– Почему?
– Корни привязывают к одному месту и делают уязвимым. Если их обрубить, то сразу упадешь, – я смущенно смеюсь сквозь слезы. – Извините, я несу чушь.
Гидеон встает, берет со стола коробку, наклонившись, протягивает мне салфетку и остается стоять. Я вдыхаю его запах – морской соли и шалфея, лимонника и чистой кожи.
– Человек, которого вы описали, не вызывает антипатии.
Если я наклонюсь, то коснусь его лба. Его теплой кожи. Он совсем близко. Я чувствую тепло его тела, и мне хочется свернуться на нем калачиком.
– Но я не могу быть такой, – продолжаю я. – Слишком поздно. Если я сейчас отправлюсь путешествовать, то придется отказаться от нашей жизни с Оскаром.
– Вы счастливы, Кейт?
Вопрос застает врасплох: как часто кто-то смотрит тебе в глаза и спрашивает, счастлива ли ты? Как часто ты сама спрашиваешь себя об этом?
Я смотрю мимо него, в окно. В этом укромном переулке очень тихо. Такая тишина заставляет прислушиваться к собственным мыслям.
– Иногда я думаю, способна ли я вообще быть по-настоящему счастливой. – Этим признанием я словно предаю Оскара, потому что он действительно делает меня счастливой. И я люблю его так сильно, что при мысли потерять его перехватывает дыхание. Но так ли я счастлива, как могла бы? Гидеон ждет продолжения. Я погружаюсь глубже в собственные дебри и нахожу те слова, которых он ждет.
– У меня столько всего замечательного – дом, карьера, семья, жених, моя… – Я собираюсь сказать «сестра», но теперь меня одолевают сомнения, поэтому я обрываю себя. – У меня всё это есть, но мое счастье кажется каким-то тусклым, словно эхо.
– Может быть, вы никогда не испытывали настоящего счастья, потому что не позволяете себе делать то, чего действительно хотите?
Правда. Как это верно. Я погружаюсь в эту истину, позволяя ей омывать меня подобно прохладной воде в жаркий день.
– Может быть, настоящее счастье – жить своей жизнью, так, как хочется, не беспокоясь об ожиданиях других людей.
Он улыбается, и я понимаю, что только что наткнулась на золотую жилу.
– Вам просто нужно быть смелее.
Наши взгляды встречаются, я снова чувствую потрескивающее, звенящее напряжение.
Гидеон откашливается и возвращается в кресло. Я даже думать об этом не должна, но мне сразу начинает недоставать его рядом.
– Вы не очень много говорили об Оливии. Как вы себя чувствуете после ее возвращения? Когда снова живете с ней под одной крышей?
При упоминании о ней у меня учащается пульс.
– Прекрасно.
Он внимательно наблюдает за мной:
– Больше ничего не хотите сказать?
– Нет, это всё.
Тишина. Я чувствую, как щеки горят под его пристальным взглядом.
– Не хотите еще что-нибудь обсудить?
Я качаю головой и тянусь к стакану воды на журнальном столике.
– Кейт, – Гидеон произносит мое имя так, словно оно большая драгоценность. Нефритовые глаза смотрят прямо в душу. – Я здесь для того, чтобы выслушать. Сейчас вы – мой приоритет. Пока мы здесь, в кабинете, я весь внимание. Но эффект будет, только если вы воспользуетесь этим.
Я облизываю губы:
– Вы решите, что я сошла с ума. И отправите в психушку.
– Вы кажетесь мне совершенно нормальной.
– Это профессиональная оценка или личная?
Его губы кривятся в усмешке.
– И то и другое.
Я слегка расслабляюсь. Мне необходимо кому-то рассказать о подозрениях. Нужно понять, права я или нет.
– Оливия… она… – я с трудом подбираю слова, стараясь подсластить горькую пилюлю. Но даже во всей Гватемале не найдется столько сахара, чтобы подсластить мои сомнения. – Я не уверена, что женщина, которая вернулась, моя сестра.
Молчание.
По коже бегут мурашки. Гидеон изо всех сил старается сохранять спокойствие и не выдать своих мыслей:
– Не понимаю.
Мне слишком жарко. Слишком. Я встаю и начинаю расхаживать туда-сюда по комнате:
– Она утверждает, что она Оливия Арден, но так ли это на самом деле? Проводился ли тест ДНК, чтобы подтвердить ее личность? Этим ведь должны заниматься в полиции?
– Если бы у них возникли сомнения насчет ее личности, они наверняка бы сообщили вашим родным.
– Но она взрослая. Могут ли они заставить ее сдать образец ДНК? Я просто… Я не верю, что она говорит правду. – Сердце колотится так сильно, что я чувствую его биение в груди под кончиками пальцев.
– Почему?
– Сначала всякие мелочи, а теперь кое-что посерьезнее. Разные несостыковки. Я составила список в телефоне. Можно мне…
– Конечно.
Я достаю из сумки телефон и зачитываю список. Каким-то образом мы оба оказываемся рядом на диване. Гидеон внимательно слушает и, когда я заканчиваю, спрашивает:
– Вы говорили об этом кому-то еще?
– Нет. Я не могу. Я даже не уверена, что это хоть что-то доказывает.
– Если она действительно Оливия, и все ее рассказы – правда, то она перенесла тяжелую травму. Мы пока не знаем, какому физическому насилию она подвергалась. Если у нее была травма головы, это может повлиять на долговременную память. Как результат – нежелание запоминать места или людей. Даже тех, которые важны для нее.
Я верчу телефон в руках, чувствуя себя посмешищем: такое не приходило мне в голову.
– Вы не сумасшедшая, Кейт. Если интуиция вам что-то подсказывает, доверьтесь ей. Докопайтесь до сути. Даже если не найдете никаких доказательств вашей версии, то хотя бы лучше разберетесь в своих чувствах.
Я киваю. Мы молчим. Даже если Гидеон не знал Оливию до похищения, он, как опытный психотерапевт, должен хорошо разбираться в людях.
– Как вы считаете, она действительно Оливия?
– Если бы у меня возникли обоснованные опасения, я бы сообщил соответствующим специалистам, – деликатно осаживает он меня.
– А если она опасна, вы бы поняли? Я имею в виду, во время ваших сеансов.
Он иронично улыбается:
– Если бы можно было вычислить опасного человека после нескольких бесед, мир стал бы гораздо безопаснее. Сейчас никто лучше вас не ответит на ваши вопросы. – Он придвигается. Он так близко, что его колено прижимается к моему. – Не бойтесь играть главную роль в собственной жизни. Не будьте человеком, с которым что-то происходит, – это проще, чем быть человеком, который заставляет что-то происходить.
25Кейтлин Арден
Голос Оливии прямо надо мной звучит то громче, то тише. Я стою в коридоре Блоссом-Хилл-хауза. Тихонько прикрываю входную дверь и иду к подножию лестницы. Слов не разобрать, но она говорит резко, настойчиво. Прокрадываюсь вверх, стараясь не скрипеть ступеньками. Оливия в своей комнате, дверь приоткрыта.
– И что мне теперь делать? – спрашивает она. Пауза.
– Но она что-то заметила. Она…
Молчание. Теперь это не просто пауза в разговоре, когда слушаешь собеседника на другом конце провода. От этого молчания волосы встают дыбом.
Дверь распахивается, и у меня всё внутри переворачивается. Наши взгляды встречаются, и удивление Оливии тут же сменяется яростью. Она захлопывает дверь, я мчусь вниз по лестнице и начинаю расхаживать по кухне, размышляя, как можно объяснить услышанное. И тут вижу на кухонном столе мобильник. Беру его в руки. Это телефон Оливии. Тот самый, который я ей подарила. Но тогда чьим телефоном она только что пользовалась?
– Ты что делаешь?
От неожиданности я подпрыгиваю и поворачиваюсь к Оливии. Она стоит так близко, почти нос к носу.
– Это мой, – она протягивает руку ладонью вверх – точь-в-точь как к своему дневнику много лет назад. Но тогда она была сама решительность и приветливость. А теперь – сталь и лед. Чужой человек.
Я в панике, мне противно, что меня застали врасплох. У меня сводит живот. Я протягиваю телефон.
– С кем ты говорила?
– Когда?
– Только что по телефону.
– Ни с кем.
– Я слышала.
Она холодно улыбается:
– Я не говорила по телефону. Как я могла это сделать, если он здесь, внизу?
– Хотела спросить то же самое.
Давая понять, что разговор окончен, она отворачивается и открывает кухонный ящик.
Но я не готова отступать.
– Только у наркодилеров по два телефона, Оливия.
Она поворачивается, взмахнув ножом. Его лезвие размером с мое предплечье. Я ощущаю холодный, липкий укол страха: мы на кухне одни.
– Ну, я не в курсе таких вещей.
Она достает из холодильника большую плитку темного шоколада и режет на мелкие кусочки. Стук ножа о деревянную доску действует на нервы. Оливия высыпает шоколад в миску, положив нож рядом с собой. Похоже, это угроза. Она делает шаг в мою сторону с притворно-озабоченной улыбочкой:
– Ты так нервничаешь, Кейти. Тебе нужно прилечь.
Она кладет на язык кусочек шоколада и победно улыбается.
Теперь передо мной совсем другая Оливия – не та, которая была утром. Словно щелкнул переключатель, и она мгновенно сменила амплуа, превратившись из барышни в злодейку.
Она уже уходит, когда я вспоминаю совет Гидеона быть смелее. Быть человеком, который заставляет всё происходить.
– Нашего кузена зовут Эдвард. Не Эдмунд, – бросаю я ей в спину. Хочу, чтобы она знала: я ее раскусила. И она не победила, потому что игра не окончена.
Оливия замирает, ее рука, протянутая к двери, повисает в воздухе. Она медленно поворачивается, и, хотя она выглядит спокойной, я понимаю, что взъерошила ее идеальные перышки. Она подходит вплотную и впивается взглядом, прищурившись:
– Если хочешь что-то сказать, сестренка, просто возьми и скажи.
Это вызов. Сердце бешено колотится, дыхание становится тяжелым и учащенным. Но слова застревают в горле. Не потому, что мне страшно. И не потому, что я уверена в своей правоте. А потому, что я отчаянно хочу ошибиться.
Она довольно и победно улыбается:
– Так и думала. Сказать тебе нечего.
Я ложусь пораньше, но не могу уснуть. Ворочаюсь с боку на бок, вспоминая, как Оливия читала мне в детстве «Принцессу на горошине». Только теперь горошина, от которой у меня болит спина, – это твердая уверенность: Оливия не та, за кого себя выдает. Я ощущала как свою сестру ту девушку, с которой мы ели крем-брюле, которая со смехом повторяла слово «ореолин». Но не ту женщину на кухне, которая с усмешкой врала мне. Все проявления сестринской близости до стычки на кухне оказались притворством. Как далеко она готова зайти? И что сделает со мной, если решит, что я могу ее разоблачить? Это афера? Если да, то какова цель? Деньги, известность, месть? Но за что мстить? И с кем она говорила по телефону? Нужно найти ее второй мобильник. Возможно, она разговаривала с человеком в маске. Возможно, они заодно. Но какова цель? И как мне играть в эту игру, не зная правил?