, – но вот опять Саша сказала что-то, а потом закричала, а потом сквозь ветер Олег отчетливо услышал:
– У меня нет с собой паспорта! Только социальная карта, вам не подойдет социальная карта? Какое установление личности, зачем? Да пустите меня!..
Олег поднял голову.
Нет, не Саша. Девушка с мелированными волосами, такими бело-зелеными, словно эльф из парка «Сокольники».
Ничем не похожа на Сашу, кроме голоса.
А рядом с девушкой стояли три мента, и пока один с отсутствующим лицом выслушивал препирательства девушки, другой тайком опускал ей в расстегнутый карман рюкзака маленький белый сверток, а третий снимал это всё на телефон.
– Эй, вы что это делаете? – воскликнул Олег и сорвался со скамейки вслед за собственным криком.
Оба полицейских машинально повернулись в сторону Олега, а девушка так и застыла на месте – словно догадывалась, что с ней происходило что-то плохое, но не хотела знать, что именно.
– Что такое? – буркнул первый мент, тот, что просто наблюдал. – Чего тебе, парень?
– Да ваш коллега! Подкинул наркотик, вон туда, девушке в рюкзак!
Первый мент прищурился и сморщил нос, словно принюхиваясь к добыче.
– Товарищ Листьев, ты понимаешь, о чем идет речь?
– Ни малейшего понятия, товарищ Лаврентьев, – проскрипел второй мент, глядя на Олега полуобернувшись. Потом через плечо спросил у третьего: – А ты, товарищ Любжин, видел что-нибудь?
– Не, ничё не видел. – Мент по имени Любжин не останавливал съемку.
Тот, которого назвали Лаврентьевым, всё еще нависал над спиной девушки, но теперь выпрямился.
– Немедленно покажите, что́ вы туда кинули! – продолжал Олег. – Беспредел! Вы девушке представились? Удостоверение предъявили? А о причине обыска уведомили?
– Шел бы ты отсюда, умник, – процедил наконец тот, которого назвали Листьевым, но в голосе чувствовалась неуверенность.
– А ты, собственно, кто такой? – мотнул подбородком Лаврентьев.
– Я… журналист! И, и… адвокат! Немедленно прекратите, иначе…
– Иначе – что? – осклабился Лаврентьев. – Редакционное удостоверение есть, журналист?
Олег приближался к ним широким шагом, но тут замер. Конечно, этот Лаврентьев словно учуял, что никакого удостоверения у него нет. У Олега его не было в принципе: только заламинированная записка от редакции о том, что такой-то и такой-то является сотрудником. Но она осталась дома.
Дебил.
– А удостоверение адвоката? – Листьев сложил руки на груди.
– Да нет у него нихуя. Умник, бля. Либерал. Сейчас будем с тобой установление личности проводить.
И они двинулись прямо на Олега, а третий перевел на него телефон.
– А что это вы снимаете? – не понял Олег.
– Оперативная съемка, – отозвался Любжин.
– И часто вы оперативную съемку на айфон снимаете?
Первые два мента переглянулись. Потом посмотрели на Любжина.
– Почти всегда, – ответил он.
Только сейчас Олег обратил внимание, что что-то не так было с их униформой – какая-то старая, еще советская, что ли, ну или из нулевых.
Лаврентьев закатал рукав и посмотрел на часы.
– Мы тут с вами возимся, товарищи, и пропускаем обед.
– Бля. Может, вяжем их и похаваем?
Лаврентьев посмотрел на Олега, потом на девушку, поиграл желваками.
– А перескажи, что ты там видел.
– Вы кинули девушке пакетик с порошком, – повторил Олег, – в карман рюкзака.
– Ага, а фотография у тебя есть?
Олег мысленно выругался. Молодец, отличный журналист, ничего не скажешь.
– Любжин, слышь, может, задержим его и тоже оформлять поедем?
А потом произошло что-то странное.
Лаврентьев переглянулся с Листьевым, потом оба посмотрели на Любжина – и в голос захохотали. Олег наблюдал их истерику, выпучив глаза. Потом Любжин опустил телефон, крикнул «Снято!», после чего в самом деле снял фуражку, подбежал к товарищам и переключился на фронтальную съемку.
– С вами был «Проброс» блог-труппы «Вторжение»!
– Подписывайтесь, ставьте лайки, комментируйте! На ваши вопросы ответим в следующем выпуске!
– Всем пока-а-а-а, – помахал рукой Любжин, и перевел камеру на Олега и девушку: – Ну чего, ребята, скажите нашим подписчикам «Пока!».
Девушка – с лицом белым, как полотно, – посмотрела сначала на одного лже-мента, потом на второго, после чего молча повернулась и почти побежала прочь с остановки. Олег устало вздохнул и сказал:
– Пока.
Съемка закончилась. Лаврентьев хлопнул его по плечу и сказал с комсомольским задором:
– Не беспокойся, юрист. Ты был найден слишком загруженным.
– И был затраллен, – добавил Листьев.
– Мы актеры.
– Театр «Вторжение». YouTube ведем.
– Хотя Листьеву реально подбрасывали наркоту, когда он учился в Щуке. Да, Листьев?
– Да, Лаврентьев. Это была прививка.
– Прививка от… чего?
– Прививка от государства, – отчеканил Листьев, после чего отдал честь преувеличенно театральным жестом. – С вами был театр «Вторжение»!
– Берегите себя и свою легкость, – отсалютовал Лаврентьев.
– Ищите себя в пятницу на нашем канале, – зафиналил Любжин.
После этого они, довольные, удалились, и лишь пара любопытных прохожих глазели на Олега.
Олег плотнее надвинул шляпу на глаза и пошел прочь от остановки. Ему, конечно, было бы быстрее доехать на автобусе, – но ехать не хотелось. Хотелось идти – и курить. Но Олег не курил, так что просто шагал пешком. Мимо ограды парка, потом хрущевки, которую чуть побелили, видимо, под юбилей дома, потом снова парковой ограды.
Фомин оттолкнулся от ограды, выдохнул дым и отправил бычок в урну. Возвращаться обратно в рабочие коридоры и кабинеты не хотелось, но он знал, что должен был быть там, и без него не начнут, – а значит, никогда и не закончат.
Он мог бы работать адвокатом. Он знал, что был бы хорошим адвокатом, независимо от специальности: ему одинаково хорошо давались узуфрукты и аффекты. Но отказался – накануне экзамена на адвокатскую лицензию, кстати.
У них с его менторшей был суд, какой-то мелкий, не очень важный: мужичок обворовал продуктовый склад. Времена были голодные, такое случалось чаще, чем трупы. Мужичок говорил мало, в основном расчесывал свою бородавку над верхней губой и рассказывал истории из жизни, одна другой неправдоподобней: в одной он гнал соседского гуся по проселочной дороге пять километров, пока гусь не превратился в стаю и не исчез, в другой подрабатывал охранником в кооперативной шиномонтажке – и как-то ночью ему явился ангел и в ультимативной форме потребовал отдать зимние шины. Отсмеявшись свое, Фомин уточнил, как ангел выглядел. Мужик оттопырил тогда крепкий красный мизинец и свернул его колечком. Потом серьезно посмотрел на Фомина и сказал: «И вот так шесть раз». Фомин ничего не понял, но описание было емкое.
Его менторша из московской адвокатской палаты была роскошной женщиной: умела одеваться в ЦУМе и носить сумки от «Yves Saint Laurent», причем именно умела, – ее дорогие шубы, пояса, велюр и сумки собирались в некое подобие японского кроссворда, а не в сломанный паззл. Поэтому на суде вместе с обвиняемым мужиком они смотрелись, как герои рисованного французского фильма: несочетаемая парочка, которая при этом очень легко нашла общий язык. В перерывах адвокатесса травила байки из своей практики, а мужичок всё смеялся и смеялся, как в последний раз.
Но главное произошло для Фомина не на суде, а после. На суде он всё еще был подающим надежды адвокатом, а после – уже нет: человек с юридическим образованием и без перспектив, идеальный кандидат в… Ну, да.
Всё его менторша со своим зонтиком.
Фомин докурил вторую, забычковал и потопал через КПП. Дело шло к вечеру, сизые облака сажали в сырую землю.
…Для человека, которого обвиняют в связях с организованной преступностью и отмывании денег, Романов выглядел жалким. Он всё время смотрел куда-то в пустоту. На нем была старая рубашка в клеточку и спортивные штаны. На столе перед полковником лежали листы бумаги, заполненные волнообразным почерком, рядом – ручка с Микки Маусом. У окна стоял незнакомый рыжеволосый человек в черном костюме и черных же очках. В руке человек в черном держал чей-то погон.
– Вы знаете анекдот о рабочем и тачке? – спросил он без всякого вступления, обернувшись к вошедшему Фомину.
Фомин нахмурился, но промолчал.
– Одного рабочего на производстве подозревали в кражах. Каждый вечер, когда он уходил с завода, тачку, которую он катил перед собой, тщательно досматривали. Но тачка всегда была пустой.
Человек в черном подошел к Фомину и протянул ему погон с тремя звездами.
– Наконец, охрана догадалась: рабочий воровал сами тачки. – Он кивнул подбородком на погон. – Тут в каждой звезде по четвертинке карата.
Фомин изумленно вертел в руке самый обычный погон, в звёзды которого были инкрустированы маленькие камушки, так что каждая звезда начинала светиться под галогеновыми лучами.
– А…
– Хозяину он больше не пригодится, – улыбнулся человек в черном.
Романов грустно засмеялся.
– Ладно. Пойдемте в соседнюю комнату, надо поговорить.
Фомин не понимал, что происходит, но пошел за ним. Романов проводил их взглядом, а потом закрыл лицо руками.
Дверь за спиной громыхнула. На плечо Фомину легла рука, а перед очками проплыло раскрытое удостоверение.
– Я расскажу, хотя вы и не спрашивали. Видите ли, Алексей Филиппович, я – часть той силы, что вечно хочет блага…
– …и вечно суется не в свое дело, – поморщился Фомин. – И что вы делали с моим подозреваемым… Стригоев, или как вас там?
– Алексей Филиппович, иногда спортсмен принимает допинг, чтобы лучше участвовать в соревнованиях. Ну, или надевает специальную обувь. А мы – мы используем специальные методы, чтобы ускорить работу – нашу и вашу. И повышаем тем самым качество жизни – нашей и вашей.
Стригоев отодвинул стул и присел, жестом пригласив Фомина сесть напротив. Тот помедлил.