– Боже, – выдыхает он. – Серьезно? Жениться на шестнадцатилетней? Саймон просто больной на голову.
Я замираю с кружкой на полпути ко рту:
– Саймон?
Оскар бледнеет, его глаза в панике мечутся по моему лицу.
– Кто такой Саймон? – снова требую я ответа.
Он открывает рот. Закрывает.
– Не сердись.
Дурное предчувствие пронзает меня насквозь.
– Говори.
Оскар вздыхает:
– Муж моей кузины Рейчел служит в полиции. Я встретил его. Мы поболтали. Он решил, что я знаю гораздо больше, чем на самом деле, и рассказал то, чего не должен. Он очень расстроился и, как только понял свою оплошность, заставил пообещать, что я ничего не скажу ни тебе, ни кому-то еще. – Оскар запускает пальцы в свою пшеничную шевелюру. – Серьезно. Он может потерять работу, Кейти.
Мое дыхание учащается:
– Что он тебе сказал?
Он качает головой:
– Я обещал.
Я так резко опускаю кружку, что кофе выплескивается через край, и женщина за соседним столиком поднимает глаза.
– Она моя сестра.
Оскар проводит рукой по лицу. Он не хочет говорить, но разве у него есть выбор?
– Оливия назвала имя похитителя – Саймон. Но он никогда не называл свою фамилию. Ее держали в какой-то маленькой хижине в лесу. Она не знает, где именно, но, судя по ее рассказам, полиция ориентируется на лес Дин[30]. – Оскар поднимает руки, словно капитулируя. – Это всё. Всё, что я знаю.
Официант приносит еду. Я жду, пока он уйдет.
– Она ничего мне не говорила.
– Она рассказала полиции. Это главное. Кейти, ты не можешь сообщить Оливии или своим родителям о том, что знаешь.
Я киваю, хотя мне отчаянно хочется поговорить с сестрой. Как меня угораздило избавиться от одной тайны и получить взамен еще полдюжины новых? Оскар берет нож и вилку и начинает резать бекон и вафли, политые кленовым сиропом. А мой желудок бунтует. Я наблюдаю за человеком, в котором я была так уверена всего несколько минут назад. Которому могла доверять. А он всё скрывал от меня с поразительной легкостью.
Почувствовав на себе мой взгляд, он поднимает глаза:
– Что такое?
– Ты соврал мне.
– Я не врал. Да, я не рассказал тебе, но я не врал.
– Ты серьезно собираешься дискутировать о семантике?
Оскар смягчается:
– Ты права. Послушай, я хотел рассказать, но решил, что это плохая идея – вывалить на тебя всё это и настаивать, чтобы ты скрывала от своей семьи. Я пытался тебя защитить.
Я усмехаюсь:
– Я не просила меня защищать, Оскар.
– Ты права, мне жаль. Но за этим стояло гораздо больше. Я не хотел, чтобы человек потерял работу, свой доход из-за невольной ошибки. Прости, что скрывал это от тебя. Мне правда жаль. Но у меня были связаны руки. Ты ведь понимаешь, да?
Понимать причины его обмана – всё равно что глотать камни. Оскар накрывает мою руку своей, и я еле подавляю желание отбросить ее.
– Конечно, – я вымученно улыбаюсь. – Я никому не скажу.
Оскар, успокоившись, принимается за завтрак. А я слишком занята своими мыслями, чтобы есть.
Саймон.
Совершенно обыкновенное имя. В нем ничего злодейского или угрожающего. Саймон, человек в маске, который приставил нож к горлу моей сестры. Который украл ее и разрушил мою семью. Саймон, который женился на девочке и запер ее в хижине в глубине леса. Саймон, который насиловал юную испуганную девушку. Саймон, который состоит не из тумана и злобы, а из крови и плоти. Я представляю, как оказываюсь с ним лицом к лицу – с этим обычным человеком. Как называю его обычным именем перед тем, как вонзить нож ему в грудь. Представляю, как лезвие разрезает плоть и сухожилия, вонзаясь в кость. Не сильно отличается от разделки говяжьего сустава. Я беру нож для масла. Он блестит на солнце. Я беру его в руки и знаю: если дойдет до дела, я смогу. Смогу убить похитителя сестры.
17Кейтлин Арден
В следующий вторник мне поручают забрать Оливию после приема у психотерапевта в Бате. Она присылает сообщение, в котором просит встретиться в кофейне через дорогу от кабинета терапевта. Я не видела ее с нашего спонтанного шопинга и не слышала с тех пор, как Оскар сообщил мне о Саймоне. Я отчаянно хочу рассказать ей обо всем, задать кучу вопросов в связи с тем, что узнала от Оскара. И в то же время не хочу давить, пока она не будет готова. Но держать всё в себе кажется предательством. Как будто я подглядываю из-за занавески и сую нос во что-то личное.
Я иду по главной улице. По обе стороны на солнце сияют здания кремового цвета. Народ высыпал на тротуары перед пабами и потягивает сидр со льдом из пивных бокалов. Все шумные, развязные, слегка навеселе. Сегодня первый день августа, в городе жара. Двери и окна распахнуты настежь. Когда добираюсь до кафе, я так измучена и обессилена, что едва узнаю Оливию. На ней один из купленных во время нашего шопинга нарядов. Теперь она выглядит совсем по-другому. Уверенной. Вы бы никогда не догадались, что она провела больше десяти лет взаперти в лесной хижине. На ней длинная юбка рыжеватого оттенка и кремовый укороченный топ, приоткрывающий подтянутый загорелый живот. Образ завершают темные очки и белые кроссовки. Волосы небрежно собраны в низкий хвост. С такой прической я бы напоминала Гастона[31] из «Красавицы и чудовища». Сестра выглядит просто шикарно – с головы до ног.
Она видит меня и расплывается в улыбке. Мы обнимаемся.
– Выглядишь потрясающе, – говорю я ей.
Она отстраняется и делает легкий реверанс:
– Ну, спасибо. Ты тоже.
Я опускаю взгляд на свое летнее платье в цветочек – оно целиком промокло от пота, пока я шла быстрым шагом от машины. Сестра сказала так просто из вежливости. По сравнению с ней я одета банально и уныло.
– Спасибо.
Я уже собираюсь предложить пойти к машине, когда из-за угла выходит мужчина и окликает сестру по имени. Высокий широкоплечий брюнет в накрахмаленной белой рубашке и темно-синих брюках. Его длинные ноги быстро преодолевают расстояние между нами. Он подходит с широкой улыбкой и протягивает черную кожаную сумку через плечо с золотой застежкой.
– Вы забыли, – говорит он Оливии.
Она забирает сумку:
– Как глупо с моей стороны. Спасибо.
Я перевожу взгляд с сестры на него:
– А вы кто?
Мужчина поворачивается, застигнутый врасплох моим резким тоном. У него оливково-зеленые глаза с длинными черными ресницами – такого эффекта я могу достичь только с помощью четырех слоев дорогой туши.
– Доктор Гидеон Темпл, – произносит он с ирландским акцентом, протягивая руку, и я беру ее. Его ладонь гораздо больше моей, и кожа на ней почему-то мягче.
– Вы, наверное, психотерапевт, – догадываюсь я.
Когда он улыбается, на щеках появляются ямочки.
– Хотелось бы надеяться, что я представляю из себя что-то еще, но да, я психотерапевт. – Его щетина на тон темнее кофейных завитков волос, под ней – квадратная голливудская челюсть с ямочкой на подбородке. Он постарше нас – за тридцать – и такой привлекательный, что сразу притягивает внимание. – А вы, наверное, ее сестра?
Я улыбаюсь:
– Да. Сестра.
– Что ж, сестра, приятно наконец-то познакомиться.
– Кейт.
– Кейт, – он произносит мое имя так медленно, словно оно кусочек темного шоколада, тающий на языке. Доктор выпускает мою руку, но ладонь всё еще покалывает от его прикосновения.
– Я много рассказывала о тебе, – вставляет Оливия.
– Надеюсь, хорошего?
– Замечательного, – подтверждает он.
Я смотрю на него снизу вверх, прямо в глаза, и мне кажется, будто я оказалась слишком близко к открытому огню.
– На самом деле доктор Темпл хотел поговорить с тобой, Кейт, – продолжает Оливия.
– Правда? – спрашиваю я.
Он растерянно смотрит на Оливию:
– Ну…
– Пойду что-нибудь выпью, а вы пока побеседуйте. Кто-нибудь чего-нибудь хочет? – предлагает она.
Мы качаем головами. Она ныряет в кофейню.
– Вы хотели меня пригласить, чтобы поговорить?
Доктор улыбается в ответ, и я краснею.
– Да, я собирался назначить встречу у себя в кабинете, а не подкарауливать на улице без предупреждения, – извиняющимся тоном отвечает он. – Оливия… очень хотела, чтобы мы поговорили.
– Настаивала, – уточняю я.
Он понимающе улыбается:
– А потом она совсем нечаянно забыла сумку, и вот мы здесь. Она находчивая.
– Манипуляторша, – поправляю я. Оливия не в первый раз играет роль распорядительницы манежа, заставляя нас всех прыгать через ее обручи. Она так ловко обманула маму, заставив ее уехать за много миль, чтобы мы вдвоем могли улизнуть.
– Вы весьма проницательны.
– А вы весьма дипломатичны.
Воздух наполнен зноем, звуком голосов и чем-то еще. И это «что-то» потрескивает и шипит между нами. У него красивые глаза. Не оливковые, как я подумала, а светлее – прозрачные, как стекло, нефритово-зеленые.
Он откашливается, напряжение вспыхивает искрами и рассеивается.
– Давайте выберем время, чтобы вы приехали ко мне поговорить об Оливии. Может быть, на следующей неделе?
У меня сводит всё внутри. Неделю? Я не могу ждать так долго. Я отчаянно хочу услышать, что именно, по мнению Оливии, мы должны обсудить.
– А мы можем поговорить сейчас?
Доктор оглядывает почти пустой тротуар.
– Пожалуйста, – прошу я.
Он отнекивается. Как правило, психотерапевты не ведут конфиденциальных бесед на улице, но поблизости нет никого, кто мог бы подслушать. Качая головой, словно не в силах поверить, что поддался, он увлекает меня в нишу между зданиями и спрашивает:
– Как, по-вашему, Оливия справляется?
Секунду я медлю с ответом, желая сказать что-нибудь проницательное и умное – произвести впечатление. Мне же нужно произвести на него впечатление? Но вместо этого я отвечаю честно:
– Она жизнерадостная. Похоже, она быстро осваивается – гораздо быстрее, чем я думала. Сегодня, глядя на нее, никогда не догадаться, через что она прошла. Она выглядит как любая другая красивая девушка двадцати с лишним лет в этом городе. – Я делаю паузу и внимательно наблюдаю за доктором, чтобы уловить его реакцию. Не знаю, зачем, но мне хочется знать: согласен ли он, что моя сестра красивая. Доктор сохраняет бесстрастное выражение лица, терпеливо ожидая продолжения. Он из тех мужчин, которые легко держат язык за зубами. – Но она избегает говорить о