Орлоффски только ухмыльнулся. «Какого хрена? — грубо огрызнулся он в ответ. — Я, как и все, имею право шляться по этому поганому острову, так?»
Он бродил и нашел склад виски. Он располагался в «подвале» недостроенного шикарного отеля, уже почти законченного. Слово «подвал» они использовали условно, потому что если вырыть настоящий подвал на таком песчаном острове, то через неделю его зальет водой. Так что «подвал» был построен поверх земли и, что главное, был закрыт только старой дощатой дверью с висячим замком, поскольку настоящую дверь еще не установили. Орлоффски подсмотрел в щелку окна и увидел огромный склад виски. Хозяева, американский синдикат, очевидно, привезли его для предстоящего торжественного открытия отеля, который, как все они надеялись, вышибет Гринов и весь клан Гринов из бизнеса.
Все они напились. К тому времени. И это показалось им детской шалостью. Тогда. Но Грант помнил, что именно Орлоффски предложил первым. Орлоффски, вор. Орлоффски, клептоман, Орлоффски, который украл старую камеру Гранта «Икзекта В». Именно Орлоффски предложил это и был в восторге (в каком-то хищном восторге) от своей идеи. Вид у него при этом был как у мужчины, только что трахнувшего потаскуху.
Нет ничего проще, чем идти туда прямо сейчас, в полночь, сломать ржавый замок и прихватить парочку, кучу ящиков. Да пропажу даже и не заметят, так их там много. Там всего несколько рабочих, занятых внутренней отделкой. Ставишь замок обратно, будто он закрыт, и кто узнает? Кто обратит внимание? Они могут утащить несколько ящиков в трюм шхуны. Кто их будет обыскивать? Особенно если ни на дверь не обратят внимания, ни на вставленный обратно замок?
Идея показалась потрясающей. Бонхэм целиком ее поддержал, а в глазах вспыхнул огонек приобретательства. И Грант подумал, а почему бы и нет? Это не хуже, чем воровать оборудование у ВМФ. Или у армии. Украсть виски у богатой корпорации вовсе не бесчестно. Более того, даже почетно. Почти что святой долг. В ВМФ кражу оборудования называли «самовознаграждением». Снова возникло то же режущее, скребущее чувство, которое вынудило его захотеть убить ту акулу. Большую акулу.
Он не помнил, как они туда добрались, хотя они долго шли по песку пляжа, а потом по еще более глубокому песку в глубь острова, к пустынному недостроенному отелю. Пешеходных дорожек еще не проложили. Нет, он не помнил, как они туда добрались, но помнил, что Орлоффски разнес полдвери. В припадке энтузиазма Орлоффски слишком сильно бил ломиком, который они прихватили со шхуны, а старый ржавый замок оказался гораздо прочнее, чем они думали. В итоге он разломал старые, полупрогнившие доски, замок и петли.
Именно тогда и начались споры. Орлоффски настаивал на том, чтобы продолжать, он неистовствовал. У Бонхэма уверенности не было. Сам Грант сказал, что присоединится к мнению Бонхэма. Наконец, страсть приобретательства, алчность, сознание того, что виски вот так просто лежит там, прекрасное виски лежит и ждет, чтобы его взяли, подтолкнули Бонхэма к решению продолжать.
Они взяли пять ящиков. С трудом волоча ноги по глубокому песку, Бонхэм прижимал к бокам два ящика. Орлоффски тоже нес два ящика. А Грант в двух руках едва тащил один, но и при этом пару раз падал на колени. Что, если б его сейчас увидела его проклятая жена? — в каком-то безумном восторге подумал он.
Дотащившись до берега, Грант поставил ящик на твердый песок у воды и сел на него. Нужно было еще пригнать лодку и отвезти ящики на корабль. То ли из-за тяжелой, изматывающей ходьбы по песку, то ли еще почему-то, но он вдруг протрезвел, неожиданно протрезвел и понял, что они делают, что они сделали.
Несмотря на противных, вездесущих Гринов, этот остров был под британским протекторатом, им управляли британцы, здесь был Британский Управляющий, белый Британский Управляющий из Англии, который представлял здесь закон. Закон с большой буквы. Это совсем не то же самое, что иметь дело с Гринами, которым можно было возражать, да они и не имели отношения к новому шикарному отелю. Нет, это совсем другое дело.
— Думаю, лучше отнести все обратно, — резко сказал он, когда восстановил дыхание. — Думаю, нужно. Правда. — И тогда начался настоящий спорт.
Орлоффски стоял насмерть. Он начал выкладывать бесконечный список оправданий и причин, по которым они могут смотаться с этим. Он из себя выходил от энтузиазма. Все они сидели на ящиках с виски и отчаянно жестикулировали, защищая ту или иную точку зрения. В конце концов, после речи Орлоффски, Бонхэм все еще колебался.
— Ты ведь разнес дверь, — возразил Грант, — и завтра это обнаружат. Рано утром. Узнают, что это — мы. У них ведь есть список всех товаров. Корабль осмотрят. И нечего думать, что они не заглянут под накидку в трюме!
— Мы можем уплыть на рассвете, — усмехнулся Орлоффски. — Думаешь, они пошлют за нами британскую береговую охрану? Хрена!
— Нет, — разумно ответил Грант. — Нет, они этого не сделают. Но «Наяда» больше никогда не сможет сюда Зайти. Смею вас уверить. Так ведь, Эл?
— Верно, — с пьяной задумчивостью сказал Бонхэм. — А это хорошее место для платных поездок. С другой стороны, мы можем плавать в другие места. В тысячи других мест.
— А репутация лодки? — спросил Грант. — Не думаешь ли ты, что слух не донесется до Кингстона, Мо-Бей, Га-Бей, не разнесется по всему Карибскому морю?
Бонхэм почесал голову.
— Это правда. Конечно, если они нас не поймают с поличным, нас не смогут обвинить. Открыто. — Ему, это было очевидно, Ненавистно было расставание с пятью ящиками дармового виски. — И через три-четыре месяца, думаю, мы сможем сюда заходить. Вполне безопасно. Хотя, может, и не слишком приятно. Но через шесть-восемь месяцев вполне.
Гранта все это начинало смешить. Из-за вшивых пяти ящиков виски!
— Конечно, сможем! — презрительно сказал Орлоффски. И в этот момент Грант неожиданно понял, что драка неизбежна. И сидя на ящике, он начал духовно и физически готовиться к ней. — Слушай, ты, — с крайне оскорбительным презрением продолжал Орлоффски, резко развернувшись к нему, как и предвидел Грант. — Что с тобой? Если б я хуже тебя знал, то подумал бы, что твоя новая потаскуха отрезала тебе яйца и носит вместо бус. Что с тобой?
Когда он просчитывал атаку, он не предвидел ни ее злобности, ни ее направления. При таком направлении все стало еще хуже. Конечно, смолчать он не мог.
— Иди и пососи, Орлоффски, — обдуманно и хладнокровно сказал он. — А раз уж мы говорим о том, красть или не красть, то я хочу сказать еще кое-что. Когда ты, вонючая дубина, собираешься вернуть мою камеру, которую ты спер в Га-Бей?
— Ты что? — спросил Орлоффски. Он не поверил.
— Что слышал, — хладнокровно сказал Грант. Ощущение было, будто он слушает другого человека. — Я хочу, чтобы ты вернул украденное. Мою камеру. Или, если ты ее уже продал, то такую же. Эта тупая, идиотская выходка едва не стоила Элу Бонхэму четырех кусков, которые я ему занял на эту вонючую шхуну. Когда можно ожидать возврата? — Он даже говорил грамматически правильно. Намеренно.
— Ничего не знаю о твоей проклятой вонючей камере, — прорычал Орлоффски.
— А я говорю, что ты ее украл, — ответил Грант. — Должно быть, что-то тебя вынуждает это делать. Может быть, ты клептоман. Есть своего рода сексуальное извращение, которое вынуждает людей красть. Хотя обычно это свойственно женщинам. Можно, конечно, предположить, что ты ничего не мог с собой поделать. Но я говорю, что ты просто обычный вор.
Он был готов, когда Орлоффски взлетел. Конечно, Орлоффски нужно было вскочить с ящика виски и пересечь маленькую площадку, то есть около четырех-пяти футов, но это не потребовало много времени. И все же, поскольку он был готов, ему удалось вскочить и даже отступить в сторону от ящика на свободную землю. Землю?! Песок, глубокий тяжелый песок. Он со знанием дела описал правой рукой длинную петлю, а левой выдал резкий хук в живот, что, к его удовлетворению, заставило Орлоффски хрюкнуть, а потом он танцующим шагом отступил к воде, где песок был хоть чуть-чуть потверже.
Грант ни разу в жизни не дрался с таким крупным человеком, как Орлоффски. Когда в давние времена он занимался боксом в ВМФ, он сначала дрался в легком весе, потом в полусреднем. Сейчас в свои тридцать шесть лет он весил ровно сто шестьдесят пять фунтов, значит, он уступал в весе около семидесяти фунтов, это много, но, благодаря возрасту, плаванию и подводной охоте, он был сейчас в приличной форме и с хорошим дыханием. Но то же, конечно, было и у Орлоффски. Он высчитал, что нет ни единого шанса победить, если только он не нокаутирует эту большую польскую обезьяну. У Гранта был очень мощный для его веса удар. Но в первый же раз, когда он по-настоящему достал Орлоффски в угол челюсти, а тот даже не отшатнулся, он понял, что шансов нет, что, впрочем, он вполне понимал с самого начала. Дело в шее. Эти мощные шеи. У него самого такая.
Его побили.
Но заняло это ужасно много времени. Грант намеревался продлить это, как можно дольше. И он намеревался нанести Орлоффски как можно больше увечий. Боксер из Орлоффски был никудышный. Он, как настоящий сосунок, пропускал резкие удары слева, которые проводил Грант. И он разбил ему обе брови и щеку. Орлоффски, как сосунок, пропускал удары в живот и в область сердца, левой и правой в комбинации. Когда он пытался захватить Гранта, чтобы сила и вес сделали того еще более беззащитным, Грант проводил серию хуков и отступал или бил прямо, останавливая его, а сам отпрыгивал. Пару раз Орлоффски пытался лягнуть его или ударить коленом в пах, но он легко уходил, Орлоффски прекратил эти попытки. После первого мощного удара в основание челюсти он знал, что не сумеет его отключить, но он хорошо использовал правую, чтоб увеличить порез под левым глазом поляка. Он ощущал, что ребрам и животу Орлоффски тоже досталось.
Но так не могло длиться вечно. Все равно что бить тяжелую боксерскую грушу. Или лупить по туше на бойне. И звук такой же. И ничто его не остановило. Все это время Бонхэм сидел на ящике виски и хладнокровно наблюдал, попивая из бутылки, которую Орлоффски уже достал из ящика, взломав его ломиком. Ноги у Гранта работали прекрасно, дыхание не сбивалось. В какую-то секунду ему показалось, что все это может длиться вечно, просто длиться и длиться вот так, как сейчас. На несколько секунд он почти поверил в это. Но его еще пока не ударили. Ни разу. А так, конечно, не могло продолжаться до бесконечности.