была недостаточно хороша для него. Все мои старания привели к тому, что теперь родители стоят и выговаривают мне, что я привлекаю к себе внимание и как им со мной тяжело. И всё лишь потому, что впервые в жизни я их ослушалась.
Оливия снова открывает рот, но я качаю головой: оно того не сто́ит. Сестра не знает, что отец обвинил в ее похищении меня.
Через месяц после похищения я подслушала разговор родителей.
– У нас на холодильнике номера экстренных служб! – рявкнул папа. – Как Кейтлин могла оказаться такой идиоткой? Такой эгоисткой?
Я была опустошена из-за этих слов. Из-за того, кем он меня считает.
– Ей всего десять, Майлз, – мягко успокоила его мама. – И она испугалась.
– Оливия тоже. Она тоже испугалась. Она… – он начал всхлипывать. Потом раздались громкие душераздирающие рыдания. Из-за меня. Прежнего – спокойного, уверенного, несокрушимого отца больше нет, потому что я оказалась идиоткой и эгоисткой. В тот момент я была уверена, что человек в маске забрал не ту дочь. Я хотела, чтобы вместо Оливии он забрал меня. Наверное, и отец этого хотел.
Услышанное в тот вечер подействовало как яд, медленно убивая наши отношения, пока от них не остались одни развалины.
Это воспоминание и свежая рана от предательства матери окончательно выбивают из колеи. Стены дома словно сжимаются вокруг. Проглотив гнев и обиду, я разворачиваюсь и ухожу прочь.
И никто не идет за мной.
16Кейтлин Арден
После ссоры с родителями прошло шесть дней, и с тех пор я не появлялась в Блоссом-Хилл-хаузе. Правда, отправила Оливии с курьером свой старенький мобильник. Она звонит мне каждый вечер. Маме с папой это не нравится. Они хотят обвернуть ее в вату и оградить от всего мира, но она больше не подросток. Чтобы у нее появился хоть маленький шанс на возвращение в нормальную жизнь, сестре должны быть доступны обычные, повседневные вещи: мобильники, обеды в ресторанах, шопинг… Возможно, она захочет сделать карьеру. Или заиметь дом, мужа или ребенка. А может, и нет. Или захочет путешествовать, увидеть мир. И родители должны ей это разрешить. Я не позволю им помешать ее планам, как они помешали моим.
Я старалась не слишком хандрить, но папины слова о том, что я пытаюсь привлечь внимание и как со мной тяжело, вонзились в меня как раскаленные иглы. Оскар сейчас на встрече с клиентом, в доме тишина, и у меня слишком много свободного времени для раздумий. Делаю усилие и отбрасываю прочь мысли о родителях – словно сметаю со стола разбросанные на нем листки бумаги. С кружкой свежезаваренного мятного чая поднимаюсь наверх, в крошечную каморку, которую я превратила в рабочий кабинет. Дальняя стена обшита деревянными панелями цвета листьев плюща. Напротив – письменный стол из дерева манго, который я купила на рынке в комплекте с винтажным плетеным креслом. В этом уголке царит искусство: гравюры, сушеные цветы, небольшие акварели, вышивка в рамках. Напротив двери – шкаф с замком: в нем хранятся наброски для «Страсти к путешествиям в картинках», потрепанные тетради и ужасно скучные папки с планами рассадки учеников в классе и конспектами уроков. Включаю вентилятор – в Сомерсете такая жара, что можно жарить яичницу на подоконнике – и сажусь за стол, собираясь заняться школьными делами: начало сентября всё ближе. Однако уже через полчаса мне становится смертельно скучно. К тому же пришла куча уведомлений с сайта «Страсть к путешествиям в картинках». Достаю телефон и захожу на сайт.
С тех пор как Оливия вернулась, я забросила и его, и интернет-магазин. Накопилось много заказов, поэтому пару часов я трачу на их пересылку полиграфисту в Бристоле. Из типографии распечатки отправляют покупателям за десять процентов с каждого заказа. Все деньги, которые я зарабатываю на сайте, идут на сберегательный счет. Сейчас там уже приличная сумма. Я не знаю, с какой целью откладываю деньги. В глубине души я надеялась, что это фонд для моих путешествий. Но если до возвращения Оливии вероятность бросить жениха, работу и семью, чтобы путешествовать с рюкзаком по Европе, была минимальной, то теперь ее вообще не существует.
К моему последнему посту десятки комментариев, все спрашивают, куда я пропала. Кто-то даже предположил, что я свернула проект. Ничего не отвечая, я пролистываю галерею в телефоне, нахожу фотографию последней, еще не обнародованной работы и загружаю на сайт. В следующие несколько минут поступает такой шквал хвалебных откликов, что я улыбаюсь: эта радость заглушает жгучие отцовские слова.
Слышу, как Оскар поворачивает в замке ключ. Через пару минут он уже в моем кабинете, поднимает меня со стула, прижимается своими губами к моим, отстраняется и игриво смотрит темными глазами:
– Иди собирай сумку. Я увожу тебя отсюда.
Сент-Айвс[25] великолепен. Здесь полно необычных кафе-мороженых, кондитерских, картинных галерей на набережной и на извилистых мощеных улочках. Я на целый час зависаю в книжном и выхожу с битком набитым пакетом книг в мягких обложках. Мы останавливаемся в самом красивом коттедже, а потом отправляемся бродить по городу. Едим соленые чипсы из одного пакета, устроившись на скамейке с видом на пляж. С моря веет легкий бриз, и впервые с начала бабьего лета я чувствую, что дышу воздухом, а не жаром из открытой духовки. Мы глазеем на прохожих. Я замечаю мужчину со стрижкой маллет[26], который бросает мяч прыгучему лабрадору.
– Симпатичная собачка, – говорит Оскар.
– Очень, – соглашаюсь я, зачерпывая еще горсть чипсов. – Но слишком большая.
Он корчит гримасу:
– Предпочитаешь чихуахуа?
– Слишком маленькая.
– Борзую?
– Слишком костлявая.
– Тогда кого же? – смеется Оскар. – Кто золотая середина собачьего мира?
– Кокер-спаниели – просто чудо, – улыбаюсь я.
– Мы могли бы завести кокер-спаниеля.
– Правда?
– Конечно. Я почти все дни работаю дома, у тебя школьные каникулы.
– Может, начать с малого – с золотой рыбки, или хомячка, или еще кого-то в этом роде?
– Почему?
Я пожимаю плечами:
– Собаки – большая ответственность.
– Мы будем стараться изо всех сил. – Оскар делает паузу. – Разве нет?
– Да, конечно.
– А может, заведем муху-однодневку? С ней всё просто, да и живет сутки. Ты как, готова?
– Конечно. Назовем ее Эгберт.
Оскар смеется, но его глаза серьезны. Я бы с радостью завела собаку. Но я мечтала о доме, который будет наполнен всякими сувенирами из наших путешествий. Собака, как и брак, – это совсем другое. Я думала, что поставлю галочки напротив этих двух пунктов в своем списке желаний только после того, как увижу мир. Нарисую его. Попробую на вкус. Но я пообещала Оливии, что никуда не уеду. И в каком-то смысле то же самое я пообещала Оскару – в ту секунду, когда приняла его предложение. Сесть в самолет и исчезнуть на несколько месяцев – не вариант. Мне пришлось бы уволиться с работы и остаться без дохода, и как бы я выплачивала свою долю по ипотеке? Эгоистично ожидать, что за всё заплатит Оскар. А потом возникнет отчуждение, потому что мы так далеко друг от друга…
– Значит, ты правда хочешь собаку? – снова спрашиваю я, пытаясь высвободиться из связующей ниточки между собой и мечтами о путешествиях. Мне нужно отпустить их и наблюдать, как они взмывают в небо, словно воздушный шарик.
– Я правда хочу, чтобы мы с тобой построили что-то долговечное. Хочу, чтобы мы поженились. Завели собаку. – Оскар смотрит на пляж. – Мы могли бы пожениться здесь, на берегу моря. Этой осенью.
Это скоро. Очень скоро. Смогу ли я освободиться от этой ниточки всего за пару месяцев?
– К чему такая спешка?
– Мы почти три года помолвлены, Кейт, – спокойно парирует Оскар.
Чувствуя себя виноватой, я отвожу взгляд.
– Я хочу жениться на тебе. Чем скорее, тем лучше. Брак – это важно, – продолжает он. – Это больше доверия.
– Кому? Зачем? Собаке всё равно, женаты мы или нет, – я пытаюсь обратить всё в шутку. Интересно, давят ли на Оскара его родители? Они считают, что я недостаточно хороша для их драгоценного сыночка. Я не принимаю это близко к сердцу: им не нравилась ни одна из его девушек. Но, возможно, Оскар надеется, что их нападки прекратятся, как только мы поженимся.
Оскар наклоняет голову, ловя мой взгляд. Он хмур и серьезен:
– Ты действительно хочешь за меня замуж?
– Ты же знаешь, что хочу. Я бы не ответила «да», если бы не хотела.
И это правда.
Я никогда никого не любила так, как Оскара.
– Просто я думал, что ты колеблешься, потому что в такой день тебе будет не хватать Оливии. Но теперь… – он разводит руками. – Теперь всё иначе. Она вернулась.
– Да, – соглашаюсь я, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть его. – Но она вернулась всего несколько недель назад. Может, сначала дать ей время освоиться? И чтобы журналисты немного успокоились?
Оскар смотрит на меня, пережевывая просьбу, словно кусок хряща, но в конце проглатывает и смиренно вздыхает:
– Разумеется, ты права. Прости, сам не знаю, о чем я думал. Дурацкая идея.
Я беру его за руки. Руки, которые знают мое тело почти так же хорошо, как я сама. Руки, которые обнимали меня, когда я рассказывала о сестре. Руки, которые научили меня играть на гитаре Билли Джоэла[27].
– Не дурацкая, – говорю я. – Совсем не дурацкая.
Оскар немного расслабляется, и я тоже.
– Давай назначим дату. Может быть, в это же время на следующий год?
На его лице мелькает разочарование.
– Да. На следующий год.
Мы замолкаем, продолжая наблюдать за человеком с лабрадором.
– Красивая собака, – замечаю я. – Чего не скажешь про маллет ее хозяина.
Оскар выгибает бровь:
– Не нравится?
– Маллет – самый эффективный метод контрацепции.