Теперь на месте цирка был пустырь. Стальной забор расписан граффити, темнеют бутылки с непонятной жидкостью. Раздавленные бычки рядом. Не залитый до конца фундамент, торчащие из земли перекрытия и арматура, брошенная бетономешалка, расписанная цветами флага. Чуть дальше – вагончики для строителей. В одном из вагончиков дверь распахнута, держится на одной петле. Останки длинного монтажного каната от башенного крана. Еще один кран по другую сторону котлована, полуразобранный: стоит, ржавеет. В жирной грязи копошатся два голубя и делят между собой потрепанную этикетку от шоколадного батончика. За стеной новостроек на юге догорают последние лучи заката.
Так теперь выглядела его мечта. Так выглядела «Серебристая гавань».
Цирк снесли, а клоуны остались. Один клоун.
Егор достал из кармана пачку «Captain Black», прикурил, попытался аккуратно приземлиться на бетонное перекрытие – так, чтобы рёбра и спина не слишком заныли, – и вытянул ноги перед собой. Синий дымок поплыл по сумеркам, как по Гольфстриму.
Началось всё определенно с Шамсурова. Да, вслух его имя никто не произносил, но это было первое, о чем подумал Егор, когда его стукнули головой о стену в отделении. Это не могло быть что-то другое. Марина не совершала ничего такого, чтобы начали прессовать Егора, а вот Шамсурова… Шамсурова и реконструкцию комбината ему не забыли, конечно.
На том собрании, на котором, будь на дворе девяностые, дело бы дошло до перестрелки, как пить дать, он поднялся и открыто сказал, что кранты наступят этому их Перепятово, если вырубить лес. Все хотят жить рядом с лесом; никто не хочет жить с окнами на трассу, даже на платную. Не нужно быть профессиональным инвестором, чтобы понимать такие простые вещи. Но решение-то уже было принято, и принято не в совещательном зале, и, уж конечно, не в кабинете Шамсурова. Тем более не в кабинете Шамсурова.
Потом была еще красивая «Свеча», как ее называли, – проект офисных помещений для IT-сектора. Зданием тогда интересовалось какое-то Управление при президентской админке, но теми переговорами занимался Артем. Впрочем, уже на этапе фундамента все понимали, кажется, что из Перепятово новое Сколково никто делать не собирается.
Табак был непривычно горьким. Неделю не курил, это для Егора долго. Закашлялся. Опять заныли рёбра. Чудо, что ему ничего не переломали. Хотя, возможно, к этому шло, просто приказ пришел вовремя.
Да, а после «Свечи» Егор с Артемом занялись вплотную «Серебристой гаванью». Чтобы как-то покрыть расходы, приходилось браться и за совсем странные заказы – как реконструкция мэрии Томска. Благо, платили хорошо – можно было покрывать кредиты, которые «Гавань» засасывала, словно гигантская воронка.
И вот, вот… Вот как-то так оно всё и окончилось. Наручниками, подвалами, известковой пылью и укусом электрошокера.
…Лет в одиннадцать, когда Егор впервые попал в бассейн «Москва» и стоял в очереди на вышку, он оглядывал пространство воды вокруг, похожее на огромную перевернутую контактную линзу, и думал: как же получилось, что на месте Дворца Советов, гигантской махины, на которую были потрачены все ресурсы страны, теперь был обычный бассейн, в котором бултыхались его одногодки? Дворец Советов с некоторого времени завораживал его воображение: башня выше Эмпайр-стейт-билдинга, со статуей Ленина на высоте выше облаков, там, где только птицы и самолеты, а под ним – мрамор, ярус за ярусом, с десятками скульптур и бюстов. Такой дворец было бы видно даже из космоса! А внутри, внутри… Росписи, амфитеатр на тысячи человек – наверно, даже больше «Олимпийского»! Но дворца не было, только рябь в воде бассейна, которую Егор видел с края платформы для прыжков в воду, – и никакого Ленина в этих бликах не отражалось, лишь солнечный зайчик и синие трусы одноклассниц.
Теперь Егор смотрел на заваленный мусором пустырь, где должен был стоять его несостоявшийся Дворец Советов, – и понимал. Отлично понимал.
Егор сделал еще затяг и достал из кармана телефон. Набрал номер и под дымок сигареты наблюдал, как очередной самолет пересекает небо, бликуя огнями.
– Уроки сделал?
– Да, пап, тут уже немного осталось. – На фоне что-то взорвалось, и сын тихо, думая, что его не услышат, сказал «блять».
– Ты давай это, не расстраивай нас с мамой и Павла Сергеича. А то опять скажет, чё вы платите, если сын не работает. Всё, учись, я скоро приеду.
Если бы успели проложить трубы, сейчас весь центральный котлован был бы заполнен водой: по проекту корпуса́ «Серебристой гавани» стояли на берегу большого пруда. Под водой было бы и то место, где прямо сейчас сидел Егор.
Но он и так был как будто под толщей воды, прижатый тем, что творилось вокруг. Артема всё еще держали в «Медведе» без ясных перспектив.
Телефон зазвонил снова – подкравшийся к хлебным крошкам голубь крякнул и прорезал крыльями воздух. Егор сначала не хотел нажимать на зеленую иконку, но потом подумал – а что он теряет? Всё, что можно было потерять, и так было давно потеряно.
– Это Егор? Егор Костюченко?
Голос показался странно знакомым.
– А кто спрашивает?
– Это… Черт… Я не могу сказать, как меня зовут, потому что меня тогда… Блин…
– Я вешаю трубку.
– Нет, стойте! Ладно. Это Арсений Мидренко.
Мимо Егора проползла змея. Приглядевшись, он понял, что это всего лишь чьи-то брошенные шнурки.
– Кто?
– Ох, черт, Егор Михалыч, у меня нет времени! Мы с вами виделись два года назад. Томск! Помните?
А, вот откуда он его помнит. Маленький человечек, всё время улыбающийся и болтающий руками, зато в дорогом костюме. Конечно.
– Помню.
Стоп. Егор вспомнил кое-что еще. Сюжет, который крутили по телеку, когда его освобождали из-под стражи.
– А разве вашу дочь не задержали буквально на днях?..
– Да! Конечно! Поэтому я сейчас не в Томске. Я в Москве!
Вот только этого сейчас не хватало.
– Слушайте, я всё еще прохожу под уголовным делом, у меня подписка о невыезде, так что не уверен, что останавливаться у меня будет…
– Нет! Нет! Конечно, нет! Дело не в этом. Я как раз о деле, – тут он заметно замялся. – Э-э-э, в общем, Егор Михалыч, мне нужен номер вашего следователя.
Егор сначала подумал даже, что из-за порыва ветра ослышался.
– Вам нужно что?..
– Мне нужен кто-то, кому я могу рассказать правду о том, что со мной случилось! Это чистый наезд по беспределу!
Егор вздохнул.
– Тогда вам лучше пойти к журналистам, потому что…
– Нельзя! Нельзя к журналистам, тогда точно конец мне! А еще это связано с театральным делом! Напрямую, через одного человека! Пожалуйста, – взмолился Мидренко, – мне очень нужен номер следователя, какого-нибудь нормального, если такие у вас были.
Первый, кого вспомнил Егор (да, как же, забудешь такое), как раз таким и был. На фоне остальных, которые у него были потом, этот хотя бы на человека похож. И профессионал – как бы к нему ни относиться, после всех личных обстоятельств Егора, – крепкий, сразу видно; старая школа, следак-ищейка, из тех, что землю роют не за зарплату и не для очередной «палки» в отчетности, а повинуясь собачьему своему инстинкту.
– Сейчас я вам перешлю.
– Спасибо! Спасибо, черт, я в вечном долгу перед вами, я…
– Да-да.
Егор отключился, положил телефон в карман и прикурил еще одну. Потом поднялся с бордюра и стал просто бродить вдоль края котлована. Отправил номер на постучавшийся в сообщения контакт – московский, естественно; шифровался томский товарищ. Интересно, что дело Егора в какой-то момент забрали из московского комитета и передали главному управлению. Интересно, зачем… А сразу после этого Марине сделали предложение вести то самое театральное дело.
Пора разобраться в этой истории, пора.
Но делать это будет не он. С него хватит.
Алексей Фомин сидел над томами экономических документов и мрачно перелистывал один за другим, не находя, за что бы зацепиться. Его взгляд не замечал ничего подозрительного, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы событие преступления. По противоположную сторону стола сидел Сергей Сергеев, улановская креатура, и тряс ногой.
– Это всё, конечно, замечательно. Только скажите мне, пожалуйста, Сергеев, – Фомин перелистнул еще один счет, датированный 2014 годом, – а зачем вы всё это собрали?
Сергеев захлопал глазами.
– Ну, сказано было собрать всё, шо по хозяйственной деятельности… И мы это… Собрали…
– И даже не соображали, что собираете? – изумился Фомин. – Дайте-ка я взгляну на опись.
Опись содержала всё то же самое, разве что выделялись записи о видеофайлах с изъятых ноутбуков и жестких дисков. Вот там было куда интереснее: видео со спектаклей, прогонов, технические дорожки, записи репетиций оркестров. Набрано было бегло, почерком Прасковьюшки, позже самой же Прасковьюшкой расшифрованном в вордовском файле, – но, кажется, никто собственно просмотром этих записей не занимался. Потому что зачем же смотреть спектакли, если нужно доказать, что никаких спектаклей – не было, а деньги на них были сворованы? Но на всякий случай Фомин уточнил:
– Сергеев, а вот эти видео… Формата MP4, формата WAV… Вы их смотрели вообще?
– А они у нас не открываются, – быстро сказал Сергеев.
Фомин поднял глаза от бумаг.
– В смысле – «не открываются»?
– Прог’рамма не дает открыть, – пожал плечами Сергеев. – Пытались имеющимися прог’раммами открыть – не получилось.
– И что? Вы не попытались скачать другую программу?
– Так интернета не было, товарищ капитан, – сглотнул Сергеев. – Не положено в общежитии к сети подключаться.
Фомин провел пятерней по своей лысине и шумно выдохнул, словно паровоз, готовящийся отправиться в путь.
– Интернета не было, а сходить в кафе и найти вай-фай у вас не было – чего? Желания? Возможности?
– Так это ж не единственное дело у нас, товарищ капитан! – воскликнул обиженно Сергеев. – Мне из моего тульског’о управления десять материалов прислали, надо всё проверить. Тут уж не до кино, простите!