– Кейти…
– И я была нужна тебе только для этого?
Ответ написан у Оскара на лице до того, как он открывает рот.
– Да, я знал, кто ты, еще до нашей встречи. Я нашел твой электронный адрес в интернете. Я не ожидал, что ты придешь.
Я моргаю, уставившись в потолок. Что-то внутри разбивается вдребезги, и осколки проникают в кровь, кромсая и разрывая меня на части.
– Кейти… – Его голос срывается. – Я не хотел влюбляться в тебя тем летом, но влюбился и не жалею ни об одной секунде нашей с тобой жизни.
Он обходит стол, но я вскакиваю и отшатываюсь, вцепившись в кухонную стойку:
– В Сент-Айвсе ты сказал, что брак означает больше доверия. Ты имел в виду не нас как пару, а себя как автора.
Оскар поджимает губы. Я угадала. Во мне закипает ярость.
– Это твой издатель помог выбрать для меня гребаное кольцо?
– Я сделал предложение, потому что хочу жениться на тебе.
– И желание поскорее устроить свадьбу не имело никакого отношения к выходу книги?
Оскар мешкает всего секунду, но этого достаточно.
– Нет, – врет он.
Я вцепляюсь в стойку так, что костяшки пальцев побелели, и глубоко дышу, проглатывая гнев. Он обжигает изнутри, как кислота.
– Муж твоей кузины действительно полицейский?
Оскар краснеет:
– Нет. У меня есть контакт в участке.
Когда Оскар оплошал, назвав имя Саймона, ему пришлось выдумать правдоподобную историю. Я сердито смотрю на него. Одна ложь за другой – сплошное нагромождение лжи.
– А женщина, с которой ты встречался, – Сэм? Кто она?
Он вздыхает. Качает головой.
– Кто она? – настаиваю я.
– Мой редактор.
Я киваю:
– Из «Харриерс»? – Я чувствую его удивление. – Увидела название в рукописи. Поздравляю, – невозмутимо отвечаю я. – Крупнейшее издательство страны, да?
– Кейти…
– Ты когда-нибудь думал о моих родителях? Они были так добры к тебе, Оскар.
– Понимаю, но мы можем объяснить им, что…
– Мы? – Я горько усмехаюсь. – Объяснить – что? Что ты использовал меня? Предал меня? Предал мою семью?
– Это не так.
Я отталкиваюсь от стойки и ору:
– ЭТО ИМЕННО ТАК!
Он качает головой. Его наглое высокомерное отрицание истины выводит из себя.
– Мои родители никогда не хотели связываться с журналистами. Они отказывались от выступлений на телевидении, договоров с издательствами и прочего. Пресса была нужна им, только чтобы рассказать всем о случившемся. И ты это знаешь. Я тебе говорила. Ты точно уверен, что им понравится, если ты как можно дороже продашь историю нашей семьи, нашу рану?
– Если ты сможешь простить меня, то и они смогут.
И в ту же секунду я чувствую, как у меня трещат ребра и сломанная кость вонзается прямо в сердце. Потому что Оскар даже не понимает, что происходит. Он похож на ничего не подозревающего лабрадора, которого притащили на усыпление к ветеринару и кладут на стальную каталку. Собака, которая укусила вас до крови, теперь смотрит мягко и доверчиво, высунув язык и с надеждой виляя хвостом. А всего в нескольких дюймах ее поджидает игла. Я не могу простить его. Не могу. Это конец. Но сначала мне нужны ответы на кое-какие вопросы. Я с трудом перевожу дух:
– Оливия знает про книгу?
Оскар кивает:
– «Харриерс» очень хотело привлечь ее к работе над продолжением, но она не желает в этом участвовать.
– Вау, – восклицаю я насмешливо. – Книги еще даже нет в магазинах, а они уже хотят продолжение. – Я провожу руками по лицу. Голова начинает болеть, но я не останавливаюсь. – Вот почему ты так разозлился, когда я сказала, что считаю Оливию самозванкой. Если бы начали расследование и выяснили, что она не та, за кого себя выдает, это навредило бы твоей репутации.
– Она Оливия, – настаивает Оскар. – Я встречался с ней сегодня, чтобы поговорить. Это точно она. Я уверен.
– Ты-то откуда знаешь? Еще несколько недель назад ты даже не был знаком с ней.
Оскар ерошит волосы и отворачивается.
Меня бьет дрожь.
– Что? Что такое?
– Я познакомился с ней раньше, чем с тобой, – отвечает он, не глядя на меня.
– Ты о чем?
Он тяжело вздыхает и поднимает крышку ящика Пандоры:
– Я – Парень В Автобусе.
Комната наклоняется.
– Нет.
– Я не хотел делать тебе больно, Кейт.
От нахлынувших эмоций перехватывает горло.
– Слишком поздно.
– В то лето, когда Оливия пропала, я несколько недель гостил в Стоунмилле у бабушки и дедушки. Я встретил ее в автобусе. Мы поболтали. Я влюбился как школьник и подарил ей дневник с золотой пчелкой.
Теперь я понимаю, до какой степени жила жизнью сестры. Если бы ее не похитили, они бы наверняка полюбили друг друга. И она описала бы их роман в том первом дневнике, как и просил Оскар. Он бы дарил ей новый дневник на каждую годовщину знакомства. Они бы купили дом, и она носила бы кольцо, которое сейчас на моем пальце. То, которое никогда по-настоящему не принадлежало мне. Если бы ее не похитили, Оскар и я никогда бы не были вместе. Правда заключается в том, что Оливия была его наградой, а я – лишь утешительным призом. На глаза наворачиваются слезы, комната расплывается. Оскар подходит, берет меня за руки, и я не противлюсь. Руки, которые любили меня. Которые тысячу раз откидывали мне пряди с лица. Руки, которые собирали купленную мебель, кружили меня по кухне, касались моих бедер. Руки, чью тяжесть, форму и размер я знаю как свои собственные.
– Когда Оливия вернулась, редактор захотела добавить новые главы. Вот почему я был в таком стрессе. Огрызался. Замкнулся в себе. Но я этим не горжусь. Сейчас ты этого не оценишь, но оно того стоит. Я делал всё ради нас, – уверяет Оскар. – Ты ведь хочешь путешествовать? Отлично, мы можем себе это позволить, Кейт. У нас есть деньги. «Харриерс» мне много платит. Нам много платит. Можем путешествовать хоть целый год, если захотим, и при этом осилим ипотеку. Ты можешь бросить работу, можешь рисовать, сосредоточиться на «Страсти к путешествиям в картинках». Если на самом деле этого хочешь.
Он прижимается своим лбом к моему. Я чувствую его теплое дыхание на лице, но, несмотря на летнюю жару, моя кожа холодна. Оскар предлагает мне всё, о чем я мечтала. Но какой ценой? Я больше не смогу ему доверять. Никогда не буду знать, почему мы вместе: он правда любит меня или я полезна для его карьеры?
– На самом деле я хочу, чтобы ты отказался от книги. Скажи «Харриерс», что тебе это неинтересно.
Он замирает, снимает руки с моих плеч и молчит. Сердце пульсирует на губах. Я смотрю Оскару в грудь, боясь поднять глаза. Но я должна. Я заставляю себя вглядеться ему в лицо и позволяю себе надеяться. Но он берет мою надежду, этот весенний первоцвет, и сминает в кулаке:
– Я не могу.
Грудь горит, сжимается, я не в силах дышать. Оскар не настолько любит меня, чтобы исправить то, что натворил. Не настолько, чтобы хоть попытаться.
– Не могу, – повторяет он почти неслышно. – Просто… не могу.
Слова даются ему с трудом. Похоже, эта внутренняя борьба шла уже давно. И еще до того, как я задала вопрос, Оскар знал ответ и просто надеялся, что никогда не придется произнести его вслух.
– Да, я совершал ошибки в наших отношениях, – продолжает он. – Я врал тебе. Врал с самого первого дня. Но я действительно люблю тебя. Я люблю тебя, хотя ты тоже делала ошибки, Кейт. Ты хотела путешествовать сильнее, чем выйти за меня. Вот почему ты не назначала дату свадьбы.
Наверное, какая-то часть меня и раньше понимала, что Оскару нельзя доверять. Чувствовала, что он лжет.
Постоянно. И всякий раз, когда его ловили на вранье, он из кожи вон лез, чтобы я усомнилась в своем здравом уме. Это не любовь. Или не та любовь, которая мне нужна. Слова слетают с губ еще до того, как я понимаю, что произнесла их:
– Знаешь, что, Оскар? Думаю, это конец. Мы не можем так продолжать.
Поверить не могу, что сказала это. Я в шоке, как и он. Он снова берет меня за руку. Когда он делал это раньше, я чувствовала себя защищенной.
Но теперь всё не так. Уже нет.
Он отпускает меня:
– Хочешь расстаться?
Я киваю.
Он поднимает глаза вверх, его грудь вздымается, опускается, снова вздымается:
– Хорошо.
Я чувствую укол разочарования: Оскар даже не стал бороться за нас. Смахиваю слезы и задумываюсь: а хотел ли он будущего вместе со мной? Или просто убедил себя в этом, чтобы было проще меня использовать? Теперь он получил от меня, от наших отношений всё, что хотел, и смирился с тем, что сделано. Он на пороге новой жизни, о которой всегда мечтал: стать публикуемым писателем. Жизни, в которой ему отказали родители. Но теперь он может продемонстрировать им свой успех. Судя по фразе о больших деньгах, он может бросить нелюбимую работу в IT и остаться на плаву. И цена этого успеха – я. Если Оскар принял такое условие, я должна сделать то же самое.
Я втягиваю воздух, впуская в себя предательство и насилие, гнев и горе, а потом выдыхаю. Я прогоняю их. Они еще настигнут меня через месяцы или даже годы, но сейчас я исторгаю их и прошу Оскара собрать вещи.
Сажусь за обеденный стол и слушаю, как он собирается. Выдвигает и закрывает ящики. Из-под запасной кровати вытаскивает чемодан. Собирает в ванной туалетные принадлежности. Он появляется в дверях кухни, с покрасневшими глазами, уставший, и машет рукой:
– Пока, Кейт.
Тут я понимаю, что теперь я действительно одна, и на мгновение мне становится страшно. Я уже открываю рот, чтобы попросить Оскара остаться. Но потом вспоминаю слова, которые он написал в книге. Вспоминаю свои слова, которые словно вырвали изо рта, как зубы, без анестезии. И понимаю: он должен уйти.
Я вздергиваю подбородок:
– Прощай, Оскар.
А потом он уходит, и я остаюсь одна.
36Элинор Ледбери
Трудно сохранять трезвость мыслей, когда дядя Роберт валяется на полу, а его кишки растекаются по ковру, как суп. Брат и сестра заворачивают тело в ковер – всё равно он испорчен. Весь пропитан кровью.