Больше всего меня занимает вопрос, зачем это Людмиле вообще было нужно. Столько лет прожила вдали от отца, не поддерживая с ним никакой связи, а потом внезапно решила взять его фамилию. Конечно, у всех людей могут быть свои странности, но чтобы настолько?
И дочка, кажется, этих странностей не лишена. Ведь даже у меня в фирме появилась, выдавая себя за соискательницу. В рекламный отдел типа пришла устраиваться. Зачем весь этот цирк?
Хмурюсь, снова не находя ответа на множество вопросов, роящихся в голове. А Маша начинает нести какую-то ерунду. О том, что мама любит путешествовать, часто бывает в отъездах и иногда с ней даже невозможно связаться. Так и хочется заявить во весь голос: не верю! Наверняка какие-то отговорки. Даже мой чрезвычайно занятой отец в самых насыщенных своих командировках всегда находил время позвонить и выяснить, не вляпался ли я в какую-то авантюру. Не надо ли меня вытаскивать из очередной передряги. Таких случаев было не то, чтобы много, но все же случались. А то, что мать может просто уехать и не поддерживать связь с единственной дочерью, как-то очень плохо укладывается в голове. Скорее всего, Мария попросту сочиняет, дурачит и отца, и меня. Вопрос только: зачем? Какую цель она преследует?
Ситуация категорически не нравится, и будь мы одни, я бы вытряс из девчонки правду. Но в больнице, у кровати едва живого отца точно не до разборок. Но если Маша считает, что я закрою глаза на ее россказни, то глубоко ошибается. Все выясню. Все до мельчайших деталей!
– Ну, о том, что ты поступила в институт, мама же знает? Наверняка радуется за тебя, – выдавливает улыбку отец, а девушка неожиданно бледнеет. Прямо на глазах с лица стекают все краски. Так ведут себя люди, чувствующие вину. Пойманные с поличным. И если это не видно папе, то от меня точно не может укрыться.
Девушка бубнит что-то невразумительное, но отец, как ни странно, удовлетворяется ее ответом. Продолжает выспрашивать о том, как они с матерью жили раньше. Об учебе, работе и прочей ерунде, на которую мне было бы жаль тратить время в такой момент. Вернее, когда моментов осталось совсем немного.
Да и тяжело ему дается этот разговор. Слова звучат все медленнее, тени на лице становятся заметнее. Он устал, хоть и пытается изо всех сил это скрыть.
– Нам уже пора, пап, – решаю вмешаться. – Рабочий день давно начался, сегодня важное совещание. Да и Маше еще добираться до института, нежелательно опаздывать на пары. Отдыхай, мы заедем позже.
– Ты же ее подвезешь? – вроде бы звучит, как вопрос, да только не предполагает никаких возражений. Вздумай отказаться – наверняка сполна бы огреб его возмущение. Но я как раз отказываться и не собирался, мне надо получить от девушки как можно больше информации. И пусть только попробует вот так же мямлить – со мной этот номер не пройдет!
Глава 19
Маша
«Такушки, такушки, вот мы и ступили на зыбкую почву» – молниеносно проносится в голове, но я продолжаю улыбаться.
Непонятно, как разговор зашёл о маменьке. Проблемка только есть, узнай мама, что я натворила, даже не знаю, что будет. Честно, представить боюсь. Говорить о ней равносильно суициду.
Приходится всячески выкручиваться, избегая острых углов. К моему большому везению, Медведев-старший, кажется, не замечает моего откровенного увиливания. Чего не скажешь о Глебе, подозрительный прищур внимательных цепких глаз не раз останавливается на моем лице.
Гляди, да не прогляди, братишка!
Мысленно хмыкнув, я, довольная, что допрос окончен, радуюсь еще и тому, что, по сути, особо ничего такого и не рассказала. Не выдала семейных тайн, а, наоборот, поглубже в шкаф запихнула скелеты.
Пройдёт ли такой трюк с самим Глебом? Сомневаюсь. Ну мы ведь тоже не так просты, как кажемся. В любой ситуации можно найти решение, ибо там, где есть вход, там и выход! Главное, закрутить и замудрить, в этом я мастер.
Несостоявшийся отчим на глазах теряет силы, и я понимаю, что нужно закругляться и дать человеку отдохнуть. Смотрю на Глеба и незаметно киваю ему на дверь. Он так же незаметно кивает, подтверждая мой вопрос.
– Александр Ильич…
– Машенька, ты чего? Просто дядя Саша, – усталая улыбка касается посеревшего лица.
– Ладно, отец, видно же, что ты утомился, – вмешивается Глеб, пытаясь улыбнуться.
Не знаю почему, но мне эта его улыбка больше напоминает волчий оскал. Хотя, может, между ними, мальчиками, так принято.
– Машенька, – вновь привлекает мое внимание Медведев-старший, – я жду тебя в самое ближайшее время и очень надеюсь, что мы поболтаем так же душевно, как и в этот раз. Только ты мне должна кое-что пообещать! – смотрит он в глаза, и я понимаю: что бы сейчас ни попросил, не смогу отказать.
Разве можно в таком положении, в котором находится этот мужчина, вообще сказать «нет»?!
– Я слушаю, – сглатываю от напряжения и произношу, мило улыбаясь и заламывая руки.
– О, девочка моя, не переживай так! Просто я безумно сильно хочу знать немного больше о твоей маме. Ведь мы были не чужими… Раз время почти подошло…
– Нет! То есть я не это хотела сказать! – теряюсь от глупой ситуации. – Я хотела сказать, не нужно так говорить и, главное, думать! Пусть надежда живет в наших сердцах до последнего…
Мужчина снова улыбается теплой улыбкой и тихо произносит:
– Хорошо. Только обещай! – поднимает он указательный палец вверх.
Делать нечего, приходится подчиниться.
– Обещаю, – сжимаю его ладонь и вздыхаю.
А-а-а… Мама меня убьёт! Срочно нужно придумать что-то такое, чтобы не рассказать слишком много личного и не соврать одновременно!
Продолжая улыбаться, иду, словно привязанная, за Глебом. Нужно сохранять спокойствие, тогда никто ничего не заподозрит. Почти никто!
– Ну и?! – подозрительно выдает братец, искоса глядя на меня.
– И-и? – тяну я в ответ, изображая недоумение.
– С мамой что не так? – он прищуривается, спрашивая прямо в лоб.
– Почему сразу не так?! – вопросом на вопрос отвечаю ему, прибавляя темп.
По-моему, надо срочно делать ноги.
– Даже не старайся! – немного насмешливо заявляет Глеб.
Да, проницательности ему не занимать.
– Не слишком много информации за один раз? – отмахиваюсь от него, переходя почти на бег.
– Информация – главная валюта! – бросает он и, схватив меня за запястье, резко разворачивает к себе. – Я же сказал: даже не пытайся сбежать!
– Попридержи коней, я не твоя собственность, братишка! – изо всех сил стараюсь принять как можно более строгий вид. Глеб ни в коем случае не должен догадаться, что на самом деле у меня внутри все переворачивается от страха и волнения. Лучше я поругаюсь с ним, чем выдам себя. Мама бы посоветовала то же самое.
При мысли о матери с губ срывается горький вздох. Никак не могу решить, что делать дальше. Конечно, какое-то время у меня еще получится скрывать правду. К счастью, мама в своей Индии так увлеклась самокопанием, что не досаждает звонками. Но ее поездка закончится рано или поздно. А когда она узнает, что я натворила…
Нет, нельзя об этом думать! Трясу головой, отгоняя волнующие мысли. У меня ведь всегда получалось с ней договориться. Вот и сейчас надо надеяться, что все как-то решится. В конце концов, я совершеннолетняя! И могу учиться там, где хочу.
Хмыкаю в ответ на собственные мысли. Делов-то всего ничего: убедить маму, что в Петербург меня привела исключительно любовь к учебе. И ее бывший муженек тут совсем не причем. Как и мой сводный братец.
Вот только он, похоже, мою ухмылку трактует по-своему. Сердито сдвигает брови, вытягивая меня вслед за собой на парковку у больницы.
– Думаешь, это смешно?! – садясь в машину, спрашивает Глеб, видимо, все еще надеясь услышать подноготную нашей с мамой жизни.
– Думаю, это личное! Ты так не считаешь? – смотрю на него исподлобья, настроенная более чем воинственно.
Если придётся отстаивать свои границы, значит, будем воевать.
Глеб коротко окидывает меня взглядом и заводит машину. Его движения немного нервные, что выдает раздражение, которое мужчина пытается скрыть. Он резко переключает передачи и, кажется, больше вообще не смотрит в мою сторону. А я, хоть и уставилась в окно, не могу понять, куда мы направляемся.
Медведев отмалчивается, только я чувствую, что это всего лишь затишье перед бурей. Воздух наполнен таким напряжением, что от моего сводного братца впору прикуривать.
И ясно, что мирного разговора можно не ждать.
– Черт! – Глеб внезапно с силой ударяет по рулю и резко тормозит.
– Рогатый-то тут причём? – и кто меня только дергает за язык? Вопрос, видимо, делает свое дело.
Мужчина разворачивается и, не мигая, смотрит прямо в глаза. Напряжение возрастает, и мне становится сложно дышать. В горле все мгновенно пересыхает, и, совершенно теряя разум, я инстинктивно облизываю губы. И это, похоже, становится спусковым крючком.
Рывок – и горячие, безумно вкусные губы впиваются в мой рот, жадно сминая и порабощая волю. Сумасшествие граничит с немыслимым наслаждением. Хочется большего и, главное, чтобы он не вздумал остановиться.
Глеб тянет руку к ремню безопасности, а в следующий момент с легкостью поднимает меня и усаживает на себя сверху. Я обнимаю его за шею, продолжая целовать. Посасываю язык, покусываю нижнюю губу. Шалею от сладкой и мучительной боли, которая растекается по всему телу, когда руки мужчины пробираются под одежду и начинают жадно мять все те места, куда у него получается дотянуться.
Я сильнее вжимаюсь в его бедра и начинаю двигаться, потираясь о скрытую тканью брюк затвердевшую плоть. Глеб глухо рычит, и этот звук сливается с моими собственными стонами, добавляя еще больше жара. Кажется, что в венах пульсирует огонь, и каждое новое прикосновение к моему телу подобно ударам тока.
Отстранившись на секунду, дергаю блузку, почти отрывая пуговицы, и остаюсь в бюстгальтере. На мою грудь тотчас обрушивается горячий взгляд, шарит оценивающе и жадно, а спустя секунду кружевная преграда летит прочь вслед за блузкой.