Я сглатываю комок:
– Он так молодо выглядит.
Оливия корчит гримасу:
– Ему около тридцати.
Я краснею:
– Да, дело не в возрасте, главное, что он помогает тебе.
Сестра берет из ящика расческу и проводит по волосам.
– По-твоему, с ним легко разговаривать?
Я киваю.
– И о чем вы говорили? – спрашивает она.
– Когда?
– Возле кофейни. – Вопрос звучит легко и непринужденно, как будто Оливию не слишком интересует ответ, но ее выдают напряженные плечи. – Вы разговаривали довольно долго.
Она хочет знать, говорил ли Гидеон о моем возвращении в Блоссом-Хилл-хауз. А я наивно надеялась, что эта идея растворится и исчезнет, как кубики льда в воде.
– Он спросил, не хочу ли я остаться на время здесь, – я откашливаюсь, боясь продолжать. Хотя и должна это сказать. – Но я не могу. Не могу вернуться к маме и папе.
Сестра замирает с расческой в руке:
– Почему?
– У меня жених, свой дом.
– Но это всего на несколько недель. Пока не начнутся занятия в школе. Или Оскар не разрешит?
Если честно, я даже не заговаривала с ним об этом, потому что не хочу снова жить со своей семьей.
– Он не такой. Он мне ничего не запрещает.
– Кроме путешествий.
– Оливия, – уязвленно шиплю я.
– Тогда в чем дело? Почему тебе на время не переехать домой?
– Потому что Блоссом-Хилл-хауз – не мой дом. Уже нет. Я не могу просто взять и отказаться от своей жизни.
Сестра мрачнеет:
– Конечно. Какой нормальный взрослый человек одинок, без работы и к тому же живет с родителями? – Она швыряет расческу на комод.
Я встаю:
– Я не это имела в виду. Прости, что в последнее время мы редко виделись. Я избегала приезжать сюда после ссоры с папой, но теперь буду стараться приезжать каждый день.
Очень долгое, холодное молчание.
– Поступай как считаешь нужным, Кейтлин, – ощетинивается Оливия, разочарованная и разгневанная.
Кейтлин. Она никогда не называла меня Кейтлин.
Сестра разглаживает на себе платье:
– Флоренс здесь?
Я киваю.
– Отлично.
Она поворачивается и идет к двери.
– Я возьму стаканы, и мы сможем…
Она поворачивается на каблуках. Вздергивает подбородок – волевой, каменный:
– Вообще-то я предпочла бы побыть с ней наедине. Думаю, легче поговорить с лучшей подругой детства без младшей сестры.
Она поворачивается и уходит, не оглядываясь.
Я семеню следом, но мама перехватывает меня внизу у лестницы.
– Можно тебя на пару слов?
Я смотрю сквозь нее. Я не вижу Оливию, но слышу, как она достает стаканы из шкафа на кухне.
– Чья это была идея – взять папину кредитку в тот день, когда вы с сестрой отправились на шопинг?
Мне не терпится догнать Оливию до того, как она выйдет в сад, и я рассеянно отвечаю:
– Это папа ей дал.
– А не ты взяла карту в его кабинете?
Я слышу, как открываются французские двери.
– Это ты сделала? – настаивает мама.
Я отвожу взгляд от кухонной двери и вижу, как мама озабоченно вертит на пальце обручальное кольцо.
– Что сделала?
– Взяла кредитную карточку отца, – раздраженно цедит она сквозь зубы.
– Нет. Я тебе только что сказала: он сам дал ее Оливии.
Мама отворачивается.
– Разве нет? – спрашиваю я.
Секундная пауза.
– Да, точно, – мама улыбается. – А ты не пойдешь с девочками в сад?
Девочки. Как будто им до сих пор тринадцать. Я киваю, быстро прохожу по коридору на кухню и останавливаюсь у французских дверей. Оливия и Флоренс стоят в солнечных лучах, уставившись друг на друга. Флоренс подносит дрожащую руку ко рту. А потом они сплетаются в клубок волос, дыхания и сладкого недоверчивого смеха. Они цепляются друг за друга. И тут я вижу. Вижу, как в одну секунду они возвращаются в жизнь друг друга. Последние шестнадцать лет разлуки исчезают, растворяются. Флоренс отстраняется, всё еще стискивая руки подруги, словно боится, что если отпустит даже на секунду, то Оливия исчезнет, как мираж под палящим солнцем. Они снова обнимаются. Крепко. Очень крепко.
Я уже полчаса сижу в прохладной кухне, прежде чем решаюсь выйти наружу с еще одним кувшином. В конце концов, мы собирались встретиться втроем. Фруктовые ломтики во льду звякают в кувшине, пока я иду по саду. Когда я приближаюсь, Оливия и Флоренс даже не поднимают глаз. Они смеются, склонившись друг к другу головами. Я стою рядом со столом и жду. Наконец Оливия смотрит на меня, широко и белозубо улыбаясь. Но эта улыбка предназначена не мне, а Флоренс. Они вместе смеялись над какой-то шуткой, и улыбка досталась мне по инерции – словно крохи с общего стола.
Оливия быстро переключается, и ее улыбка увядает на полуденной жаре.
– Всё в порядке? – интересуется она таким тоном, словно спрашивает: «Какого хрена ты здесь делаешь?»
– Всё в порядке. – Я стискиваю ручку кувшина с такой силой, что пальцам становится больно. Атмосфера вокруг коченеет от неловкости. Я вернулась в прошлое: я приставучая, раздражающая младшая сестра, которая отчаянно липнет к Оливии и ее классной подруге. Но теперь всё иначе. Теперь всё должно быть иначе. Флоренс – моя подруга. Она была моей подругой – и только моей – последние шестнадцать лет.
– Спасибо. – Оливия смотрит на кувшин в моих руках.
– О, конечно. – Я ставлю его на стол, словно официантка.
Они улыбаются мне. Ждут, когда я уйду. Ощущая всей кожей, что я здесь лишняя, поворачиваюсь, чтобы уйти. Но тут Флоренс хватает меня за запястье:
– Еще поболтаем до того, как я уеду.
– Это я же отвезу тебя домой?
– За мной заедет Дэниел.
– Отлично. – Я смотрю на них обеих и изо всех сил хочу, чтобы они попросили меня остаться. – Я… оставлю вас наедине.
Когда я иду назад к дому по садовой дорожке, их непринужденный разговор возобновляется.
На кухне я одна.
Мама просит помочь принести с чердака коробки с фотоальбомами и кассетами с семейными видео. Видимо, для Оливии. Я как раз ставлю последнюю пыльную коробку на лестничную площадку, когда слышу, как в дом через французские двери заходят Оливия и Флоренс. Они смеются. Я спускаюсь по лестнице, намереваясь поговорить с Флоренс до ее ухода, но не успеваю пройти и половины пути, как она целует Оливию в щеку и исчезает за дверью.
Она не попрощалась. Забыла попрощаться со мной. Я стою, уставившись на то место, где всего несколько секунд назад была Флоренс. Я словно свитер, который стал слишком тесным и от которого чешется кожа. Поэтому его сунули в шкаф и забыли.
Оливия оборачивается и видит, как я топчусь на месте. Сердце бьется быстрее, я гадаю, что она скажет. Но она почти не смотрит на меня, поднимается по лестнице и проходит мимо, едва не задев меня плечом.
В следующее мгновение дверь ее спальни захлопывается.
20Кейтлин Арден
После воссоединения Оливии и Флоренс прошло четыре дня. Сестра не звонила, от лучшей подруги пришло одно короткое сообщение: «Извини, много дел. Скоро увидимся!» Хотя вчера вечером мама сказала мне по телефону, что Флоренс провела у них дома с Оливией целый день. И вот я снова маленькая девочка, которая сидит под дверью спальни старшей сестры и отчаянно хочет, чтобы ее позвали. Я стараюсь как-то занять себя, но Оскар загружен больше обычного, и даже новые рисунки для «Страсти к путешествиям» не в силах прекратить этот праздник жалости к себе.
Сегодня утром Оскар уехал на деловую встречу в Лондон. Он беспокоится, что я несколько дней никуда не выхожу и ни с кем не вижусь, и предложил мне позвонить Джемме. Но я чувствую себя очень подавленной и унылой и понимаю: компания из меня никудышная. Если бы я помирилась с Оливией, мне бы, наверное, полегчало. Но своим отказом вернуться в Блоссом-Хилл-хауз я сделала ей больно. И пока я не соглашусь исполнить ее желание, ничего не исправить. Может, стоило просто сказать «да»? Но как долго мне придется там торчать, пока она не согласится на мой отъезд?
Я сижу на диване и бездумно просматриваю свои страницы в соцсетях: прокручиваю, прокручиваю, прокручиваю. И не отвечаю на сообщения: после возвращения Оливии в основном пишут те, с кем я не общалась годами. Теперь они пытаются выдать нездоровое любопытство за заботу. Я чувствую глухое разочарование из-за того, что ничего нет от Флоренс. После похищения мне было тяжелее, чем остальным. Возможно, тот факт, что я стала свидетельницей похищения, оставил неизгладимый след, и я уже не могла оставаться легкой, веселой и беззаботной, как раньше. Но для Флоренс это было неважно, потому что она знала об Оливии, знала Оливию и всё понимала без объяснений.
Просматриваю страницы университетских подруг. Эви опубликовала несколько снимков шестимесячного сына. Раньше ее лента была забита другими фотографиями: ее маленький рыжий кокер-спаниель Мэйпл, боулдеринг[36], выходные с мужем, уик-энды с друзьями, поздние завтраки и празднование дней рождения, коктейли и поездка в Америку прошлым летом с двоюродным братом. А теперь только фотографии сына в положении лежа. Лежа на разноцветном коврике. Лежа в кроватке. Лежа у кого-то на руках. Ему всего полгода, у него еще не слишком богатая мимика, но его снимков так много, что лента Эви напоминает игру «найди отличия»… хотя отличий нет. Как будто вся ее личность исчезла, вышла через влагалище вместе с ребенком, превратилась в жвачку. Даже в профиле у нее фото сына.
Помню, на вечеринке по случаю рождения ребенка Флоренс преподнесла Эви подарочную корзину и открытку с надписью «Жаль, что ты нас покидаешь». Все сочли это забавным. Но Флоренс попала в точку: с появлением младенца Эви избавилась от бездетных подруг, заменив их мамочками.
– Теперь она по ту сторону стены, – заметила Флоренс, когда Эви в третий раз отменила наш совместный ланч. – Я рада, что мне не придется выслушивать рассказы про молокоотсос за семьдесят фунтов, который она хотела, и выдерживать пять раундов игры «Труд или порно».