Они действуют молча, разговаривая только по необходимости.
– Его рука…
– Вижу. Бери за ногу.
– Ясно.
Они тащат его в лес. Хит вызывается выкопать яму в одиночку, но Элинор достает из сарая лопату и работает вместе с ним. Они копают мерзлую землю не один час, в темноте и холоде, а когда заканчивают, их одежда вся в крови и грязи. Хит протягивает Элинор руку, но она отталкивает ее, падает на колени, и ее рвет на замерзшие листья рядом с могилой. Где-то в глубине мелькает мысль: что бы подумал Флинн, увидев, как Элинор вытирает рвоту рукой в запекшейся крови убитого дяди?
Они сжигают одежду, заходят в дом и принимают душ. Элинор трет кожу докрасна. Когда восходит солнце и его лучи постепенно проникают в Ледбери Холл, растекаясь по дому, как пена от шампанского, брат и сестра падают в большую кровать Элинор и засыпают в обнимку.
Утром она просыпается с замиранием сердца. Она одна. Она отправляется на поиски Хита и находит его в кабинете. Он сидит в кресле дяди Роберта со стаканом в руке – тем самым, из которого пил дядя за несколько секунд до гибели. На месте удара об пол на стакане трещина, на ободке – красное пятнышко. Под глазами у Хита иссиня-черные круги. Вряд ли он спал больше нескольких минут, если вообще спал.
Элинор садится перед ним на корточки. В неподвижном спертом воздухе витает запах хлорки – наверняка для того, чтобы заглушить металлический запах крови.
– Что будем делать, если кто-нибудь спросит о дяде Роберте? – тихо говорит Элинор.
Хит делает глоток виски:
– Никто не спросит. У него никого не было, кроме нас.
Она облизывает пересохшие губы:
– А если с работы будут искать?
– С бывшей работы. Ты сказала, его уволили.
– Уволили. Он мне сам сказал.
– Значит, искать не будут.
Молчание.
Может, Хит хочет, чтобы его оставили в покое? Но сидеть в одиночестве, уставившись на место, где погиб дядя, вряд ли пойдет брату на пользу.
– Я знаю, ты не хотел… – Элинор проглатывает слова, – делать то, что сделал. Ты решил, что он причинил мне боль. Это была случайность. Ты не хотел его убивать, Хит.
Он устремляет на нее тяжелый пустой взгляд:
– Нет, хотел.
Он допивает остатки виски, встает и выходит из комнаты.
Элинор снятся кошмары. Ей снятся девушки, запертые в высоких башнях, и мужчины, падающие оттуда вниз, после чего их грудные клетки разрываются, как гранаты. Она заставляет себя поесть. Хоть чем-нибудь заняться. Она всё время боится, что ее и Хита поймают. Заберут из дома и посадят под замок.
Дни сливаются в недели, Хит редко обходится без алкоголя и быстро выходит из себя. Его приступы ярости почти всегда заканчиваются какой-нибудь сломанной вещью: это стакан, оконная рама или даже дверь. Элинор начинает казаться, что она живет в доме с бешеной собакой: одно неверное движение – и ее укусят. С глубокой, рвущей душу грустью она понимает, что впервые в жизни не чувствует себя в безопасности.
Вновь и вновь она прокручивает в голове последние секунды с дядей Робертом. Ей стало жаль его. Она хотела его утешить. Надеялась, что это начало каких-то более значимых отношений. Что всё будет иначе. Лучше.
А потом Хит застрелил его, словно кролика. Дядя Роберт был жесток с ними, но разве он заслужил смерть? Не секрет, что дядя был особенно жесток именно с Хитом. Но, убив дядю Роберта, брат обрек их обоих на жизнь в неуверенности и страхе. Им всегда придется жить с оглядкой. Теперь Элинор понимает: они сменили одну жизнь в страхе на другую. Обида на брата растет как черная плесень. Из-за него она узнала запах человеческой крови. Из-за него знает, как болят мышцы после нескольких часов рытья могилы. Из-за него не может смотреться в зеркало. Но она смиряет гнев, потому что Хит – всё, что у нее осталось.
Больше всего на свете ей хочется попасть в другую семью и стать каким-нибудь другим человеком.
37Кейтлин Арден
После ухода Оскара прошло три дня. Он поселился в отеле в Бате. Мы договорились никому не рассказывать о нашем расставании, пока я не придумаю, как же сообщить родителям про книгу. Она выходит в свет в октябре – как раз к предрождественским распродажам. У меня внутри всё скручивается, как выжатое кухонное полотенце, при мысли, что я увижу ее в книжных магазинах, супермаркетах, аэропорту. Я думаю об отце: Оскар был ему ближе, чем я. Интересно, окажусь ли я виновата в обмане Оскара? Ведь это из-за меня он почти стал членом нашей семьи.
Родители гордились, когда я купила этот дом, и наверняка будут недовольны, когда придется его продать. А я только рада. Это уже не мой дом. Уже несколько недель. Интересно, где я окажусь в конце концов: под одной крышей с родителями или смогу позволить себе собственное жилье? Впереди так много перемен, так много неясного. При расставании ты оплакиваешь не только человека, которого любила, но и вашу будущую совместную жизнь. Всё пошло прахом, развеяно по ветру.
Тишина в доме постоянно напоминает об одиночестве. Раньше оно ощущалось как волна, которая грозила накрыть с головой и поглотить. После ухода Оскара одиночество превратилось во что-то дикое, царапающее и необузданное. Но я борюсь с ним. Гоню прочь. Тосковать некогда: завтра свадьба Флоренс. Уже через несколько минут пора выезжать к месту торжества, чтобы переночевать там накануне важного события. Так придумала невеста: тогда у меня нет шансов опоздать на утренние предсвадебные приготовления – для Флоренс, у которой всё всегда расписано по минутам, это смертный грех. У нас плотный график – прическа, макияж, предсвадебная фотосессия, и я обещала быть вовремя. Ночевка под одной крышей означает, что опоздать невозможно.
Я тащу сумку с вещами к машине, когда замечаю в прихожей под приставным столиком записку и поднимаю ее.
Ты должна знать. До скорой встречи.
Почерк незнакомый. Перечитываю записку несколько раз, пытаясь понять, откуда она здесь и что имеется в виду. И тут до меня доходит: из рукописи. Вижу себя со стороны: вот я иду по коридору на кухню, на ходу разрывая плотный конверт и даже не проверив, нет ли внутри записки. А она есть. Наверное, тогда и выпала.
Я не особо задумывалась, кто принес конверт. Да и какая разница? Главное, что последние пять лет моей жизни оказались построены на лжи и манипуляциях. Но кто же анонимный отправитель? И как у него оказалась копия книги Оскара? В тот день возле дома околачивалась Джемма – может, она заявилась без предупреждения как раз для того, чтобы подкинуть рукопись? Но зачем? Как ее втянули в это? Наверняка о книге знают только сотрудники издательства или… Флоренс? Она записывала аудиокниги для «Харриерс» и несколько недель назад рассказывала о следующем бестселлере Ноа Пайна. Очень может быть, что у нее есть доступ к другим будущим издательским проектам. Но она моя лучшая подруга… Или была ею до недавнего времени, иначе бы сказала мне?
Еще вариант – Оливия. Оскар рассказал ей о книге. Мой жених сразу не понравился ей, она даже предложила найти мне другого, идеального мужа. Можно списать это на сестринскую заботу, но если она мне не сестра, то почему ее волнуют мои отношения?
Когда человек в маске ворвался в наш с Оскаром дом, мы решили, что он ничего не взял. А если взял? Он рылся в кабинете Оскара – вдруг он и забрал рукопись? Ноутбук Оскара оставался в кабинете, и чтобы скопировать файл, достаточно маленькой флешки. Или, возможно, он стащил распечатку. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверена: это его рук дело. Но я не могу пойти в полицию: мне так и не поверили, что кто-то вломился в дом, поэтому какое им дело до случайно найденной записки.
До скорой встречи.
Страх пронизывает насквозь, когда до меня доходит смысл угрозы.
Хотя скорее это не угроза, а обещание.
Через сорок минут я подъезжаю к загородному отелю «Фоусли-холл» – красивому каменному зданию: арочные окна, потолки с открытыми балками. Флоренс и Дэниел ужинают со своими родителями в отдельном номере. Ночевать перед свадьбой остаемся только я и еще несколько гостей. Сейчас почти семь вечера, а я целый день не ела – всё кажется каким-то безвкусным. Я решаю зарегистрироваться и сразу заказать доставку в номер.
Подходя с сумкой на ресепшен, я вспоминаю, как мы с Оскаром собирались сходить здесь в спа-салон и поужинать в ресторане, чтобы оттянуться по максимуму. Утром я отправила Флоренс сообщение с извинениями: Оскара не будет, у него сильный грипп. Мне очень не хотелось врать, но не могу же я грузить Флоренс перед тем, как она пойдет к алтарю. Все знают неписаное правило: не волновать невесту накануне важного дня. Может, когда Флоренс вернется из свадебного путешествия, а у меня будут готовы результаты домашнего теста ДНК, которые докажут, что Оливия – не Оливия, я ей всё объясню. А пока буду улыбаться, кивать, извиняться и врать.
Администратор вручает карту-ключ от номера. Даже две: я забыла предупредить, что Оскар не приедет. Я уже собираюсь вернуть одну, когда чувствую, что за мной кто-то стоит. Я резко оборачиваюсь, и карточки выскальзывают из рук: Оливия в ярко розовом платье в пол держит в руках книгу в твердом переплете. У нее за спиной – целая библиотека с заставленными книгами полками от пола до потолка и мягкими диванами. На одном из журнальных столиков из темного дерева – недопитая чашка. Я наклоняюсь поднять карточки и гостиничный буклет, но Оливия оказывается проворнее и улыбается как ни в чем не бывало. Я вырываю у нее карточки и кидаю к себе в сумку.
– Что, заселяешься? – спрашивает она.
– Нет, кошек гоняю.
Она делает вид, что не заметила сарказма.
– Ты без Оскара?
Я молча смотрю на нее.
– Какая жалость, – воркует она. – Он заболел?
Ее глаза блестят: она знает, что он не болен. Я вскидываю подбородок:
– Значит, ты решила не рассказывать родителям о его книге?
– Не хочу марать руки, – хихикает она.
У меня пылают щеки от ненависти к этой самозванке. Я стискиваю ручку дорожной сумки, подавляя желание броситься на нее.