Но обо всём этом Олег и адвокат Муравицкая узнали только две недели спустя.
Первым, что увидела Саша, когда проснулась, были ангелочки и маленькие не то дьяволятки, не то фавнята, которые плясали вокруг парящей в небе арфы на расписанном потолке. Первым, что услышала, был звонкий, с присвистом, храп Романа, отвернувшегося к окну. В окно было видно брызжущие солнцем окна соседних высоток и кусочек сизого неба.
В ее комнате на Преображенке по утрам было темно с редкими проблесками света, когда на деревьях шевелились листья. А на потолке пузырилась штукатурка после того, как хозяйку пару лет назад затопили соседи. В семь утра у тех самых соседей включался будильник с «Yesterday» на рингтоне, и Саше казалось, что она уминает разогретый в микроволновке сэндвич на пару с Маккартни и тоже ищет место, куда бы свалить – желательно сразу с этой гребаной планеты и желательно насовсем.
Саша встала, нет, выплыла из постели, натянула трусы и пошла на кухню за кофе. В коридоре посмотрелась на себя в зеркало – не так уж она и прибавила с прошлого лета, как ее уверяла Света, – и продолжила путь босиком.
Странные времена наступали у Саши. Со Светой они встречались два года, но казалось, что были вместе всю жизнь. Говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, но на самом деле быстро привыкаешь ко всему, а Сашу еще и называли «хамелеоном»: дескать, что бы ни случилось, она найдет выход из ситуации и приспособится (и, конечно, видели в этом повод лишний раз Сашу поэксплуатировать). Пару месяцев спустя после того, как у них со Светой наладилась «челночная» жизнь (ночь – Света у Саши, другую ночь – в общаге), Саша привыкла, что ей пеняют на вечный беспорядок и чуть прибавившийся жирок на боках – причем всегда это заворачивалось в оболочку невинной шутки, на которую вроде как и обижаться было неприлично, – чтобы потом едкое настроение Светы разворачивалось на сто восемьдесят градусов, и вот уже без Саши ей и день прожить было тяжело. Саша-Саша, Саша-Саша – в какие-то моменты Саша начинала себя чувствовать чем-то средним между другом с преимуществами и мамой, с которой чадо разлучили рано в детстве и познакомили вновь. Каждый скандал с отцом по поводу Светы заканчивался еще одним скандалом позже, когда Света требовала порвать связи с родней во имя их отношений, а Саша оставалась тем самым камнем, который точит вода – точит-точит, а сточить, конечно, не может. Но от этого не было легче. Даже наоборот: Саша, которую тягали туда-сюда, словно канат на идиотских «веселых стартах», себя ненавидела. Она могла зависнуть в ванной и подолгу смотреть на себя в зеркало, старательно высматривая только минусы. Она видела вековые круги под глазами, которые не исправишь никакими патчами, бледную кожу с жирноватым блеском, те самые бока, которые не давали покоя Свете (увы, не по причине эротического возбуждения), – и отворачивалась. Лучше бы ей было себя вообще не видеть, и Саша пользовалась зеркалом лишь в том случае, когда надо было нанести макияж – и то, предпочитала карманное зеркальце.
А вот теперь ей к зеркалу даже захотелось вернуться. Как и многие парни, Роман во время секса бубнил про себя почерпнутые из порно фразочки и штампы, но в первый раз за долгое время Саша чувствовала, что ее безусловно хотят – и делала вид, что ее слух принадлежит иному измерению, чем штампы из кино специфического жанра.
На кухне Саша налила себе фильтрованной воды из-под крана, постучала ногтями по камню кухонного гарнитура и выглянула в окно, на сходящуюся и расходящуюся цепь машин. Где-то далеко была ее комната и дремлющий в ней пушистый Тео с черными ушками-кисточками, который заснул над заполненной кормом миской и не понял, почему хозяйка не ночевала дома. А Саша тоже чувствовала себя кошкой, запертой в квартире, – только уже не со Светой, а с Романом. Разница колоссальная. Одно дело брести босиком по скошенной крапиве, другое – когда громко грохочет трактор, но скашивает перед тобой кукурузу, и скашивает сам. Мастер стратегий, Роман взялся за Сашу, словно за захваченную на первых минутах партии вражескую базу, и при этом совершенно не торопился ее обустраивать под себя.
В углу гарнитура засветился забытый на зарядке смартфон, и Саша обнаружила пять звонков бабушки, два звонка Светы (в последнее время она стала сбрасывать либо игнорировать ее звонки) и одно сообщение Олега в «телеграме».
Привет! Сорри что рано пишу, решил сразу написать, пока не забыл:) У меня случайно оказалось два билета в Шевченко на спектакль по Кафке (комбо, хаха), не хочешь сходить?
So much for давай дружить. С другой стороны, может, Олег всё понял и хотел просто пообщаться? Тем более что дело с театром куда-то развивалось, Саше поручили его отслеживать, так что – может, и правда можно было согласиться? Вот только билеты у Саши уже были, правда, не в Шевченко, а в Большой, на новый балет Цитрина, который один раз по неизвестным причинам уже переносили. Причем пойти они должны были не вдвоем, а с отцом Романа, – несмотря на его нелюбовь к современному искусству, он вдруг как-то усиленно заинтересовался постановками Цитрина.
Саша подошла к окну, глотнула еще воды и позвонила бабушке по видео. Пока говорили, на заднем плане громко зевал и стучал тапочками по кафельному полу Рома. Но бабушка, кажется, ничего такого не заметила. Да даже если бы и заметила, разве не она говорила Саше: «Тебе просто мужика надо нормального найти»?
Когда Саша отключилась, на кухне появился Рома. Заспанный – явно привык просыпаться позже, – но уже в белоснежном халате и с небрежно наброшенным на плечо банным полотенцем. Патриций вышел на балкон.
– О, Ром, вот и ты. Я…
– Роман, – зевнув, сказал Роман. – Не сокращай. Роман и есть Роман.
– Роман «Роман».
Роман вопросительно поднял бровь.
– Я хотела спросить: ты куда сегодня поедешь? Если мы…
– Потом, – Роман прервал ее жестом и опять зевнул. – Я в душ, а потом обсудим всё.
Он ленивой походкой дошел до ванной и хлопнул дверью.
Всё же чем он обычно занимается?
С Романом Саша чувствовала себя пока безопасно, но странно. Он вроде и был заботливым и нетребовательным, даже каким-то куртуазным – вспомнилось словечко с пар по литературе, – но в их разговорах всё время приходилось натыкаться на невидимую стену. Как в видеоигре, когда ты не можешь пройти в какую-то локацию, пока не прокачаешься до нужного уровня. Вот только Саше казалось, что они достигли уже того уровня в отношениях, когда источники заработка партнеров были друг другу более-менее известны. Но как раз здесь Сашу ожидал неприятный сюрприз: хотя Роман и занимался три раза в неделю тренировками со «Старскримом», время от времени – на базе (о том, что киберспортсменам может понадобиться база, Саша узнала почти случайно – когда Роман прицепил геотег к очередному посту в соцсетях), где он пропадал остальные будни, она не имела ни малейшего понятия.
– Ты недооцениваешь киберспорт, – с заминкой говорил Роман, почесывая бороду. – На последнем мировом турнире по «Доте» миллионный приз даже третьему месту достался.
– Да, но вы же не соревновались пока на мировом турнире, – с еле сдерживаемой укоризной отвечала Саша. Она не хотела показаться навязчивой и подозрительной, но теперь как-то само собой получалось, что каждый предмет одежды (наручные часы с несколькими дисплеями, запонки с камушками, «Balenciaga») вызывал в первую очередь напряженную думу: откуда это и за какие деньги Роман себе это оплачивал. Не все же деньги он брал у папы, это Саша тоже знала: Роман гордо говорил, что у отца просит редко. Однако дальнейшие расспросы тоже оканчивались уклончивыми разворотами на другие темы. Саша обнаружила себя неожиданно на месте благовоспитанных женушек из триллеров шестидесятых, которые пытались выяснить, чем таким занимаются их суженые, когда их нет дома. Как Роману удалось заработать на собственный красный «Смарт» и аренду трехкомнатной квартиры в «Триумф-Палас», оставалось загадкой.
Как, кстати, и сами Романовы родители. Еще один «туман войны» на карте отношений. Саша быстро нагуглила, что отцом Романа был Фома Леонов-Юлианов, который успел и православный телеканал запустить, и поссориться с кучей политиков, и тусить с церковью, и засветиться в донбасских делах. Странным образом, на Романе родство почти не отразилось: он оставался принципиальным агностиком и политикой не интересовался. Правда, было одно пересечение: Леонов вкладывался в цифровые валюты – развивал отечественную альтернативу биткойну или что-то типа того, – но от подробностей Роман уходил уже в знакомой манере «просто сделай вид, что вы говорили о совсем других вещах, и как бы забудь». И, может, так оно и должно быть: едва ли после месяца отношений можно познакомиться с бизнесом и личными делами семьи партнера – но всё это заводило Сашино журналистское любопытство, которое теперь было подкреплено работой на две редакции. Она как-то быстро учуяла запах выгодных госзакупок, но решила пока попридержать своих ментальных гончих. В конце концов, сам Роман Сашиным бэкграундом интересовался мало и новость об отце-сидельце встретил с почти равнодушным пониманием: когда в стране сидит каждый сотый, «бинго» словить не так уж трудно. В этом бородач, постоянно носивший черное и увлекавшийся историей Византии, заметно отличался от других тиндер-собеседников. Саша даже завела шутку: в любой неподходящий момент упоминать, что отец сидит, и наблюдать за реакцией. Чаще всего собеседники просто исчезали. В том числе те, кто признавался, что пробил универ ради митинга и с нетерпением ждет, когда козлов наконец скинут и можно будет устроить люстрации.
Саша по-хозяйски открыла холодильник, обнаружила там готовую кашу якобы из четырех злаков, которую нужно только разогреть, – но каши внутри оказалось буквально на две столовых ложки. Саша шумно вздохнула, кинула так называемую кашу в мусорное ведро, после чего, порывшись в кухонном шкафчике, извлекла «Геркулес» в закрытой упаковке и как была, в одних кружевных трусах, стала разогревать воду в чайнике.