Девушка нахмурилась, черные брови вытянулись в одну линию. Подумав, решительно заявила:
– Надо рассказать все Дэби. Она с ума сойдет, когда увидит, что они в комнате натворили.
– Хорошо, едем в Йосемити.
Он включил навигатор, чтобы проложить маршрут. Бортовой компьютер советовал выехать из кампуса по Палм-драйв, по Литтон-авеню и Мидлфилд-роуд добраться до Уиллоу-роуд, после пересечь залив по мосту Дамбартон и по 880 магистрали двигать в сторону Окленда. Затем повернуть направо к Кастро-Вэлли…
– Перекусим в Мантеке или Окдейле, перед подъемом в горы. Ты, наверное, проголодалась?
– Что?.. – очнулась Надя. – Нет, я не могу думать о еде…
– А я всегда на нервной почве нажираюсь или курю.
Он достал сигарету, прикурил и тронул автомобиль с места. Пока не выехали из Пало-Альто, девушка подавлено молчала. Но едва оказались на мосту, она невольно отвлеклась от своих мыслей.
Над головой синело высокое летнее небо. Прямой как линейка мост устремлялся к противоположному берегу залива, к тонущим в бледной затуманенной голубизне холмам. В сероватых водах просвечивали мели, мелькали узкие островки. Через две мили мост превратился в дамбу – они въехали на материк.
– Я никогда не бывала здесь, – оглядывалась Надя на белые дома под густыми раскидистыми соснами.
– Фримонт, – проинформировал Дэн, – это еще Силиконовая долина. Дальше пойдет просто Калифорния.
– Вы хорошо водите машину. Любите?
– Люблю? Наверное. В Америке больше принято путешествовать на машине. Без колес американец чувствует себя не в своей тарелке: вроде как его лишили законного права сию минуту сорваться с места.
– Американцы ведь не привязаны к одному месту? В кино они вечно куда-то переезжают.
– Не все. Кое-кто веками живет на земле предков и очень гордится своим постоянством. Тут с уважением относятся к корням. Вообще-то это удивительно в стране, половина населения которой стала американцами в последние пятьдесят лет.
– А вы американец?
– Ты имеешь в виду гражданство? Да, в этом смысле я американец.
– А так, по жизни?
Он мог пафосно ответить: «Я – гражданин мира». Потому что не испытывал привязанности к Соединенным Штатам, впрочем, как и к Германии. Мог пошутить: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Но вместо этого после долгой паузы проговорил:
– Не знаю. Похоже, я так и остался русским. Это как диагноз.
– Ностальгия?
– Есть немного.
– Тогда отчего вы не вернетесь?
На этот наивный вопрос он не ответил, лишь пожал плечами.
– Знаете, если по телевизору судить, то многие возвращаются. Мама говорила, каких-то артистов сто лет не было видно, а недавно опять нарисовались, и оказалось, что они все это время жили за границей. Наверное, дома все-таки лучше.
Девушка выдала это как абсолютную истину, самый верный рецепт, подходящий любому и каждому. Для нее, девятнадцатилетней, все ясно и просто: жить надо там, где хочется!
Вернуться на родину… Ему такое и в голову не приходило. Отчего? Старый страх? Нет. Считай, двадцать лет прошло. Если сам он почти забыл, может ли Седой помнить о парнишке, который чинил компьютер его сыну, а после сдал часть его банды? Да и жив ли сам Седой? Его сына нет в живых, умер от передоза: года три назад о смерти наследника олигарха Седикова упоминали в российских новостях. Вернуться… На пятом десятке бросить все и начать заново?
Эту мысль он озвучил и добавил, что здесь ему нравится. Прекрасный климат: теплая зима и не слишком жаркое лето. У него комфортабельный дом, мощная машина, хорошо оплачиваемая работа. Он знает, что, если вдруг надумает переехать в любой другой штат его ждет примерно такой же уровень жизни: отличные дороги, собственное жилье – все это доступно большинству жителей Соединенных Штатов. А что ждет его в России?
– Да, говорят, дороги у нас не везде хорошие, – согласилась девушка, – но вокруг Москвы нормальные. И загородные дома у всех почти есть. У нас на даче дом раза в два больше, чем ваш.
– Это дочке столичного юриста кажется, что во всей России уровень жизни одинаковый.
Надя слегка смутилась.
– Нет, я, конечно, знаю, не везде так. Но вы могли бы и в России нормально жить. Было бы желание. Отец говорит, что хорошо живут те, кто действительно этого хочет.
– Не все так просто.
– Да брось ты! Ой, простите…
– Ничего, можно на «ты». Здесь все на «ты», я привык.
– А вот и нет! Здесь все на «вы». В отличие от русского, немецкого, французского, в разговорном английском языке обращение «thou» – «ты» практически исчезло. А еще во времена Шекспира оно существовало. Между прочим, в те же века в русском языке не было уважительного «вы». Ко всем, даже к царям, обращались на «ты».
– А ведь и правда. Никогда об этом не задумывался.
– Считается, что уважительное «вы» пошло от римских императоров, которые имели столько званий и должностей, что официально приходилось обращаться вроде как не к одному человеку, а к нескольким. Потом уважительная форма распространилась по европейским языкам, а «ты» оставили для челяди и для простолюдинов. Но у англичан простая форма «ты» исчезла, и получается, что они называют на «вы» даже своих собак!
Дэн расхохотался. Ему понравилось, с какой серьезностью Надя делилась знаниями.
– Это ты в университете почерпнула?
– Нет, в школе. Я ведь английский углубленно изучала. Американский вариант.
– Теперь и такому учат? – удивился он. – Ну-ка, перейдем на американский.
– Пожалуйста, – и девушка продолжала уже по-английски: – У нас была замечательная учительница. На каждом уроке она выдавала что-нибудь подобное – зато учиться было интересно. Даже мама стала со мной вновь учить английский. Сказала, им совсем не так преподавали: мучили правилами, а разговорной практики совсем не было. А вообще первые уроки мне мама давала, еще до школы. Покупала книжки, самые простые, которые я и по-русски наизусть знала, и читала мне их по-английски.
– У тебя вполне американское произношение.
– Раньше было хуже, это я здесь нахваталась. У меня музыкальный слух, нюансы ловлю.
– Ты на чем-то играешь?
– Немного на пианино.
– Я тоже. Правда, сто лет не играл. Возможно, разучился…
– А кем ты работаешь?
– Название должности тебе ничего не скажет, но в принципе я программист. Окончил ленинградский Политех, подрабатывал в компьютерном кооперативе. Мама тогда уже в Израиль уехала…
Санкт-Петербург, Россия, 1993-Й
В тот майский день Денис вернулся домой поздно, в начале двенадцатого. Нелли Леонидовна встретила его с опухшим от слез лицом.
– Что случилось, мам? – встревожился он.
Лет десять Денис не видел, чтобы мать плакала. Она молча прошла на кухню, он последовал за ней.
– Не могу больше! Надо уезжать из этой страны, – всхлипнула Нелли Леонидовна, опускаясь на стул.
– Уезжать? Ты чего, мам, с какой стати?
– Меня сегодня из трамвая выкинули, прямо в лужу, – сквозь слезы проронила она.
– Что?! – ужаснулся он.
– Какой-то мужик поднимался в трамвай вслед за мной, пихнул… Я ему вежливо говорю, мол, поаккуратнее, не вам одному ехать надо. А он: «Заткнись, жидовка!» И тут со всех сторон обернулись на меня, а глаза такие!.. Расстрельные глаза! Я решила выйти, не могла просто остаться. Повернулась к двери. Этот хам вроде посторонился, а когда я была уже на нижней ступеньке, пнул ногой в спину… На остановке людей было полно, но все равнодушно смотрели, только один старичок подал руку, помог подняться…
Денис в бессилии сжал кулаки. Нелли Леонидовна кусала губы, чтобы совсем не разрыдаться.
– Сынок, иногда мне кажется – вокруг одни черносотенцы, баркашовцы. На моей памяти такого не было, но я ведь знаю, что творилось раньше. А если они придут к власти? Вон как рвутся! Ельцин им благоволит… Это ведь тот же фашизм! Смотреть страшно, будто гестапо: черная форма и свастика! Они нас всех загонят за черту оседлости, а если еще хуже?.. В программе «Взгляд» говорили, кое-где уже устраивали настоящие погромы.
– Мама, успокойся. Попался один урод, а ты…
– Он не первый, и он не один. Их – тьма! Они нас всегда ненавидели, гнали, сажали в тюрьмы, убивали… О, бедный еврейский народ!
– Мама, ты что, националисткой стала?
– Это они националисты! Национал-патриоты! Фронт «Память»! Между прочим, вначале были безобидным обществом любителей истории… Однобокая у них история! И память однобокая. Я сорок шесть лет прожила советским человеком, а теперь стала еврейкой. И вот ведь парадокс какой – пока пятую графу не отменили, русским было все равно, даже если какой полукровка к ним примажется, а теперь им не все равно!
– Мам, ты так говоришь, будто всех русских ненавидишь, а ведь сама за русского замуж вышла!
Нелли Леонидовна вздохнула.
– Не удивлюсь, если и тебе припомнят национальность твоей матери.
– Ну уж, ты скажешь!
Денис лицом пошел в отца, все так говорили.
– Сынок, надо уезжать.
– Куда?
– В Израиль. Сонечка очень довольна. Пишет, язва ее куда-то подевалась, медицина там отличная. Как блокаднице, ей назначили хорошую пенсию. Фима служит в больнице, от оборудования в восторге. И Аркадий, он ведь в Германию перебрался, они созваниваются – тоже говорит, что прекрасно устроился.
– Мама, ты с ума сошла?! Что мы там будем делать?
– Жить. Спокойно жить. Здесь страшно, и с каждым днем становится все страшнее. Все уехали. Мои двоюродные братья. Троюродная сестра Лика с семьей буквально на днях собираются. Был бы дядя Гриша жив – тоже бы уехал.
– Мама, я никуда не поеду, – твердо заявил Денис. – Не хочу! Что мне там делать, без языка?
– Ты способный, сынок, выучишь. Там многие говорят на идиш, он похож на немецкий, а ты учился в немецкой школе. Английский, спасибо тете Лизе, у тебя, считай, свободный.
– Нет, мам, ты с ума сошла. Мне что, институт бросать? И я Иру люблю, мы через год поженимся. Отец ее никуда не отпустит!