красным огнём. Всё казалось таким сложным, подавляющим. Именно по этой причине мы решили перестать думать о том, что могло пойти не так, а вместо этого сосредоточились на положительных сторонах. Мы решили бороться за нашу дочь и задавать больше вопросов «а что, если», но в правильном, позитивном ключе.
А что, если опекунство приблизит нас к тому, чтобы приёмная дочь осталась с нами навсегда?
Что, если наше решение поможет ребёнку, который в нас нуждается?
Что, если это послужит примером для наших мальчиков, и они смогут научиться любить в нетрадиционных или трудных ситуациях?
Поэтому мы окунулись в работу. Мы взяли этих драгоценных девочек вместе с их травмами, улыбками, взглядами, которые они дарили друг другу. Мы устроили вечеринку по случаю дня рождения годовалого ребёнка и двухлетнего ребёнка. Наши друзья и семья организовали большой праздник для детей, которых они толком не знали и которых мы толком не знали. Мы помогали малышке делать первые шаги и произносить первые слова, работали с системой, которая выглядела не совсем нормально, но пока ещё не успела доказать свою несостоятельность. Как оказалось, погружение в неопределённость было приятным. Девочки прожили у нас три месяца. Когда они были готовы к возвращению домой, мы поцеловали их на прощание, а затем свернули за угол, чтобы начать наш счастливый путь и поиск дочери, которую мы обретём на следующем этапе нашего путешествия.
Во всяком случае, мы на это надеялись.
Был бы здорово.
Спустя два месяца после того, как наши два первенца покинули дом, в 15:00 зазвонил телефон. На дворе стоял июль. Это был рабочий день четверга. Я занимался тем, чем и обычно: проводил совещание… о предстоящем совещании. В кабинет вошла моя помощница и сказала мне, что на проводе Рейчел. При этом она подчеркнула, что звонок срочный. Тогда я незамедлительно поспешил к своему столу.
«У нас всё в порядке. Мне позвонили из администрации. У них есть дети, которых мы можем усыновить… прямо сейчас».
Эй, подождите. Что? Ты только что сказала «дети»? То есть больше одного человека? Мысль о том, что «у нас всё в порядке», казалась неуместной.
Мы тут же связались по телефону с работником службы и узнали подробности: «Это четырёхдневные близнецы. Их мать посреди ночи ушла из больницы. Это ваша возможность. Если вы сможете сделать всё быстро, дети останутся вместе. В противном случае они завтра отправятся в разные семьи. Но вы должны знать, что в данный момент их очищают от кокаина в организме, так что вначале придётся поработать. О, и ответ нужно дать через двадцать минут».
Принятие этого решения в те двадцать минут — это то, на что мы будем указывать через двадцать пять лет, как на важнейшее домино во многих последующих событиях.
Близнецы — это тяжело. А отучать близнецов от наркотиков — ещё труднее. Мы и представить себе не могли, на что мы подписывались: трое своих детей, две постоянные работы, бесконечные поездки в администрацию Лос-Анджелеса и нескончаемые попытки узнать всё, что только возможно, о культуре детей и особенностях ухода. Дети были афроамериканцами, и нам нужно было правильно заботиться об их коже и волосах.
Мы поговорили по телефону с социальным работником и произнесли длинную молитву в попытках понять, что нам делать. Наш дом был рассчитан на двоих малышей ещё с первого опыта опекунства. Всё, что с нами происходило, казалось, было предначертано судьбой. У нас была община, готовая помочь, друзья, уже усыновившие нескольких детей, и многокультурная церковь. Нас как будто заранее подготовили к утвердительному решению, предоставив всего двадцать минут на его принятие.
Поэтому мы согласились.
Первый месяц прошёл как в тумане. Сон в нашем мире перестал существовать, а если и существовал, то происходил в странные часы в нетрадиционных местах и никогда не совпадал с другими людьми. Это было утомительно, даже очень, но я ещё никогда не видел, чтобы моя жена была настолько счастлива. Наша семья стала полной. Путь усыновления завершился, а дети, которых мы забрали из роддома и целый месяц без сна лечили, которым дали имена, шли на поправку и начинали входить в ритм. Наш хаос медленно превращался в норму. Они были нашими, а мы были собой. Всё встало на свои места.
Так нам казалось.
Примерно через пять недель нам позвонили и сообщили, что разъяснительная работа, проведённая с нами в тот роковой четверг, когда нам сообщили о возможности усыновления детей и дали двадцать минут на принятие решения, оказалась ложной. Это был вымысел отчаявшегося социального работника, который представил вероятный сценарий, не зная, что на заднем плане есть биологический член семьи, подающий петицию в суд. Этот член семьи начал борьбу за опеку над нашими дочерями. Что ж, «наши дочери» — это неправильное название. Они не наши. И никогда не были.
Я думал, что июльский звонок изменит нашу жизнь. На самом деле, это потрясение мы выбрали сами. А вот августовское потрясение уже выбрало нас.
Следующие несколько недель прошли крайне болезненно. Нам рассказали о том, как судья будет рассматривать дело. Нас заверяли, что малыши, возможно, останутся с нами. Потом они добавляли, что если социальные работники расскажут, как всё было на самом деле, то детям придётся покинуть наш дом. Остальной мир перестал существовать. Мы чувствовали себя разбитыми, испуганными, растерянными. И вот тогда мой импульс снова замигал красным светом: «Тревога! Тревога! Защити Рейчел. Защити своих детей. Защити себя. Защити ваши разбитые сердца».
Я пребывал в оцепенении.
Рейчел испытала настоящее потрясение.
Через несколько недель тот же белый фургон, который высадил двух малышек весной, вернулся, чтобы уехать с двумя малышками осенью. Это произошло в мгновение ока. Это произошло без особого шума или эмоций со стороны женщины, которая бесстрастно усадила их в автокресла и приветливо, но неубедительно помахала рукой. Их забрали. Мы были разбиты. Рейчел была убита горем.
Последствия ухода близнецов оказались не самыми приятными. Наши мальчики наблюдали, как мы изображали настоящую печаль. Мы с Рейчел оказались на дне пропасти, цеплялись друг за друга, пытаясь выжить. В реальности это не ощущалось, однако мы проходили через самый тяжёлый период. Именно этот процесс помог нам понять, насколько сильными мы можем быть друг для друга. Потребовалось пережить ад, чтобы оценить способность переживать любые сложности, которые ещё выпадут на нашу долю в будущем. Я думал, что знаю, что мы сильны. Я думал, что знаю, что мы можем пройти через всё. На самом деле все эти мысли по поводу силы и стойкости оказались настолько незначительными по сравнению с тем, во что я верю теперь.
Наши мальчики? Они тоже проходили испытание на прочность. Жизнестойкость — это не та черта, с которой их официально знакомили. Мы никогда об этом не думали и ничего им не объясняли. Сейчас я понимаю, что из кожи вон лез, чтобы они никогда не попадали в ситуации, в которых нужно было бы проявлять стойкость.
Наша вера? Испытана. Действительно испытана. На самом деле, только когда мы стали вскидывать руки и спрашивать, зачем нам все эти испытания, мы смогли по-настоящему понять, что такое вера. Верить в Бога легко, когда всё идёт хорошо. А вот когда всё идёт ужасно? С этим мне никогда не приходилось сталкиваться.
Чтобы изменить мышление, мне потребовался этот опыт. Да, нам было очень тяжело, однако невозможность исправить то, что происходило в жизни, наделила нас невероятной выносливостью. Наша семья осознала, что мы готовы на всё. Мы обрели силу, хотя это и потребовало дискомфорта, слёз и неопределённости.