— Ты что, и в самом деле, сам по себе? — изумился Ленька.
— Я всегда сам по себе, — отрезал Ефим. — Кстати, Лень, если тебе нужна рейтинговая «стори», то я отвалю красивых подробностей про Сашку.
— Я видел, наши конкуренты сделали с ним репортаж из тюрьмы. Пипл-метры* на повторе передачи чуть не зашкалили.
— Подумай на эту тему. Если согласитесь, у вас будет эксклюзив. Гарантирую.
— Хорошо, подумаем обязательно. Это интересно.
Они попрощались, и Ефим поехал в типографию «Беора».
Начальник типографии, спокойный и надежный Филиппыч, встретил Ефима радостно:
— Ну, что, Сашку скоро выпустят?
— От нас зависит.
— Если в самом деле так — ставь задачи.
— Ты отпечатаешь мне два миллиона А-третьих форматов в четыре краски?
— Отпечатаю. С двух сторон?
— С одной. «Четыре плюс ноль».
Они подошли к гордости «Беора», старенькому «Хейделю», которого Ефим уже заложил и собирался сегодня же эту операцию повторить.
— Давай считать. — Филиппыч поднял голову. — У нас за один прогон кладется две краски. Значит, на плакат нужно два прогона. При скорости… Тебе качество какое нужно?
— Среднее. Сашкин портрет и описание его деяний.
— Понятно. Значит, с учетом возраста, — он любовно погладил серый лоснящийся бок офсетного пресса, — будем шлепать пять тысяч краскопрогонов в час. Два миллиона на пять тысяч, получаем…
— …четыреста рабочих часов. Чуть больше месяца работы, — подвел итог Береславский. — Отменяется.
— Жаль, — огорчился Филиппыч.
— Ничего, вы тоже пригодитесь, — утешил его Ефим. — В этот месяц всем будет тошно. Я найду, где напечатать. В принципе, я уже почти договорился с Озерным.
Он поехал в офис, где Сеня Тригубов подготовил новые эскизы. Эти понравились Ефиму гораздо больше. Семен использовал фотографии из многочисленных офисных альбомов, благо, с учетом увлечения шефа, недостатка в сюжетах у него не было. Выбирать старался снятые с нижних ракурсов, и не самые послед-ние, когда Толстый все же был похудее. Кроме того, при изготовлении электронного коллажа, он увеличил Сашкины габариты по сравнению с размерами изображений жены и детей.
Композиция была несложной. На первом плане — суровый толстяк, по-видимому, только что порешивший пучок бандитов. Рядом с ним — влюбленно смотрящие на него жена и дети. И на заднем плане, фоном — многочисленное столичное население, нуждающееся в защите бесстрашного Сашки.
— Отлично, юноша! — поощрил Ефим.
Семен, бывший на три года старше Береславского, только хмыкнул.
— Работая с тобой, научишься лепить всякую гадость, — сказал он.
— Во-первых, это невежливо, — заметил Ефим. — А во-вторых, это слизнуто. У Карлсона.
— Какого? — не понял Сеня.
— Который живет на крыше.
И поехал в расположенную сразу за кольцевой автодорогой (так дешевле аренда и меньше зарплаты) новую типографию, к Геннадию Озерному.
— Здорово, Озорной!
— Озерный, — поправил Геннадий. Он не любил, когда Ефим называл его Озорным, Речным, Морским или Источниковым.
— Ладно, хвастайся своей обновкой.
Строго говоря, Геннадий здесь хозяином не был. Хозяева были где-то «за бугром». Но он с гордостью повел Ефима в машинный зал.
Да, уж! Это не беоровская типография! В первой части на специальных платформах стояли высокоскоростные фотовыводные устройства. Их задачей было, получив файл с плакатом заказчика, разложить его на четыре основных цвета и вывести, соответственно, четыре фотоформы. С безумным разрешением и, что немаловажно, с высокой повторяемостью. Формы выходили последовательно, одна за другой, и даже на восьмой фотоформе каждая точка, засвеченная лазерным лучом, отклонялась от такой же на первой форме не более чем на пять микрон!
Далее стояли копировальная рама и проявочный процессор.
Полученная ранее фотоформа накладывалась на алюминиевую пластину (будущую печатную форму) с нанесенным на ее поверхность чувствительным слоем и засвечивалась мощной ультрафиолетовой лампой. В проявочном процессоре эта пластина проявлялась и промывалась, после чего готовую печатную форму натягивали на формный цилиндр офсетной машины.
Офсетная же машина, пятикрасочная, первого формата (восемь обычных «писчих» листов сразу), шлепала за один прогон полноцветный плакат, да еще и лаком покрывала!
— Какая у нее реальная скорость? — не скрывая зависти, поинтересовался Ефим.
— Как в паспорте: 18 000 оттисков в час!
— Блестяще! — восхитился Береславский. — Значит, если на одной форме можно положить четыре формата А3, то ты напечатаешь мне два миллиона оттисков меньше чем за сутки! А если я ограничусь миллионом, то вообще полторы смены.
— Чего это я должен печатать тебе миллион?
— Я тебе печатника на неделю обещал?
Это было полной правдой. Печатник Озерного запил, а второй оказался неопытным и уже наделал браку на тысячи долларов. Огромная машина при наличии «живых» заказов простаивала, и Озерный Христом-Богом умолил Ефима и Филиппыча откомандировать к нему хотя бы на неделю их опытного Сергея. Пока не найдутся кадры.
Они всегда выручали друг друга.
— Так что, друг мой, долг платежом красен. Или ты печатаешь мне два миллиона…
— Миллион, — согласился Озерный.
— Вот и славненько. Я пришлю Филиппыча с готовыми формами.
— Ты террорист, Береславский, — на прощание обиженно заявил Озерный.
— А кому сейчас легко? — вздохнул Ефим.
Похоже, этот бесконечный день заканчивался. Но прежде чем ехать к Наталье, Ефим решил навестить Лену и Атамана. Похоже, из-за своего путешествия в Феодосию он начал сильно отставать от жизни.
По дороге с «мобильника» позвонил своему другану-банкиру. Тот был человеком чрезвычайно веселым, эпикурейского склада. Потому, видимо, и не вышел в олигархи. Но был уж, конечно, побогаче беоровцев.
Именно он ссуживал деньги на их «Хейдельберг» под вполне приличные проценты. Сейчас ссуда была практически полностью возвращена.
— Да, — послышался в трубке веселый голос.
— Вовка, мне денег надо.
— Всем денег надо, — радостно заржал Ефимов собеседник.
— Мне надо много и срочно.
— Еще один «Хейдельберг» берешь? — спросил банкир.
— Нет. Продвигаю Сашку в полицмейстеры.
— А что с ним?
— Он в тюрьме.
— Как в тюрьме? Он же тихий!
— Ты что, газет не читаешь?
— Нет, — опять засмеялся банкир. — Только эротическую литературу. И то мне ее читают чтицы. Ты же знаешь, я умею только считать.
— Короче, Вовка. У меня куча дел. Дашь мне сорок тысяч?
— Рублей?
— Баксов! Обеспечение — наш «Хейдельберг».
— Не люблю я отдавать деньги, — вздохнул банкир. — Люблю получать.
Но Ефим уже понял, что избирательный фонд его кандидата возрос на 40 тысяч долларов.
Совесть его особо не мучила. В крайнем случае, продаст «Ауди», вернет долг Ольшанскому, а банкир получит «Хейдельберг». Кроме того, если он женится на Наташке, то его собственную двухкомнатную квартиру можно загнать. В конце концов, должны же быть какие-то удовольствия от потери свободы…
Тем более что его наследников, воспитанных мамами, к сожалению, более интересуют квартиры в Хайфе и Чикаго, чем в столице его Родины.
Береславский позвонил в квартиру по домофону. Ответил Атаман.
На этот раз Ефим был так вымотан, что даже есть не стал. Лена рассказала последние новости. Атаман помалкивал.
Ефим рассказал про свои с Ивлиевым подвиги. Лена тряслась от ужаса, а Атаман слушал с большим одобрением.
Потом он сделал знак Ефиму, что хочет пообщаться наедине.
— Говори при ней, — отмахнулся Береславский. Он не был готов из-за излишней секретности покинуть удобное, продавленное Сашкиным задом, кресло.
— Я «завалил» Психа, — спокойно объявил Атаман.
Лена вздрогнула. Она уже достаточно знала своего жильца, чтобы счесть его заявление черным юмором.
— Какого психа? — не понял Береславский.
— Натурального. Три года с ним «чалился» на Урале.
— За что?
— Он хотел убить ее. — Атаман протезом показал на Лену. — Получил отвертку под ребра.
Лена вся сжалась.
— Откуда ты знаешь?
Он рассказал все подробно и отдал фотографии Лены и детей, которые вытащил из бумажника убитого. Сомнения отпали. Эти же фото Ефим видел у Кунгуренко.
— Я уже хозяину звонил, — продолжил доклад Атаман.
— Какому?
— Который его послал.
— С чего ты решил? Тебе Псих сказал?
— Нет, он его не сдал. В записной книжке нашел телефон.
— А откуда ты знаешь, что это его хозяин?
— Псих очень его не любил. На букву "Т" записал: «Труп». Разве бывает такая фамилия? И трупов с телефонами не бывает. Вот я и решил. Попал точно.
— Ладно, Атаман. Дело сделано. Но тело могут найти, будут проблемы.
— Не найдут до весны.
— Почему?
— Сейчас он уже не завоняет. Похолодало.
— А если дворник зайдет?
— Туда лет пять никто не заходил. Только вот еще что…
— Что еще? — уже со страхом спросил Ефим.
— Теперь девочка на мне.
— Какая девочка? — не понимал Береславский. С Атаманом не соскучишься!
— У Психа девочка была. В частной школе. Адрес есть. Десять лет. Он с меня клятву взял перед смертью, что я о ней позабочусь. Я клятву дал.
— И что я должен делать?
— У меня есть опасения, что на твоей службе долго не живут. Если меня убьют, ты и ты, — он ткнул пальцем настоящей руки в Лену и Ефима, — отвечаете за девчонку.
Лена широко раскрытыми глазами смотрела на Атамана. Он удивлял ее постоянно. Впрочем, удивлял — явно не то слово.
— Обещаете?
— Да, — подумав, сказал Ефим. В конце концов Наташка поможет. А потом, с какой стати Атаману умирать? После того как Береславский вернулся из Феодосии, он чувствовал себя гораздо спокойнее. И считал, что время прямых угроз должно уже закончиться.
— Да, — ответила Лена.
Атаман, явно успокоенный, прямо на глазах расслабился.
— Слушай, Атаман, — обратился к нему Ефим. — Когда я тебя нанимал, не думал, что все так получится. Если хочешь, дам тебе оплаченный отпуск на месяц. Тем более ты уже свое отработал.