В этот момент завибрировал чей-то телефон. Загорелся экран у Романа.
Увидев фото звонившего, Саша сначала решила, что у нее дежа вю.
А потом сообразила. Вспомнила.
Это было за неделю до того, на свидании третьем уже или четвертом. Роман, побывавший, казалось, в каждой точке общепита Москвы, вытащил Сашу в какое-то свое секретное место на «Кузнецком мосту», которое на поверку оказалось крытой верандой с выходом прямо на улицу. «Что же здесь секретного?» – Интересовалась Саша. – «Сейчас увидишь», – подмигивал ей Роман, и уже спустя полчаса Саша уплетала одно из specials заведения, пока Роман продолжал нахваливать местных поваров и перечислять места, куда им нужно снова обязательно сходить. Саша пыталась справиться насчет чека, но спутник легко отмахивался, продолжая советовать напитки из местного бара.
Встречу с тем самым человеком с экрана его смартфона Саша попросту забыла. Вылетело из головы – ведь в тот вечер прямо возле веранды, в которой они, как выразился Роман, «заседали», Росгвардия разогнала еще одно шествие против нынешнего премьер-министра, простите, председателя правительства. В автобусы с тонированными стеклами, которые должны были подменять автозаки, хватали всех, кого ни попадя: Саша, увидев, как на подкармливавшего голубей старичка в сером пальто накинулись трое «космонавтов», машинально схватилась за телефон.
– У тебя так еда остынет, – насмешливо прокомментировал Роман.
– Это для редакции, им пригодится, – и продолжила снимать, успев схватить в кадр и ставший потом знаменитым эпизод, когда на фоне «Детского мира» двое росгвардейцев в черных шлемах со стеклянным забралом а-ля «Судья Дредд» схватили огромную резиновую уточку и попытались запихнуть ее в слишком узкие двери автозака.
– Пудинг лор! – радостно крикнул Роман в ответ одному из бегущих мимо него молодых людей. Вверх по улице выстроилась стена росгвардейцев, от нее в разные стороны растекалась река людей. Рома поднял руку и указал пальцем:
– О, Варламов вон идет! Только чет какой-то грустный.
Теперь уже Роман схватился за телефон и сфоткал грозу новостроек. Саша не смотрела на него, а погрузилась в переписку с Элиной.
Вот в этот момент и произошла встреча, о которой Саша теперь вспомнила.
Шествие оппозиции подходило к концу, начиналось шествие росгвардейцев, которые оттесняли людей в сторону Петровки и Трубной, и тут молодой человек с татуировкой в форме карточной пики на шее и с короткой светлой шевелюрой ткнул Романа в локоть.
– Здарова, босота латинская!
– Саня-я-я! Че как съездил?
Светловолосый приспустил солнцезащитные очки и подмигнул ему.
– Меньше знаешь, крепче спишь, братка. Меньше знаешь, крепче спишь.
Далее последовал малопонятный Саше разговор о серверах, кодинге и поездке в Таллин, который она слушала вполуха, читая онлайн-трансляцию с массовой акции. Вообще удивительно, конечно, что в тот вечер они еще остались вместе и даже поцеловались на прощание – на фоне здания ФСБ, вот уж романтика хтони, – но про светловолосого тезку Саша не спрашивала. Только один раз Роман усмехнулся и сказал:
– Да так, дела команды. Выбирали место для… Не забивай себе голову, короче.
Саша и не забивала себе голову, хотя после нескольких таких отмазок не забивать себе голову становилось всё труднее.
Вот и теперь – «Саня Новалайн». Что еще за «Новалайн»?
– Здаров, братух, мир Эпиру. Я че звонил: помнишь, мы ту большую шишку на эмтиси-один крякнули? Есть кое-какие результаты. Звякни, когда сможешь, или напиши в «Сигнал», есть че обсудить.
Это сработала запись сообщений на автоответчик. У Саши возник соблазн взять телефон и написать этому Сане в приложении от лица Романа, – но как раз в эту минуту хлопнула дверь, по коридору разлился мягкий свет светодиодных ламп, и на кухню вошел замотанный в полотенце Роман. Над перемоткой забавно покачивалось при ходьбе небольшое распаренное брюшко. Увидев напряженную позу Саши, Роман машинально перевел взгляд на смартфон – и расплылся в извиняющейся улыбке школьника, который принес домой порванный дневник, но не знает, как объясниться.
– И что такое «Новалайн»? – опередила его Саша. – И чего вы там крякали?
Роман набрал воздуха в грудь и выдал в ответ телегу о том, что они с командой подыскивали новое оборудование и новую базу, и этому самому Сане, который занимался их техническим обеспечением, нужно было разузнать подробности поставок и съема нового помещения, и вот как раз по одной из сделок удалось достигнуть новых со-глашений.
Всё это сказано было с минимальными паузами на набор воздуха, что, с точки зрения Саши, выдавало в этом небольшом монологе здоровенную концентрацию вранья.
– Ну ладно, – улыбнулась она самой милой улыбкой, которая была у нее в арсенале. – Допустим, я поверила.
– А ты так и будешь стоять на моей кухне в одних трусах, а? – Спросил Роман, и дотронулся ладонью до ее груди. Ладонь была холодной. Саша инстинктивно отдернулась.
– Что такое, не нравится? – осклабился Роман и придвинулся ближе. Опять потянулся к груди, уже не ладонью, а двумя пальцами.
– Ты прав, – сказала Саша. – Я, пожалуй, пойду оденусь и поеду работать.
– Ну зачем куда-то торопиться, – продолжал с улыбкой Роман, придвинувшись еще ближе, – мы могли бы устроить, например, эротическую фотосессию. У меня и камера есть, такое, знаешь, ретро… Откровенные полароидные снимки, м-м-м?..
Он то ли сознательно, то ли нет всё давил ее в сторону стены, так что скоро у Саши не осталось бы пространства для отступления. Ее бросило в холодный пот, и она стремительно увернулась от объятий Романа.
– Нет, Ром, прости, не сейчас. Я…
– Роман. У тебя роман с Романом, ты не забыла?
– Хорошо. Роман, давай потом, мне просто правда пора работать и…
Саша выскользнула из кухни, на ходу заплетая себе косу. Позади услышала смешок, короткий и едкий, и дала себе обещание пока что у Романа не ночевать.
В тот же день после недолгого гугления выяснилось, что «Новалайн» – странная ботоводческая ферма, которая как-то была задействована в торговле биткойнами. Но Саша об этом уже спрашивать Романа не стала.
И начала копать сама.
Когда позвонила мама, Олег занимался делом постыдным, но, как ему казалось, вполне нормальным: смотрел порно, актриса в котором была похожа на Сашу. Актрисе было хорошо, актеру, наверно, тоже. А вот Олегу было хуево, поэтому фильм он смотрел без особенного возбуждения или даже радости за веселящихся друг с другом партнеров. Странная выходила прокрастинация. Он должен был просматривать материалы дела, до которых их уже любезно допустили филин Уланов и ходящий в рубашках, подчеркивающих бицепсы, Сергеев, но зацепиться там было не за что. Больше того: как-то неожиданно выяснилось, что подчиненная Маславской бухгалтер Сорочинская взяла всю бухгалтерскую документацию и… сожгла. Ну, то есть, ее теперь не существовало в природе. А жесткие диски либо исчезли в недрах следствия, либо были отформатированы. То есть иначе, чем показаниями свидетелей, доказать чистоту Цитрина и Матвеева было сложно. Из следственного тупика Олег пока видел только один выход – на «PornHub».
Потом телефон заиграл один из хитов «Led Zeppelin», на экране появилась улыбающаяся мама с одной фотографии двухлетней давности, и Олег стал жать на отказывающийся отзываться трекпад, чтобы остановить ролик. Наконец это ему удалось, он ответил на звонок и поднялся со стула.
– Олежа, привет. Ну, как ты?
Мама всегда здоровалась в подчеркнуто приподнятом настроении, как бы приглашая отвечать ей настолько же воодушевленно; если в голосе Олега такого воодушевления не чувствовалось, мама начинала выяснять, что́ с ним не так, и советовать биодобавки к завтраку, которые могли бы исправить его состояние. Теперь Олег постарался звучать как можно более приподнято, хотя давалось это ему с трудом: на его запросы о поддержке Матвеева в основном не отвечали либо отвечали отписками, полными теплоты, объятий и понимания, и примерно тем же занимались тиндер-мэтчи, которых Олег находил во время ленивой русской сиесты с ногами на небольшом диванчике на кухне и дымящейся тарелкой пельменей на столе. Он чувствовал, конечно, что должен заниматься чем-то другим, но что было делать, если обнаружил себя посреди засасывающего болота безнадеги? Олег пытался себя представить на месте тех правозащитников и правозащитниц, которые с горящими глазами приходили в суды и готовы были ждать задержанных у ворот ОВД до глубокой ночи, лишь бы с их случившимся подзащитным всё было в порядке. Олег знал, что не может так. Этот уровень самоотверженности ему был недоступен.
И поэтому казалось, что каждая минута, проведенная не у ноутбука над документами, а в окошке с порно играет на руку тем, кто решил закрыть театр Шевченко и отправить его сотрудников в колонию. Поэтому Олег мысленно занимался самобичеванием. Каждый день.
Но всего этого Олег говорить не стал. А сказал как можно более непринужденно:
– Да всё в порядке. Нормально. Вот работаю.
Дома в Перепятово Олег бывал примерно раз в две недели. Он хорошо помнил, как, едва поступив на первый курс, думал: ну всё, теперь каждые выходные – домой, чтобы от этого ада отдыхать. Но вскоре оказалось, что и ад не очень-то ад, и тусовки с гитарой в общаге (куда без них) можно не просто терпеть. Так что поездки Олега стали реже, и это давало о себе знать: однажды Олег не был в Перепятово на протяжении трех месяцев, а когда приехал, обнаружил новенький торговый центр там, где раньше была автобусная остановка и пустырь, а на месте яблоневого сада на севере города возник жилой комплекс в духе варламовских «муравейников», который каждое утро собирал на окрестных улицах гирлянду из машин разного пробега и литражности.
И башня из стекла, конечно. «Свеча», будь она неладна.
– А чем занимаешься? Опять этим режиссером?
– Директором, мам. Театральным директором. И нет, сейчас он уже там не директор.