- Ну-ка, ну-ка, - он и впрямь меня заинтриговал. - И что же такого просоветского вы обнаружили в моих опусах?
- Я просто очень внимательно прочитал все ваши произведения. - Павел Петрович прищурился, отчего взгляд его, казалось, сделался еще острее. - Все, даже те, которые вы так и не успели напечатать ни в здешнем самиздате, ни за границей и которые мои сотрудники изъяли у вас дома во время обыска. Прочитал и пришел к очень любопытному выводу... Ваши книги воспевают простого человека. Маленького человека, Николай Львович. Человека общей системы. Человека единой команды. Обычного рядового человека в выдуманных вами фантастических мирах.
- Мещанина будущего, иными словами, - в ответ ухмыльнулся я. – Винтика в механизме… Гм, никогда еще не встречал такой оценки героев моих книг…
- Можно выразиться и так, - согласился он. - Хотя это ваше определение мне не совсем нравится. Выражение «простой человек» звучит все-таки приятнее и точнее отражает суть вещей, чем «мещанин» или «винтик». Да, так вот... В той системе ценностей, в том мире, который конструируют братья Строгановы и их ученики, вы занялись разработкой темы простого человека. Человека, встроенного в систему и покорного этой системе. Человека, который по духу своему не является бунтарем, носителем идей радикального свойства. Человека, который получает удовольствие от того, что живет в стабильном обществе. В обществе, где все размеренно, своевременно и четко спланировано. А ведь партии и правительству как раз и нужны именно такие люди.
- Все-таки винтики! - фыркнул в ответ я. - Ошибаетесь, уважаемый Павел Петрович! Да, я пишу о простых людях. Но это люди будущего. В котором вашему сегодняшнему миру места нет!
- Ну, это как сказать! - Павел Петрович широко улыбнулся. - Мы ведь как раз и строим это светлое будущее. И моя задача, Николай Львович, просто убедить ваших читателей в том, что светлое будущее начинается уже сегодня. Убедить в том, что шагать в общем строю, в ногу со всеми, - это единственно верный путь. А для этого нужно просто перебросить мостик между простым человеком из вашего светлого будущего к рядовому советскому труженику. Если братья Строгановы строят миры будущего, то в ваших книгах люди, простые человеки коммунистического завтра, заняты тем, что устраивают свою собственную судьбу. Почувствуйте разницу: миростроители и мироустроители. Как вам такой тезис?
- Что ж тут сказать… Оригинальный подход... Использовать мои опусы о будущем, чтобы фактически укрепить ваш нынешний режим...
- Наш общественный и государственный строй, - поправил он. - Привыкайте к правильной терминологии, Николай Львович. Как будущий наш сотрудник.
- У вас богатая фантазия. - Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. - Писатель-фантаст на службе у ПГБ! Павел Петрович, а вы сами фантастику писать не пробовали? На бытовые темы, так сказать, ближнего прицела?
- Увы, я реалист от рождения и по воспитанию. И твердый прагматик. Но с хорошо развитой интуицией. – Он заулыбался. – Говорю это без ложной скромности.
- И что же, эта ваша интуиция подсказывает вам, что я начну работать на госбезопасность?
- Непременно начнете, - в голосе его прозвучала абсолютная убежденность в сказанном. - И чем скорее начнете, тем будет лучше. И для вас, и для нас.
- Гм... Откуда такая уверенность? – Я и в самом деле был слегка обескуражен.
- Я уже довольно долго изучаю вас, Николай Львович. Заочно, конечно. Вы не созданы для борьбы с Советской властью. Легкая фронда - это да. Это для вас. На кухне пошептаться, фигуру из трех пальцев в кармане показать, пару рассказиков с антисоветским подтекстом в каком-нибудь подпольном литературном альманахе тиснуть... Вот, по сути, и вся ваша оппозиционность.
- А вот посмотрим, - попытался задиристо возразить я. Собственный голос почему-то показался мне совершенно чужим. - Жизнь не заканчивается сегодняшним днем!
- Тюрьма, суд, колония, ссылка... - Павел Петрович продолжал, словно и не расслышал моей реплики. – А потом – общественная опала и безвестность. Николай Львович, разве вы о таком будущем мечтали, когда посылали ваш первый рассказ в редакцию «Техники – молодежи»? Да, да, тот самый, который тайком писали во время лекций по научному коммунизму на пятом курсе в институте.
Я чуть воздухом не подавился. Это-то откуда ему известно? Кто-то из сокурсников стуканул? Не иначе… Гм, староста нашей группы Валька Мартиросян, говорили, в первый отдел постукивал…
Синицкий тем временем продолжал:
- Долгие годы за решеткой, потом несколько десятилетий в какой-нибудь деревне Мухоморово в восточносибирской глуши. Там, где из произведений литературы в местной клубной библиотеке есть только сборник постановлений пленумов нашего ЦК за прошлую пятилетку. А черно-белый телевизор - только в кабинете председателя местного леспромхоза. Хамство, бескультурье, всеобщее пьянство... И, разумеется, полная невозможность писать. Поверьте, уж об этом тамошние кураторы позаботятся в первую очередь. Ведь намного проще лишить вас возможности кропать ваши чудные опусы, чем потом перехватывать на пути за рубеж ваши рукописи. Перефразируя Козьму Пруткова, руби под корень!
Он замолчал. Некоторое время буквально буравил мое лицо цепким взглядом. Потом его губы тронула едва заметная улыбка:
- А вы даже слегка побледнели, Николай Львович. Что, слишком мрачную картину вашего ближайшего будущего я вам нарисовал?
- Да, мрачновато, - согласился я и закашлялся. В горле совершенно пересохло.
- Поверьте, в реальности все будет еще хуже. Не факт, что во время отсидки в колонии вам не навесят дополнительный срок. Ничего не стоит подвести человека под статью, если он уже за решеткой.
Я оцепенел. На меня словно обрушился ледяной шквал из моего собственного и весьма вероятного завтра.
- Но альтернатива этому мрачному будущему все-таки есть! - Павел Петрович угадал мои мысли. Он щелкнул пальцами – совсем, как фокусник, который собирается достать из перевернутой шляпы белоснежного крольчонка и предъявить его зрительному залу. - Тюрьма или свобода, забытье или слава... Выбор теперь будет зависеть только от вас, Николай Львович!
- И в чем конкретно состоит эта ваша альтернатива? – Я сглотнул сухой ком в горле. - Что я должен сделать, чтобы выйти из этих стен?
- Как я уже говорил, мне вовсе не интересны мелкие секреты вашей писательской тусовки, Николай Львович. – Он обошел письменный стол и уселся напротив меня. - Мне нужно только одно: чтобы вы – негласно, разумеется, - дали свое согласие и в дальнейшем писать так, как пишите сейчас. Мне нужно ваше согласие и в будущих книгах развивать тему маленького человеке из нашего светлого завтра.
- И это все? – не поверил я. - И я могу быть свободен?
- Да, но не сразу, - брови его слегка сдвинулись к переносице. - Правила игры есть правила игры. Их не может нарушить никто. Ни я, ни вы. Вам предстоит пройти через суд, и вы получите свой срок. Стандартный срок. Лет пять-шесть, не больше.
- Тогда какой смысл... - начал было я, но Павел Петрович резко прервал меня:
- Не спешите с выводами, Николай Львович! Ваш суд и тюремный срок уже давно предопределены. Как всегда будет шум в западной прессе о репрессиях интеллигенции в нашей стране, слегка пошумят в подполье ваши фаны, всплакнет в подушку о загубленной жизни молодого и интересного писателя парочка-троечка девиц, из числа ваших почитательниц... Но это все для публики. Как сцена в пьесе с плохим сюжетом – предсказуемо и банально.
Он сделал паузу, потом продолжил:
- А на самом деле ваша новая жизнь начнется сразу после выхода из зала суда. Вместо лесоповала вы попадете в относительно комфортные условия. Поверьте, что там, куда в скорости отправятся остальные ваши коллеги по писательскому цеху о должности скромного библиотекаря в войсковой части внутренних войск можно только мечтать в самых сладких снах! И это если дадут спать отпетые уголовники и рецидивисты. А у вас еще будет и возможность писать. Более того, я берусь организовать своевременную и оперативную доставку ваших новых произведений в зарубежье. Фантастика из-за колючей проволоки... Да издатели на Западе набросятся на ваши книги стаей! Ну, а я через подставных лиц перекуплю большую часть тиражей и по нелегальным каналам верну ваши повести и рассказы нашему советскому читателю. Самиздат от Бреста до Владивостока будет буквально завален вашими произведениями, можете в этом даже не сомневаться. Ваши книги будут читать, Николай Львович. И не просто читать, но и любить, – как любят у нас все полузапретное и запретное. Будут любить созданный вами фантастический мир, будут любить придуманных вами персонажей... И, конечно же, многие читатели – особенно молодые - захотят быть похожими на своих любимых героев. Быть похожими на простых парней и девчат из нашего прекрасного светлого далека...
- Ну, а если я не соглашусь на ваше предложение? Или начну писать иначе? Будущее ведь можно нарисовать и без этих самых маленьких людей. Какой-нибудь мир сплошных героев...
- Ну, именно так и пишут большинство наших советских фантастов – из тех, кого в охотку печатают и в «Советском писателе», и в «Молодой гвардии». И что, их книги пользуются бешеным спросом у читателей? Их произведения обсуждают на полуподпольных литературных тусовках? Нет. Я не думаю, что вы пожелаете примкнуть к когорте безликих борзописцев, Николай Львович.
- Я вообще могу оставить писательство.
- Не можете, - Павел Петрович покачал головой. - Вы достаточно амбициозный человек. А реализовать свои таланты можете только на литературной стезе. Поэтому выбор у вас очень ограниченный: либо вы остаетесь писателем и продолжаете идти по уже проторенной дорожке воспевания маленького человека из будущего на страницах ваших повестей и романов, либо вы навсегда сгинете в таежной глуши очень далеко за Уралом. Третьего, увы, не дано.
Он произнес это таким ледяным тоном, что у меня по спине снова замаршировали колонны мурашек. Я проглотил ком в горле и сказал: