Я смотрю на нее, пытаясь понять, искренни ли эти слова. И что бы сказала Людмила, если бы знала, о ком на самом деле сейчас болит мое сердце. Может, вот он, тот момент, когда нужно задать такой важный вопрос.
– А что касается причины моего приезда, – женщина становится совсем серьезной. Надо же, а ведь я был уверен, что она специально сменила тему, чтобы не отвечать. – Я много лет потеряла, Глеб… вдали от твоего отца. Позволила своим обидам завладеть сердцем, заглушить все иные чувства. И кажется, даже поглупеть из-за этих обид до такой степени, чтобы скрыть от него дочь.
Я бью по тормозам, резко выкручивая руль в сторону, чтобы не впечататься в бордюр, внезапно замаячивший впереди – и не заметил, как свернул с нужного направления. Значит, это правда. Безумная идея, высказанная отцом, не является плодом его воспаленного от болезни воображения.
– Маша… моя сестра? – хриплю, не узнавая собственного голоса. Это слишком тяжело произнести вслух. За какие грехи такое могло случиться с нами? Чем дальше, тем больше удостоверяюсь в том, что люблю ее. Упрямую, строптивую, невозможную… единственную женщину, к которой испытывать это чувство не имею права.
– Я не знаю… – тихо отзывается Людмила. – Представляю, как это ужасно звучит и что ты сейчас думаешь обо мне… Но я устала жить с тайной. Мы с твоим отцом были молоды и беспечны. Поддались минутному порыву. Это был даже не роман – короткая вспышка страсти.
– С женатым мужчиной, – сквозь зубы уточняю я. Допустим, она-то была свободна, но не могла не знать, что у отца есть семья. Я ведь тогда уже в школу ходил, когда они начали встречаться.
– У них что-то не складывалось с твоей мамой, – еще тише, вообще почти неслышно отзывается Людмила. – Пойми, я сейчас не оправдываюсь, не пытаюсь уменьшить свою вину. Знаю, что это невозможно, Глеб. Просто хочу объяснить. В тех наших чувствах не было здравости, но мы не могли ими управить. Я только что рассталась со своим парнем. Плохо рассталась. Мы с ним даже собирались пожениться, а потом он неожиданно сообщил, что встретил другую. Я разочаровалась сразу во всех мужчинах. Думала, больше никого не подпущу к себе. Опрометчиво, скажешь? Возможно, но мы же в молодости все такие максималисты…
Она горько улыбается.
– Знаю, Глеб, все твои мысли сейчас знаю. Ты ведь о том думаешь, как я осмелилась, понимая, как ранит измена, сама сделать то же самое. У меня нет ответа. Это просто случилось. Оказалось сильнее нас. Ни я, ни Саша не смогли устоять. Потом опомнились – и разбежались. Он не хотел рушить семью, я не могла отделаться от чувства вины. Думала, пройдет время, и любовь моя нездоровая закончится. Но не прошло. Когда мы снова встретились спустя несколько лет, оказалось, что все стало только острее. Мы настолько натосковались друг по другу, что поженились почти сразу – он же тогда уже был свободен.
– И развелись спустя месяц, – хмыкаю я. – Маловато для любви всей жизни, разве нет? И почему ты тогда не сказала ничего про дочь?
– Мы любили друг друга – и ненавидели одновременно. Не переставали воевать. Сражались, что-то отстаивали, доказывали. Это казалось таким значимым: убедить другого человека в правоте собственной позиции. А на самом деле важным было совсем иное, но я поняла это только теперь. Потому и не могу больше молчать. Должна все рассказать ему… хотя бы сейчас. О Маше. И о том, что до сих пор его люблю.
Дурацкое объяснение на самом деле. Потерять не месяц, не год даже из-за собственной упертости и никому не нужных амбиций? Это очень похоже на отца, но выходит, что и Людмила оказалась ничуть не мудрее. И опомнилась только теперь, когда их примирение уже не особо на что-то может повлиять. И когда мы с Машей умудрились не только влюбиться друг в друга, но и наделать столько ошибок… Если бы знали обо всем с самого начала.
– Ты злишься? Презираешь меня? – женщина осторожно касается моего плеча.
Я прислушиваюсь к собственным ощущениям. Как ни странно, нет. Мне больно, и тоска выкручивает внутренности. И с ума схожу от волнения за Машу. Где она, с кем? Что успела накрутить в своей голове? Но не злюсь. Сам не знаю, почему. Может, представляю, как обрадуется этой встрече отец. И хотя бы в свои последние дни будет по-настоящему счастлив.
– Есть ли хоть какой-то шанс, что это ошибка? – спрашиваю вместо ответа на ее вопрос. – И Маша… не от отца?
– Глеб, мы ни на что не будем претендовать… – быстро отзывается женщина. – Я собираюсь сделать анализ, но даже если окажется, что ошибки нет… можешь не беспокоиться на этот счет.
А вот уже после этих слов я действительно вскипаю. Поумнела она, говорит? Тогда зачем несет подобный бред? Неужели и вправду думает, что я озабочен лишь вопросами наследства?!
Но ответить ничего ей не успеваю: Людмила неожиданно улыбается.
– И потом: делить наследство в ближайшее время точно не понадобится. Я не для того вернулась, чтобы хоронить Александра. Он не умрет.
Думаю о ее словах, пока топчусь под дверью палаты. Людмила заявила, что отправится к моему отцу одна. И одна будет с ним говорить. Я засомневался, но всего на мгновенье. Что уже терять-то? От него все врачи практически отказались, перспектив все равно никаких. Не то чтобы вдохновился заявлением женщины, но кто его знает? А вдруг? Бывают же в жизни чудеса…
А самому себе боюсь признаться в том, что на самом деле жду еще одного чуда. Что этот дурацкий анализ окажется отрицательным. Я по-прежнему ни на шаг не приблизился к разгадке того, где может скрываться Маша. Но не сомневаюсь, что найду ее. Найду в ближайшее время. Василий поможет, или сам наткнусь на какое-то решение, но найду. А вот что делать дальше…
Смотрю на белую, плотно прикрытую дверь и прислушиваюсь. Людмила там уже больше четверти часа. И ничего не слышно. Во всяком случае, отцу точно не хуже, иначе она давно бы выбежала и позвала на помощь. И внезапно понимаю, что меня распирает от любопытства. Чем они там занимаются?
Осторожно опускаю ручку, пристраиваясь ухом к образовавшейся щели. Зрелище, конечно, со стороны то же. Как шпион, ей-богу! Уже и не помню, когда в последний раз вот так подслушивал у двери. Наверное, еще в школе, когда опасался, что за очередную выходку отец лишит меня карманных денег. А теперь… что я собираюсь там услышать?
В палате совсем тихо. Явно не происходит ничего ужасного. Наоборот, я пока ничего не вижу, но кажется, что оттуда веет каким-то умиротворением. Чем-то давно забытым… И мне становится еще интересней, открываю дверь шире и делаю пару шагов, замирая в узком коридорчике. И только после этого различаю тихие голоса. Почти шепот.
– Мы с тобой такие дураки. Столько времени потеряли. Столько лет… Мила… Милая моя Мила…
Конечно, он же называл ее именно так. Я именно теперь вспоминаю эту игру слов, которую так любил отец. Милая Мила – в детстве мне казалось это сопливой глупостью. А теперь от умиления щемит сердце. Старею что ли? Даже и не знал, что способен на такую реакцию.
– Наверное, раньше это было невозможно, Саш. Я ведь была уверена, что собственное достоинство дороже любви. Что остаться правой важнее, чем быть с тобой, чувствовать твое тепло. Только сейчас поняла до конца. Мне потребовалось уехать на край света, чтобы осознать, что не могу больше жить без тебя.
– Тогда оставайся со мной, родная. Ужасно эгоистично просить тебя об этом. Сейчас, когда от меня прежнего сохранилась лишь оболочка. Но я хочу последние дни, часы, все, что осталось, провести с тобой.
– Не спеши списывать себя со счетов, Медведев, – женщина тихо смеется. – Теперь я так просто тебя не отпущу… – кажется, собирается сказать что-то еще, но голос отца перебивает, внезапно становясь громче.
– Глеб, у тебя никогда не получалось подслушивать. Давай, иди уже сюда.
Я, кажется, краснею. Во всяком случае, когда выхожу из своего укрытия, щекам нестерпимо горячо. Надо же, оказывается не разучился еще смущаться, кто бы мог подумать!
Людмила полусидит на краю кровати, опустив голову на грудь отца. Их пальцы переплетены и от трогательности этой сцены у меня подозрительно начинают щипать глаза. И в горле как-то странно першит. Точно старею. Или глупею. Стал таким сентиментальным.
Они оба ничуть не смущаются моего присутствия, даже поз не меняют. Отец продолжает поглаживать свободной рукой ее волосы. Но приподнимает брови, изучающе глядя на меня.
– Маша где? Снова в институте? Ты же обещал, что сегодня вы приедете вместе.
Обнимающая его женщина внезапно меняется в лице. Распрямляется, а мгновенье спустя вскакивает с кровати, с неожиданной прыткостью оказываясь рядом со мной. Ее глаза темнеют, и от завертевшейся там гаммы чувств мне становится не по себе.
– В смысле вместе? Глеб, ты же не хочешь сказать, что это она?
Осекается, в испуге оборачиваясь на бывшего мужа. Отец, и без того бледный, делается еще белее.
– Она? Это что значит? Глеб?
А я молчу. Хочется придушить их обоих, что заварили всю эту кашу. Что так усложнили жизнь и себе, и нам. И одновременно меня просто потряхивает от потребности оказаться там, у кровати, где только что находилась Людмила. Признаться ей, что она все правильно угадала, и та женщина, по отношению к которой я должен проявить и ум, и настойчивость, – ее дочь. И отцу признаться, что мне, как никогда, нужна его поддержка. Потому что страшно, как маленькому. Я дико, безумно боюсь потерять самое дорогое, что только что обрел. И не знаю, что делать.
– Ну нет, – моя мачеха, теперь уже наверняка будущая, мотает головой, словно стряхивая наваждение и приходя в себя. – Выдыхайте, оба. В такую санта-барбару я не верю. И хотя для своей дочери мечтала о совсем другом муже, что же с вами поделать…
Глава 34
Глеб
Никогда в жизни я так не радовался связям отца, благодаря которым удалось значительно ускорить время выполнения теста ДНК. Людмила, правда, заявляет, что уже не видит в нем смысла. Якобы не могла судьба обойтись настолько жестоко с ее девочкой. И раз уж Машу угораздило влюбиться в такого медведя, как я, значит, так тому и быть. И можно не опасаться, что между нами непреодолимым препятствием встанет возможное родство.